Скорпиус, стараясь не привлекать внимания (что выглядело так, будто он что-то украл), бережно прижимал к себе сумку и просочился в спальню.
— Варить в классе Флио не выйдет, — произнес он, прикрыв дверь за собой. — Там теперь собирается кружок художников по вечерам.
— Ты предлагаешь варить настой в спальне? — опешил Альбус.
— Ну, а где еще? Мы на чужой территории.
Уже представляя, в каком «восторге» будут их соседи-сокурсники, когда на горелке у комода будет побулькивать зелье, Альбус хмыкнул.
— Да ладно тебе, — уже устанавливая горелку на широкий подоконник, успокоил Скорпиус. — Свои прикроют. Да?
И зыркнул на соседей таким тяжелым взглядом, что те закивали, не поняв даже о чем он.
— Ну вот видишь, Ал. А ты боялся.
— А что вы варите?
— Суп с лапшой, — ледяным тоном пояснил Скорпиус любопытному пуффендуйцу.
На этом вопросы как-то иссякли. Не очень-то доверяя однокурсникам, несмотря на заверения, что свои своих не сдадут, Альбус все же дождался, пока парни уйдут на урок по квиддичу. И, не имея никакого желания снова нарезать круги по стадиону под грозным взором тренера Лакруа, открыл книгу на закладке с рецептом Настоя Подводного Вздоха.
— Его варить неделю.
Скорпиус заглянул в книгу через плечо друга.
— Не неделю, сутки. Шесть дней настаивать в теплом месте.
— Я не знаю, Скорпиус, это…
— Спокойно. Я уже добыл в деревне ингредиенты.
И открыл сумку.
— Пресная вода из озера, — протянув Алу круглую походную флягу, сообщил он. — Асфодель у меня был.
На подоконник опустился пакет с сушенными белыми цветками.
— Спорыш, рыбьи пузыри…
Альбус скривился. Рыбьи пузыри плавали в склянке, доверху наполненной мутной желтоватой жижей.
— Ряска, корень беладонны, рогатый слизень, креветки… в рецепте не уточнили, какие именно, я взял в масле.
— Молодец, Скорпиус, все правильно сделал.
— И вот, — торжественно объявил Скорпиус, достав со дна сумки баночку, в которой ютилось что-то премерзкое и осклизлое. — Жабросли.
Отвинтив крышку и тут же прикрыв рот и нос рукавом, он отвернулся. Альбус утер под очками слезы и захрипел.
— Оно смердит хуже, чем когда ты пронес банку сюрстрёмминга на зельеварение…
Внезапно оказалось, что жабросли очень воняли то ли выпотрошенной рыбой, то гниющей капустой. Зажав нос и глянув в баночку, Ал и вовсе едва сдержал порыв тошноты: выглядело это великолепие действительно как крысиные хвосты в жирном слое зеленоватой слизи, которая к тому же похлюпывала.
Даже злость на Доминик, наотрез отказавшуюся глотать жабросли в сыром виде, испарилась.
— Как твой отец вообще решился это проглотить на Турнире? — выл Скорпиус, высунув голову в окно.
— С перепугу наверное. Или на спор.
Но как бы не воняли жабросли в банке, как бы омерзительно не выглядели маринованные рыбьи пузыри, эти гадости не шли ни в какое сравнение с тем запахом, который наполнил спальню парней, когда Альбус вечером, снова сверившись с рецептом, забросил в кипящий на горелке настой последний ингредиент.
Жабросли, попав в кипяток, тут же посветлели и принялись скручиваться узлами. А их слизь мгновенно выпустила мутную дымку прогорклой вони.
— Боже, мы умрем здесь, — одной рукой снимая пенку с настоя широкой ложкой, а другой мастеря из наволочки подобие респиратора, закатывал глаза Альбус.
Скорпиус, ответственный за «альпийские луга», бегал по спальне с освежителем воздуха, но соседи, проклиная их, все равно мигрировали ночевать в гостиную.
— Фу, Скорпиус, — ныл Альбус, глядя, как извиваются в котле жабросли. — Оно похоже на тентакли.
— Где? Покажи!
Скорпиус тут же склонился над котлом.
— Круто…
И, вдохнув пары вони, побледнел.
— Ой, мне нехорошо…
— Нехорошо? Нехорошо тебе, Малфой? — вскинулся Альбус, обмотав лицо наволочкой по самые глаза. — Да я чувствую себя так, будто сдох позавчера, а тебе нехорошо?!
Глупо было бы полагать, что неимоверная вонь останется незамеченной, несмотря на план «альпийские луга» и баллончик с освежителем воздуха. Как раз когда Ал снял с настоя последнюю ложку зеленой пены, а Скорпиус тихонечко съезжал по стеночке в предобморочном состоянии, в дверь забарабанил гувернер.
— Это что там такое?!
Скорпиус тут же встрепенулся.
— Ал, прячь.
— Куда?
— Я не знаю.
Гувернер забарабанил еще громче.
— Одну минуточку! — громко и слащаво заверещал Скорпиус.
Ал, схватив горячий котел полотенцем, чтоб не обжечь ладони, в панике заметался по спальне.
— Надо в унитаз смыть.
— Я тебя сейчас смою, Поттер, будешь не Поттер, а Миртл… Да-да, мсье Жавер, щас откроем! Щас откроем!
— Молодые люди! Я вхожу!
— Не входите, мы неодеты.
Альбус взвыл.
— А что это вы там вдвоем голые делаете? — снисходительно спросил из-за двери гувернер.
— То, что Альбус гомосексуалист, это большой секрет и не ваше дело! — возмущенно крикнул Скорпиус.
— Малфой, ты…
— Ал, прячь жижу.
Заметавшись снова, Альбус начал чувствовать, как ладони припекают даже сквозь полотенце. Сунув котелок под кровать, при этом макнув в него край простыни, он выбросил остатки ингредиентов в окно, и именно в тот момент, когда Скорпиус кинулся держать дверь, которую уже успел отпереть заклинанием мсье Жавер.
— Что за запах? — оглядев комнату, прищурился он.
И, тут же углядев горелку, которую перепуганные внезапным визитом не подумали куда-нибудь приткнуть.
— Если вы варите что-то для своего чемпиона, то это нарушение правил и…
— Ничего мы не варим.
Жавер вскинул брови и, взмахнув волшебной палочкой, заставил огонек горелки потухнуть.
— Ладно, — не выдержал напора строгого взгляда Скорпиус. — Мы варим метамфетамин, Альбус у нас не только гомосексуалист, но еще и наркоторговец…
— А Скорпиус у нас не только алхимик, но еще и дебил редкостный.
— Кто дебил? Я дебил?
— Ты дебил.
— Я дебил?
— Ты дебил.
— Дуэль, каналья! — рявкнул Скорпиус, швырнув в лицо Ала наволочку за неимением перчатки под рукой.
— Замолчите оба! — прогремел гувернер, вмиг поняв, что студенты Хогвартса заговаривают ему зубы, чтоб выкроить время, подумать и отбрехаться.
Ал, чувствуя ледяное дыхание нависшей угрозы, косо глянул на Скорпиуса, незаметно, как ему показалось.
— За мной, — проговорил Жавер, распахнув окно, из которого тут же потянуло холодным ночным ветром.
***
— А что, прошу прощения, плохого в том, что мы готовились к Ж.А.Б.А. по зельеварению? — со священным недоумением произнес Скорпиус, оскорбленно хлопая глазами.
Но гувернер, сжимая в тяжелый канделябр, в котором горели витые свечи, не обернулся и на вопрос не ответил. На лестнице в темноте можно было запросто убиться, но Жавер вдруг вскинул канделябр вверх, и в потолок взмыли сотни ярких искр, освещая путь.
Альбус не знал, что в этой ситуации его пугало больше: неизбежное наказание или перспектива увидеть великаншу мадам Максим в ночной сорочке. Гувернера, кажется, столь поздний час не смущал, а потому, не видя препятствий дисциплине, он настойчиво вел своих горе-подопечных в кабинет директрисы, несмотря на то, что часы уже пробили полночь.
— Javert! — послышался знакомый голос позади.
Наконец –то гувернер обернулся, а провинившиеся и вовсе подпрыгнули от неожиданности. Дверь классной комнаты, мимо которой они прошли, была открыта, а преподаватель эстетики и культуры, одетый в заляпанный красками фартук поверх сюртука, вышел в коридор.
— Monsieur le Professeur.
Профессор Паскаль взмахнул палочкой, на конце которой горел огонек, и оглядел учеников. Скорпиус, поймав его взгляд, чуть закусил губу.
— Dis-moi ce qui s’est passé, — произнес мсье Паскаль.
— Ils ont encore enfreint les règles du Tournoi, madame Maxime…
— Laisse moi faire, je vais m’en occuper.
Альбус, приоткрыв рот, наблюдал то за гувернером, то за преподавателем, не понимая ни слова. Скорпиус, что-то понимая, но большую часть нет, выглядел еще более растерянным. Жавер и мсье Паскаль еще говорили довольно долго: гувернер явно собирался доложить директрисе лично, но в итоге был спроважен. Вот только пойми теперь — хорошо это или плохо.
