Ренату в жар бросило: «Не знаю ведь! Ничего не знаю о ней сегодняшней… Все маленькая вспоминается – в кудряшках, с ямочками…» А дочь уже взрослая, побилась об углы предостаточно: и официанткой поработала, и фотографировать пыталась, и сама сниматься, и писать для газеты…

Последнее Рената приняла с восторгом: пусть пишет, может, продолжит со временем (поскорее бы!) дело своей тетки! Детективами народ никогда не наестся досыта, запах крови, сочащейся со страниц, во все века будет будоражить и заставлять платить деньги. Которые могут пойти на такой вот коттедж… Дом ее мечты.

Ей вдруг до ломоты в плечах захотелось обнять сзади отвернувшуюся дочь, пробраться сквозь заросли пушистых, пепельного цвета волос, которые Женька обстригла по мочку уха – младенчески розовую, без серьги – сразу после выпускного, прошептать: «Все сбылось, моя девочка! Теперь ты сможешь пойти учиться». Они ведь часто обнимались – обе нуждались в этом. Запах дочери Рената любила больше всех ароматов этого мира… И Женька шептала:

– Мамочка, как ты вкусно пахнешь!

Точно в объятиях матери она вновь уплывала в детство. Потому и норовила то и дело прижаться… Оно ведь ускользало неудержимо! Если вспомнить о цифрах – уже третий десяток пошел…

Но сейчас Женька была сердита, воинственно выставив твердое плечико… Рената беспомощно улыбнулась круглой макушке, постояла, опустив руки, и отправилась искать сестру, с которой никогда не чувствовала себя виноватой.

А когда нашла ее в кухне, пронизанной косыми, прозрачными лучами солнца, вместо Светки увидела нелепую, стареющую тетку, напялившую красную бандану племянницы и один из своих многочисленных балахонов, про которые сама говорила, что больше их только у Пугачевой.

– Господи! – вырвалось у Ренаты.

– Что такое, малыш? – Тяжелые губы Светланы встревоженно раскрылись, нижняя обвисла перезрелой сливой, и все ее темное, вытянутое вперед лицо устремилось к сестре с одним только желанием помочь.

«Чем тут поможешь? – Рената не могла сказать ей этого. – Я моложе всего на шесть лет. Господи, я не хочу становиться теткой!»

– Еще целая куча работы, – выкрутилась она. – Мы ни за что не успеем.

Светлана прогудела бодрым басом, знакомо вытянув губы трубочкой:

– Ну что ты, малыш! Все мы успеем. Я еще и пирог собираюсь испечь.

– Господи, – произнесла Рената уже с другой интонацией, – что б я без тебя делала, а?

– Это правда, – она хрипло рассмеялась, – ты без меня, а я без тебя. А Женька без нас обеих.

«Все-таки Женька – моя, а не общая, – подумала Рената с ревностью, которая напоминала о себе все чаще оттого, что дочь становилась старше. – Вечно ты забываешь об этом…»

– Главным образом без тебя, конечно, – добавила Светлана.

Пройдя мимо нее к окну («Слишком уж она видит меня насквозь!»), Рената сказала, глядя на единственную среди сосен, совсем юную березку:

– Нам бы такой дом в детстве, а? Носились бы по лестнице, по перилам катались бы, на крышу лазили загорать… А то прожили в нищете целую жизнь. Женька и та уже выросла.

– Родится кто-нибудь еще…

Рената быстро обернулась:

– Кто это родится? Ты что болтаешь? Женька…

– Стоп-стоп! Я же вообще говорю. – Полная, пластичная рука описала в воздухе круг. – Что ты взвилась?

Невольно проследив взглядом, Рената процедила:

– Чем позже, тем лучше. Сейчас для нее главное – в институт поступить.

– Никто не может решить за другого, что для него – главное.

– Да ну? Плохо я за вас решила насчет этого дома? Может, он тебе не нравится?

– Нравится.

Ренате показалось, что это прозвучало оскорбительно равнодушно. Конечно, Светлане больше подошел бы какой-нибудь скрипучий усадебный сарай девятнадцатого века с темными аллеями и прочей ерундой, которая кажется ей романтичной. В стенах жили бы жучки, а подгнившие доски пола прогибались бы под ногами.

– А где у них, интересно знать, были удобства? – пробормотала она, забывшись.

Не до конца развернув очередную тарелку, Светлана уставилась на сестру:

– У кого?

– У дворян. В их усадьбах.

– Горшки у них были… У некоторых – золоченые. И слуги их выносили.

– Правда? – У Ренаты часто возникало ощущение, что сестра посмеивается над ней.

– А ты думала, они над земляными ямами зависали в кринолине-то?

– Да ну тебя! Ты всю посуду проверила? Грузчики ничего не разбили?

В дверях внезапно – шагов не было слышно – возникла Женька:

– На чердаке стоит сейф!

– Серьезно? – Рената физически ощутила, как ее авантюрная жилка начала раздуваться.

Светлана сдула с освобожденного от бумаги блюдца труху:

– Закрыт, конечно…

– Но его же можно вскрыть!

Женька с невинным видом уставилась на тетку:

– У автора детективов должен быть в знакомых какой-нибудь «медвежатник»!

– Может, и найдется…

– Или ты, мам, сама вскроешь?

Поддев носком скомканный газетный лист, брошенный сестрой на пол, Рената прищурилась:

– Думаешь, мне все под силу? А знаешь, дочь, ты не очень-то ошибаешься!

Накануне кот выгнал ее из дома.

Звучит дико, но все произошло именно так: точно взбесившись, Огарок вдруг с шипением погнал Женьку к двери. Позвать на помощь было некого: старшие женщины уехали в гипермаркет за продуктами.

– Да отвяжись ты! Взбесился, что ли? – Женька пыталась прорваться к лестнице на второй этаж, но кот всякий раз оказывался шустрее.

Он яростно махал лапами, и торчащие загнутые когти не оставляли сомнений в его намерениях.

– Да что тебе нужно?!

Прижавшись спиной к двери, она смотрела в его желтые глаза и пыталась понять, что это нашло на мирного Огарка. Кошки странно ведут себя перед землетрясением… В Подмосковье? Смешно.

«Но что-то же он чует, – подумала Женька с сомнением. – Черт его знает, может, лучше смыться из дома, раз он настаивает?»

И она выскользнула за дверь, только схватив сумку, здоровую, джинсовую, больше похожую на суму. Впрочем, до сумы было недалеко: дом выжал из них все на несколько лет вперед…

Только поэтому она и забрела в бар. Решила выяснить, нет ли работы. Но, увидев посетителей, даже спросить не решилась, хотя понимала, что будет выглядеть полной дурой, когда повертится там и уберется восвояси.

«Но раз уж мы теперь местные, нужно же провести разведку боем!» – подстегнула она себя.

– Boy, – услышала Женька, чего никак не ожидала. – Что за крестьяночка такая пожаловала, вся из себя естественная, простенькая, как три копейки?

Она отчетливо увидела себя его глазами.

А глаза были очень даже ничего… Теплые такие, карие, хотя это, конечно, обманка, как все эти ходячие мешки с деньгами. Деньги теплыми не бывают. Разве что монетки, если долго держать в ладони. Но вряд ли этот парень когда-то расплачивался медяками.

Женьку озадачило, что он не посасывал кальян, даже пива рядом не было, просто сок пил, похоже, апельсиновый, – американцы заразили всех этой цитрусовой страстью. А по ней так лучше яблочного ничего нет!

Но самым поразительным было то, что он привстал, как в старые добрые времена, когда она проходила мимо его столика:

– Хочешь сока?

– Свой предлагаешь допить? – вырвалось у нее.

Его улыбка оказалась естественной, даже зубы не очень ровными, и это заставило ее остановиться. Свой?

– Свой я сам допью, а ты выбери какой хочешь.

Женька думала уже о другом и не сразу сообразила: о чем он? Уставилась на него с глупым видом и за это рассердилась на себя. А досталось, конечно, ему…

– Ты не обознался? Я не обслуживаю за выпивку!

Ей всегда нравилось, как проступает румянец на смуглой коже, а парень успел загореть. Румянец проступил пятнами, которые слились в замысловатый узор, Женька даже невольно залюбовалась. И этому его жару, проступившему на щеках, как-то удалось заставить ее смягчиться. К тому же он все еще стоял перед ней, как будто и в самом деле был джентльменом.