просто когда ты долго жил один, 

часто потом непросто быть с кем-то рядом. 

ты посмотри на меня: я непобедим 

доводов чьих-то о совести мне не надо. 

я очень прост, я точен, я как часы 

распределяю время и планы, цели 

мне непривычно – как минимум то, что ты 

в быт мой врываешься, сродни какой метели…. 

да и чего ты хочешь? ведь этот склеп 

чувств и желаний еще-таки был заложен 

прежде чем даже – в него попал человек 

тот кто лишил меня веры, живьем снял кожу. 

я не боюсь. я, скажем так, титан. 

мне все равно – на числа, на сны, на слезы 

память моя, как будто подъёмный кран 

часто грозит швырнуть меня наземь. поздно. 

я научился /уже/ быть хитрей нее. 

просто не слышать, не знать, не помнить. 

только смешней всего, знаешь, что? 

сердце само решило тебя запомнить. 

26 апреля 2014 (Вишня Вечер)

Ветер нёс запах дыма, горечи, обречённости и тоски – всего того, что неизбежно сопутствует наступлению холодов и осени. Здесь, в двух переходах от Перевала, она начиналась стремительно: ещё вчера детвора с визгом и хохотом плескалась в речке и влюблённые назначали встречи под зловеще-кровавыми цветами саэхенны, а сегодня ледяное дыхание Севера забиралось под шерстяной плащ.

Солнце поднималось медленно. Бледно-золотые лучи сначала едва затрагивали тёмную кромку леса, превращая его в нечто ещё более зловещее, чем обычно; потом – растекались теплым янтарём по несохнущим лужам под ногами.

Два десятка грациозных, лёгких и стремительных, как птицы, коней неслись по старой дороге на восток – прямо навстречу наступающему дню.

Эрунну чуть приподнял голову – чтобы лучше было видно эту скачку, ведь ей, возможно, предстояло стать последним, что он вообще увидит в своей жизни. Что ж, это было вовсе неплохо: рассвет и безумный почти-полёт в неведомое – будто они не люди, а духи осени и просто заберут его с собою.

А, может быть, они были просто сном, нелепым бредом умирающего, потому что всё дальнейшее казалось совсем невозможным. Рассветные всадники остановились – напротив него, лежавшего в ворохе сухой листвы у обочины; двое даже спешились.

В глазах у Эрунну мутнело – он то видел всё ясно, то падал в яму тумана, он отчаянно боролся с подступающим забытьем, но – силы покидали его слишком быстро.

Поэтому когда один из незнакомцев опустился рядом с ним на колени и откинул капюшон открывая угасающему взгляду Эрунну самое прекрасное из виденных им когда-либо лиц, у него не осталось дыхания даже на стон…

– Лльэи, ты хорошо подумала?

– Да, отец.

Певучие мелодичные голоса журчали вокруг рекой, быстрой, ледяной и очень чистой горной речкой мчались по камням. Говорили на Древнем Наречии – чуть иначе, чем привык Эрунну, но разобрать смысл было всё же возможно.

– И ты не хочешь, чтобы я или кто-то из таримэ остался с тобой?

– Отчего же? Я только не согласна, чтобы ты кому-то приказывал это делать. Только если сами захотят.

– Тогда с тобой останусь я.

– Нет, отец. Ты нужен своему народу больше, чем сумасшедшей дочери, которая решила задержаться в потерявшем надежду мире.

– Но ведь не навсегда же мы расстаёмся, Лльэи?

– Я догоню вас. Как только больше не буду нужна ему – я вас догоню.

Ему снилось, что он блуждает в тёмном, незнакомом лесу. У него не было ни тёплой одежды, ни лошади – он метался между деревьев, пытаясь найти верную тропу, но исчезли все её следы. Он продирался сквозь бурелом, сквозь путаницу колючего кустарника, оставляя на нём клочья рубашки…

Когда вдалеке в сплетении ветвей мелькнул огонёк, неверный, неясный, призрачный, Эрунну бросился к нему, вовсе не разбирая дороги – настолько измотанным и несчастным он себя ощущал.

Только лес внезапно прекратился и впереди расстилался поросший самыми разнообразными цветами луг. Эрунну выбежал на него, успев на мгновение обрадоваться тому, что из той непроглядной чащи всё же был выход, и – с ужасом осознал свою ошибку.

Это был не луг, конечно же.

Это было болото.

А вдалеке так же мерцал недосягаемым светом тревожный, манящий огонь – то внезапно угасая, то вспыхивая в другом месте.

В этот раз торжище удалось на славу: несмотря на холодную погоду и обещавший вот-вот сорваться дождь, народу собралось немало. А и то говорить: скоро наступит зима, когда ещё удастся разжиться новым отрезом яркого ситца или даже шёлка из южных земель? Так что бойкие молодки и сварливые рачительные матроны, ревниво поглядывая друг другу под руку, перебирали ткани да ленты, взвешивали в руках нитки блестящих бус. Заезжим купцам даже нахваливать свой товар не приходилось – и так разойдётся, по всему видно было. Даже деда-знахаря из местных, примостившегося рядом со своими склянками да травяными мешочками, никто отгонять не стал – покупателей он не перебьёт, а байки травить – мастер, так что с ним только веселее получалось.

– Так что говорят, колдуны-то совсем за море подались? Туда, откуда приплыли? – спросил молодой мужчина в простой, но добротной куртке.

– Ялетты бессмертные? – отозвался чёрнобородый купец. – Отчего ж за море? Тут они, на этой земле пооставались.

– А отчего ж их не видать больше? – возразил дедок. – Я, когда мал был, так то в одном краю, то в другом рассказывали: встречали. А теперь и не слышно вовсе. Будто пропали все, как один. Только из людей, кто ими учёный, ещё старики по земле ходят. Как повымрут последние – будем дальше без колдовства как-то обходиться.

Народ прыснул.

– Много мы того колдовства их видим? – насмешливо ответил чернобородый. – Они сами себе, мы – сами. Ушли за Восточные горы, ну и пусть их, нелюдей. Туда им и дорога.

Румяная синеглазая девица, прижимавшая к груди целый ворох разноцветных лент, вздохнула громко.

– Жаль. Я бы хотела ялеттов посмотреть. Они, говорят, красивые…

– Красивые, – не стал спорить купец. – Только дело с ними иметь – себе дороже.

– Это почему ещё?

– Там где колдовство – всегда жди беды. Она с чарованием всегда рука об руку ходит. Им оно надобно, их дело. А человеку в такое соваться невместно.

Дедок хотел опять спорить, но вокруг загалдели, заворчали одобрительно, не дали и сказать и слова. Он нахмурился и приумолк было, но вдруг, что-то вспомнив, воспрянул духом.

– А у нас в лесу тоже ведьма завелась! – сообщил довольно.

– Вот прям уж ведьма, – хохотнули в толпе. – Да мало ли чудного народа шляется…

– Ведьма, ведьма – даже не сомневайтесь. Я, ить, по лесу ходил, по своим надобностям. Травы там промышлял, да грибов набрал маленько. А в гиблой хижине – в той, где прежняя колдунья жила, ещё лет пятнадцать тому как помершая – свет горит. Да непростой – обычному бродяге такого не зажечь. Мерцает то голубым, то зелёным, а то и вовсе лиловым мерещится. Я только глянуть-то хотел, одним глазком – не боле. А она на порог вышла. Высокая, чёрная вся, с головы до ног закутанная. Капюшон откинула и смотрит – прямо на меня. Я за кустом присел, схоронился, а она всё равно взгляда не отводит. Глаза шальные, дикие – как у кошки. На личико – молодая вроде, хотя кто их разберёт – может, есть какие зелья, что девичью красу берегут…