Элла чуть побледнела, задумалась о чем -то, так что и глаза стали неживыми. Потом взяла сосуд деревянный, встряхнула несколько раз, постояла немного, задумавшись перебирала секунду сосредоточившись и наконец, достала три кости со знаками, и не смотря на них, отдала Пряхам. Те окружив послание божества, долго смотрели, что-то бормотали , наконец, изрекли слово:

Брат разум потерял

И сердце стало ледяное

Что б прежним снова стал

Сердце нужно рядом лишь родное

–Нельзя тебе ехать девица, а нужно,– закончили Безымянные.

–Я пойду, Свет Элисия, прости за недобрую весть, – поклонилась ей Мара.

–Пока не умер, все исправить можно, – тихо молвила Элисия.

Мара повернулась, послушница открыла ей дверь, и подала пылающий факел, и ведунья пошла обратным путем. Вошла к себе в горницу, погасила факел, в покоях горели масляные лампы, зеркала отражали огонь и освещали все в желтоватый свет, сняла шубу, но все равно стало зябко и неуютно. В кого превратилась Элла? Маленькая была хохотушка, а здесь просто кремень стала, воля ее и скалу в пыль сотрет. И Пряхи смотрят на нее– не насмотрятся. Сама бы поплыла, да нельзя ей остров покидать. Спать пойду, утро вечера мудренее. Послушницы смотрели на нее во все глаза, но ни слова не сказали. Она прошла мимо них, и легла спать. Так ничего ей в ночь Лада не показала, знать не ей было Улля спасать. Так и прошло два дня, послушницы обходили остров, собирали рыбу из ловушек, часть добычи Мара велела отдавать ватажникам. Прошел последний день, не спалось ведунье в ночь, и ворочалась, и одеялом меховым укрывалась, а заснуть так и не смогла. Только она умылась, как раздался стук в покои с тайной стороны, и одна из девочек кинулась открывать, и вошла сама Элла, с послушницей, которая тащила короб вязанный из лыка.

–Мара, отправь к Пряхам помошницу, пока я не вернусь, старые они, – вздохнула она, – помогать надо.

Подняла Мара глаза на Близнеца, а краше в Лед кладут, к Матери. Круги легли под глазами девушки, вся бледная стояла перед ней, только глаза ледяным огнем горят.

–Хорошо, все сделаем.

–Веди на берег, я собралась,– сказала Элла усталым голосом.

Но украшения все на ней были, что бы положение не уронить, и впечатление должное на отроков произвести, оделась хорошо, в длинную меховую куртку и на ногах сапоги мягкие меховые.

Мара оделась, и позвала с собой двух воспитанниц:

–Ута, и Вила, соберите поесть короб для отроков, одевайтесь быстрее и со мной пойдете.

Девушки-воспитанницы только таращились на Элисию, никто и ни слова не произнес, только делали страшные глаза, да суетились, собирая еду в дорогу. Но собаки, потомки тех, старых, примчались знакомится к Эле, тыкались ей черными носами в ладони, все вставали на задние лапы, упираясь передними ей в шубу, норовя лизнуть девушку в лицо, и униматься совершенно не собирались, тогда девушка села на корточки, погладила каждую, что -то шепнула на ухо обоим, и те успокоились, легли рядом с ней, только частенько поднимали морды к Эле-не уходит ли? Наконец все было готово, и вышла из горницы наружу целая процессия-впереди собаки, за ними чннно следовали Мара и Элисия, а за ними воспитанницы с коробами. Шли они к хижине, по каменистой почве острова, с кое-где растущей травой. Вот и показалась хижина, дым поднимался над крышей, один из парней был на улице, и увидев женскую процессию мигом влетел в хижину, и из нее одеваясь на ходу, вышли все пятеро отроков держа поклажу в руках, и к ним было кинулись, облаивая собаки, но Элла лишь крикнула: "Стоять!" , как мохнатые сторожа вернулись с полдороги к девушке, сразу же признанной хозяйкой.

Элла подошла первая, не замечавшая, как спешат, и другие почти бежали за ней, а послушницы раскраснелись, неся всю поклажу.

–Здравствуйте, добры молодцы,– и она поклонилась им.

–Здравствуй краса-девица,– только и смог проговорить Гун, кланяясь, и другие ватажники поклонились вместе с ним.

–Я – Элисия, та кого вы ждете, со мной поплывет Лия, послушница Прях, -представилась она.

–Это вам всем, на дорогу, – сказала Мара, и жестом указала послушницам положить короб рядом.

–Спасибо, госпожа, – поклонился Гун, -потом очаг послушницы не погасят? Мы бы хотели, прямо сейчас отправится в путь, а то вдруг ветер поднимется.

–Хорошая погода будет, -глухо сказала Элла, – море будет тихое, -повернулась и села на скамью рядом с домом, а послушницы пошли гасить печь, а отроки складывали вещи в лодку. Наконец все было готово, и воины потащили лодку в море, а Элисия подошла прощаться к Маре.

–Вернусь я скоро, спасибо, что помогла,– и неловко подойдя, обняла и поцеловала Мару в щеку, та ответила, и поправила сбившиеся волосы девушки.

–Тебе всегда я рада, -ответила Мара,

–Рада это другая будет, потом она придет, – подняв ставшие на миг неживыми глаза сказала чужим голосом Эля, – вернусь я скоро.

Повернулась, и подняв полы шубы и платья, зашагала вместе с Лией по соленой воде, и будучи по колено в воде, забрались в лодку. Гун и Арий выпрыгнули в воду, подняв тучу брызг и стали толкать суденышко в корму, и вскоре лодка закачалась на спокойной воде, а юноши забрались на борт, и сели на свои места, и начали грести. Элла с Лией сели на скамьи в середине лодки, и ведунья стала проверять вещи в коробе , при этом она откинуля капюшон своей шубы, и Гун смог рассмотреть ее получше. Она была очень высокой, чуть ниже ростом Гуна, и на голову ниже своего брата, волосы очень светлые и необыкновенно длинные,и то бы не мешались, убраны в косу. Лицо красивое, но необычное для ганов и мансов– такие чаще встречались у магов на Каме– курносая, глаза глубоко посажены, брови очень светлые, подбородок чуть скошен,губы красивые, крупные. Сейчас она была очень серьезна ,проверяя поклажу, а Лия настороженно смотрела на хозяйку,и облегченно выдохнула, когда ведунья вытащила край грубой рубашки и удовлетворенно кивнула головой, и улыбнулась. Улыбка необыкнвенно красила ее, хоть рот был крупноват. Затем они опять перевязали короб, положив его на место, и вдруг Элла повернулась к Гуну.

–Надеюсь , понравилась,– ехидно улыбнулась Элисия, а старшина вздрогнул.

–Конечно, очень красивая девушка, ты свет Элисия, – выразился возможно витиевато Гун, и как можно изящнее, как ему тогда показалось, и кивнул головой.

Элла кивнула в свою очередь и глаза ее смеялись, но она сдержала свои дрогнувшие губы, и спросила:

–Что с братом произошло?– спросила она уже глухим голосом.

Это произошло после испытанием Лабиринтом, никто его не прошел кроме него, он пошел последний, глаза его были завязаны…

****

Улль смотрел на хитрые загородки выше роста человека, что бы испытуемые не могли видеть путь в Лабиринте. Он посмотрел на уставших товарищей , никто из них пройти не смог, и их вытаскивали из Священных путей при помощи лестниц.

– Ну давайте пойду я , буду за вас стараться, -и засмеялся ,что бы поддержать друзей, сидевших с хмурыми лицами. Он пошел мягкими шагами по каменистой почве острова, медленно перемещаясь к манящей и пугающей головоломке. Вот отделяет его пять шагов, четыре, три, два и – он очутился внутри загородок, с закругленными стенами выше его роста,и серое небо Буян – Острова было видно, и это с одной стороны его успокаивало, с другой – ему было трудно сосредоточится, освободится от малого, и понять главное, он старался войти в особое состояние, и погрузится в мир чувств из чувства мыслей, и понемногу он смог сделать это, оторвался от давления своего ума, и доверился внутренним ощущениям. сделал шажок влево, закрыв глаза, сделал два шага вправо, то, что нашептывали ему Голоса, и так и двигался, практически в тане ,доверившись внутренней музыке, которая звучала в его теле, продвигая его вперед и вперед, Улль шел и шел, будто продвигаясь в масле, в чем– то тягучем и вязком, не торопясь и не медля. Он как будто воспарил к небу, но он не видел узор Лабиринта в явном виде. Его чувства приобрели невиданную легкость, он не чувствовал тяжести своего тела, а уподобился бабочке, или листу дерева, ведомому лишь ветром, и он, влекомый этим ветром , продвигался к выходу, столь желанному многими, и ставшего недосягаемым для всех остальных, кроме него, Улля, одержимого , он шел и шел, и вышел из Лабиринта. Его друзья видели, как он выходит спустя пару часов, идя странной, будто парящей походкой, шаги его стелились по земле, а сам был подобен не человеку, а скорее мотыльку, летящему на огонь.