Мне не спалось. Я мысленно считала до пяти утра. В полдевятого пошла на русский. Иван по-прежнему отсутствовал.
Аэропорт открылся, и вернулась Ханна. Она ужасно радовалась. По ее словам, у них дома нужно вести себя очень тихо и всегда ходить в носках из-за белых ковров и душевнобольного старшего брата. Я никогда прежде не задумывалась о домашней жизни Ханны и о том, почему именно она производит столько шума.
Сила связей
Нина стояла в поле с оленями. Вдруг она увидела, как через тундру к ней быстро шагает мужчина.
– Нина? – сказал мужчина.
– Профессор Резников! – воскликнула Нина, узнав своего московского профессора.
– Как я рад! А знаешь, Нина, я думал о тебе! Я, видишь ли, приехал в Новосибирск встретиться с профессором Бажановым. Мы с ним ставим революционный эксперимент вместе с иркутскими учеными, и нам нужен новый ассистент.
– Ассистент? – повторила Нина.
– Нина, я буду откровенен. Слышал, у тебя сейчас некоторые проблемы в личной жизни. Но, надеюсь, ты не бросила физику. Я знаю, что ты талантлива и что из тебя выйдет хороший физик. Будешь нашим ассистентом в Иркутске?
– С удовольствием! – ответила Нина профессору Резникову.
На прощание работники фермы подарили Нине меховую шапку. Нина пообещала писать им письма, а они пообещали отвечать.
Леонид с Ниной поехали в аэропорт. Леонид летел прямо в Иркутск. Нине же сначала нужно было вернуться в Москву, чтобы уладить дела. Ее отец безмерно обрадовался, увидев ее живой и здоровой и узнав, что в Сибири она нашла новую интересную работу. Через неделю Нина улетела в Иркутск.
Нина смотрела в иллюминатор. «Снова Сибирь», – подумала она. Потом стала размышлять о новой жизни, которая там начнется.
* * *
В четверг с утра по дороге на разговорный русский я забрала в магазине пакет со свежеотпечатанными фотографиями розовой гостиницы. Я еще старалась держать пакет приоткрытым, как уже входила в класс. Даже не оглядывая аудиторию, я поняла, что Иван – здесь.
Оказалось, у нас устный экзамен. Там были два профессора, которые пришли нас послушать, и магнитофон. Нас попросили назвать в микрофон имена и фамилии – наши настоящие имена, чтобы они могли ставить баллы.
– Иван Варга, – громко произнес Иван в микрофон и передал его мне. Я раньше не знала его фамилию.
Нам предстояло разыграть начало «Нины в Сибири», вслух объясняя все наши действия и мысли и употребляя как можно больше грамматических конструкций. Я была совершенно не подготовлена, но вдруг ощутила невероятную, беспрецедентную легкость в речи.
– Сейчас я должна говорить с отцом Ивана, – сказала я. – Прекрасно. Он меня не любит. И никогда не любил. Я знаю, что он сейчас своим угрюмым голосом произнесет: «Бог его знает». Да, со мной вечно так.
Все рассмеялись. Я поняла, что присутствующие сочувствуют Нине, ее объективным обстоятельствам, столь аномальным и скверным. Внутри мира этого рассказа никто не упоминал или не признавал, что происходящее – аномально, и поэтому читатель склонен принимать всё без вопросов. Но стоит тебе указать на эту аномальность с фактами в руках, как люди в реальном мире сразу распознают ее и начинают смеяться.
Я поймала себя на том, что вспоминаю, как в детском саду воспитатели показывали нам «Дамбо» и как я впервые поняла, что все дети в классе, включая даже главных задир, болеют против мучителей Дамбо. Вновь и вновь они хохотали и аплодировали, когда Дамбо добивался успеха или когда что-то нехорошее случалось с его врагами. Но ведь это же вы, – думала я про себя. Как они могли не видеть? Они не понимали. Эта истина меня поразила, я была ошеломлена. Все считали себя Дамбо.
Я потом неоднократно наблюдала это явление. Даже самые гадкие девчонки – из тех, что организуют тайные клубы для травли других, одетых победнéе, – даже они всегда с восторгом наблюдали триумф Золушки над ее сводными сестрами. Они ликовали, когда принц ее целовал. Они, очевидно, не только считали себя благородными и добродетельными, но еще и хотели любить и быть любимыми. Возможно, в отличие от меня, быть любимыми не всеми подряд. Но с тем самым человеком они были готовы вступить в отношения, основанные на взаимной нежности. Значит, «Дисней» неверно изображал злодеев, поскольку те у него всегда были злыми, очень этим кичились – и никого не любили.
* * *
На «Строительстве миров» мы по очереди представляли построенные нами миры. Хэм принес комплект крошечных свинцовых монстров-гуманоидов и расставил их на столе в некой шахматоподобной конфигурации, отражавшей переломный момент в долгой войне, которую они вели. Каждая порода, или армия, обладала своими особенностями: продолжительность жизни, сверхсилы и слабости. Некоторые умели, словно пауки, выстреливать из ноги паутину. Другие не боялись боли. А третьи вообще на самом деле были растениями. Сверхсила это или слабость – оставалось неясным.
Один из студентов просто скопировал мир «Звездных войн». Сходство со «Звездными войнами» было абсолютным, если не считать древних валлийских имен у персонажей.
Другой студент нарисовал акварельные иллюстрации к рассказу, который написала его подружка. Сам рассказ нам читать не разрешили, поскольку подружка – она жила в Миннесоте – отличалась застенчивостью, но там, видимо, было что-то про полуголую девушку, одиноко жившую на побережье. На одной из акварелей с подписью «Если бы вы могли забрать меня с собой» изображалась коленопреклоненная девушка на песке, разглядывающая каких-то птиц. На другой она привязывала к рукам пальмовые листья («Они похожи на перья»). На третьей ее тело лежало у подножия утеса.
Американские китайцы-близнецы Кевин и Сэнди, которые посещали подготовительные медицинские курсы, принесли по серии мрачных экспрессионистских гравюр на дереве. У Кевина это были иллюстрации к роману «Наоборот», в том числе – вид снизу с инкрустированной драгоценностями черепашкой, ползущей мимо камина и отбрасывающей огромную тень на восточный ковер.
У Сэнди на всех гравюрах изображались церкви.
– В чем здесь сюжет, где здесь мир? – спросил Гэри. Сэнди ответил, что все эти церкви – в Венгрии. Это – сюжет и их мир. Гэри сказал, что одного факта про Венгрию для нарратива будет маловато. Что это – вообще не нарратив. Сэнди ответил, что нарратив он добавит к следующему занятию.
Руби, широкоплечая полукитаянка из Арканзаса, сняла видео под названием «Перемываем косточки». Начинается оно с того, что Руби на кухне держит в руке крупную кость из папье-маше. «Папочка, я нашла косточку. С кем мы еще ее перемоем, как не с тобой?» – медленно произнесла она. У нее было удивительное лицо – приунывшие неулыбчивые губы и асимметричная челка.
В следующем кадре плохо сфокусированный низенький азиат в желтой рубахе стоял у какого-то здания. Он вроде бы улыбался и качал головой.
«Это вильчатая кость? – спрашивала Руби. – Может, я покажу ее врачу? Или палеонтологу?»
Позднее Руби объяснила, что этот ролик о том, как она злится на отца.
– Понимаете, в идеальном мире, – сказала она, – отец сел бы в самолет и реально занялся бы чем-нибудь, что для меня важно. Но он, разумеется, слишком большой урод. В общем, я однажды нашла вот этого старика на Сентрал-сквер, он довольно похож на отца. Друга, который помогал мне снимать, рядом не оказалось, так что эту часть я делала сама. Сначала меня бесило, что чувак не хотел ничего говорить. Я заплатила ему десять баксов, чтобы он прочел строчки, которые я дала, а он просто стоял, качал головой и улыбался. Но потом я поняла, что это неплохо символизирует мои отношения с отцом, и фильм только выиграет.
* * *
Мы с Ральфом собирались вместе поужинать. Я пришла в столовую раньше и остановилась у компьютерного терминала. Меня ждало новое письмо. В нем говорилось, что все скидываются по два доллара на торт к чьему-то дню рождения. Еще оставалось время, и я нажала на клавишу С, чтобы создать новое сообщение, а потом в адресной строке набрала Varga – просто посмотреть, что произойдет. Волшебным образом там появился электронный адрес и полное имя: Ivan Varga. Это был Иван.
