Мыслей на эту тему в голове Гарри было много, одна чернее другой. Но поделиться было не с кем. Он пытался поговорить, с многими пытался, но этот тошнотворный гриффиндорский дух, который казался теперь неуместным, мешал ему получить адекватный ответ. Молли, вон, вообще считала, что “у мальчика глубокая депрессия и нужно действительно лечить недуг, дабы стадия не перешла в клиническую”.

Это не депрессия. Это скорбь и осознание бессмысленности бытия.

Поттер не понимал, зачем восстанавливать Хогвартс. Но все равно помогал добровольцам.

Был уже поздний вечер, старые настенные часы из полированной коры дуба в гостиной Гриффиндора, настолько старые, что и цифры там были римские, уже спешили к десяти.

Наконец, это помещение полностью восстановили. Гарри с помощью заклинания левитации расставлял оставшиеся деревянные, обработанные золотым покрытием и обшитые красным бархатом, стулья вдоль небольшого письменного стола, посреди поверхности которого был изображен герб факультета в виде отважного льва.

Наводить порядок парню помогала Джинни. Она развешивала небольшие картины с рыцарями и тучными женщинами, чьи тела были в моде в веке так восемнадцатом. Люди с картин благодарили девушку, так как, по их словам, в комоде им было тесно, да и пахло нафталином.

“Привереды” - подумал Поттер, но оставил мысли при себе.

Джинни между тем смущенно прятала свое настолько раскрасневшееся лицо, что под румянцем даже веснушек не было видно. И смущали ее не слова благодарности, а скорее факт, что впервые за долгое время живые картины видели ее в домашней пижамке нежно алого цвета с вышитыми на мягкой ткани зайчиками.

Да, была такая придурь. Для того, чтобы хоть как-то избавиться от тягостной ауры похолодевших стен Хогвартса, все добровольцы решили в знак мира и дружбы ходить в своей домашней одежде по школе, таким образом символизируя большую семью.

Ну как все, девяносто девять и девять десятых процента, а Гарри просто повиновался.

Он кстати тоже был одет по-домашнему: серая хлопчатобумажная футболка без рисунка и черные штаны такого же материала на резинке.

Было как-то… неуютно.

- У меня дух перехватывает, - вдруг выдала Джинни, закончив с последней картиной.

- От чего?

Поттер не особо понимал, чего именно коснется тема, так как ее голос в прямом смысле выпнул его из котла раздумий, в котором он купался наедине со своими мыслями, так как вся мебель теперь стояла на своих местах.

- Я уже представляю, что осенью в эту гостиную ворвутся ученики Гриффиндора, как и прежде, не ощущая вокруг видимых последствий войны. Это ведь так чудесно, что стены снова будут согреты пламенем камина, не правда ли?

Джинни смотрела на Гарри с легкой воодушевленной улыбкой, а тот в свою очередь не мог ответить такой же мимикой и просто глупо еле заметно кивал.

- Да, действительно чудесно, - темноволосый парень прекрасно понимал, что со своей “депрессией” выглядит совсем не дружелюбно, а потому поспешил отвести взгляд, изображая усердие в попытке убрать палочку в мешковатый чехол, который висел на бедре.

- Погоди, Гарри, это чья палочка?

Младшая из семейства Уизли обратила внимание, что колдовской инструмент не был похож на тот, который она видела пару дней назад, потому испытующе посмотрела на обладателя новой палочки, в ожидании ответа скрестив руки на груди.

Поттер в свою очередь невольно вздрогнул и, призадумавшись на секунду, снова мелко закивал, ероша свои отросшие патлы.

- А, да. Это Рона, он все равно на сегодня дела закончил, ему без надобности.

- А чем тебя не устраивает другая?

- Ну… она же Малфою принадлежит.

- Раньше тебя это не останавливало.

Гарри обреченно вздохнул. Джинни порой была невыносима, и за ее настойчивость иногда хотелось на нее накричать или просто выставить за дверь. Нет, она безумно хорошая и заботливая, но к словам цеплялась так, что могла победить даже Гермиону в конкурсе занудства.

Да и в последнее время девушка превосходила саму себя в степени истеричности. И эта ее степень повышалась каждый раз, когда Гарри хоть как-то упоминал Драко в разговоре. Эти ее претензии были слегка… ревностные. Первопричина непонятна, но Уизли объясняла это тем, что кое-кто “уже одержим мыслями о Малфое, как раньше был одержим Темным Лордом”.

Хотя Поттеру не казалось, что он так много говорил о Драко, просто иногда проскакивало в разговоре, когда воспоминания о войне всплывали. Ну как иногда, раз в день точно.

Поэтому юный спаситель не очень-то хотел говорить со своей девушкой на эту тему, но куда деваться. Он вновь неловко растормошил свои волосы и набрался смелости спокойно посмотреть на Джинни.

- Палочка Малфоя… она как бы со мной разговаривает.

- Что?

- Ну, понимаешь… Это как с Волан-де-Мортом было. Только там у нас сознания объединялись, а тут палочка просто проводник.

У Джинни мурашки по коже побежали от такой новости, звучало странно и пугающе. Она выпучила и без того большие глаза в ответ на растерянное выражение лица Гарри.

- Только не говори, что ты в его голову попадаешь.

- Не совсем. Я вижу не его глазами, а со стороны. Наверное, так бы видела все происходящее палочка, будь она с ним. Но знаешь, я все равно не понимаю, что я вижу, что там происходит, все так размыто… Может это все-таки мысли. Мерлин его знает, ничего не понимаю!

Поттер вдруг вскинул голову и зажал ее руками, черепная коробка начала вибрировать от нехороших, очень темных мыслей, которые рождались каждый раз, когда хоть как-то упоминался Драко.

Он просто однажды подумал, что сожалеет. Сожалеет, что не успел поблагодарить Драко и узнать мотивы, которыми он был ведом последний год жизни с Темным Лордом. Мотивы, что противоречили всем уставам семьи Малфоев. Он просто однажды подумал, и понеслась.

Гарри спал с кошмарами, в которых участвовал Драко и чаще всего умирал, защищая своего врага, либо, так или иначе, страдал из-за необъяснимой связи между ними. Гарри засыпал и просыпался с мыслями о Малфое младшем, потому что палочка то и дело подкидывала сомнительные видения, из прошлого или настоящего, что не совсем понятно.

Гарри просто живет с этим. И это ненормально.

Джинни, несмотря на щепетильную тему, взяла свою расшатанную женскую натуру под контроль, схватила руку Гарри за запястье и обняла его пальцы, сжатые в кулак, своими теплыми ладонями, таким жестом показывая свою открытость и доброту.

- Милый, успокойся, сейчас все хорошо. Если так с ней тяжело, то после завтрашней помолвки мы сходим и купим тебе новую палочку.

И тут прозрение. Гарри вдруг вспомнил, что на завтра назначена его помолвка с Уизли-младшей. Он опустил голову и принялся разглядывать девушку, будто бы что-то искал, что-то такое, что должно было объяснить, почему он допустил весьма значительное событие в своей жизни.

Нельзя было сказать, что он не любил Джинни. Она ему нравилась, очень нравилась, он любил смотреть на нее с неким восхищением, защищать ее и принимать от нее заботу, смеяться с ней и делиться чем-то сокровенным, а еще созерцать ее юную красоту особенно с утра.

Но также он не мог назвать чувство по отношению к ней “любовью”. Да что говорить. даже та подростковая влюбленность, тот вихрь эмоций и гормонального всплеска остались далеко в довоенном периоде. Сейчас все как-то притупилось. И ощущение от встреч, поцелуев и объятий уже не те.

Гарри как-то говорил об этом с опытным в плане отношений Биллом. Он тот сказал, что такой период случается у каждого, его просто нужно пережить, а после все наладится.

Наверное, поэтому Поттер согласился на помолвку, которую чрезмерно романтизирующая Молли решила превратить в праздник, так как свадьбу еще играть рановато.

- Да, я помню об этом, - Гарри призвал всю нежность, которую только мог найти в глубинах несвежей души, чтобы максимально искренне улыбнуться своей девушке.

Она - все, что у него осталось, и все, что держит его от попытки прыгнуть в бездну.