Публичный долг Италии уже взметнулся до звезд, так что согласно нашим СМИ нужно принимать «резкие и решительные меры», однако все замалчивают тот факт, что любого рода долг – виртуален в масштабе мировых рынков. Внешний долг – лишь символическая абстракция, за которой таится возможность конфликта. Рынок выражает и навязывает конфликты, на вид не такие жесткие, но если заглянуть за задник, то можно увидеть массу позорных и жестоких конфликтов, разворачивающихся во вселенском масштабе, без конца и края: garbage humanity – человечество-мусор повсеместно сметается в помойку, и никто не слышит призывов о помощи. Триста тысяч погибших в результате цунами в Индийском океане улетучились из памяти общества уже три года спустя, и пока в Индонезии, Шри-Ланке и других странах бушевала стихия, итальянцы разворачивали рождественские подарки и толпились в аэропортах, чтобы вылететь на отдых куда-нибудь на Восток, где разворачивалась страшная драма, ставшая следствием климатических изменений. Итальянцы плавали в теплых морях, воды которых несли в глубине тысячи разбухших трупов.

Итальянцы продемонстрировали максимум лицемерия при известии о кончине понтифика Иоанна Павла II. В последние годы жизни он появлялся на людях, разбитый болезнью Паркинсона, обессиленный и беспомощный до такой степени, что молитва Ангелус, которую он читал у папского окна, звучала как сдавленный хрип, и миллионы итальянцев следили за этой агонией, затаив дыхание. А ведь эти люди считают себя католиками! Лишь стоило ему преставиться, как они развернули настоящую вакханалию, сметенную сильнейшим и символичнейшим из ветров. Отпевал его кардинал, которому предстояло сменить почившего. И вот последний Папа, которому вот-вот пойдет девятый десяток и который уже пережил два инсульта, теперь пытается вернуться к истинной христианской вере, а на него оказывает давление курия, которая, хотя и находится в авангарде социальной доктрины Церкви, перечеркнувшей метафизическую суть католической веры, теперь вынуждена опираться на политический аппарат, поскольку общество, а значит, и все верующие, совсем вышло из-под контроля. И эта Церковь, являющаяся невестой Христовой и несущая христианскую весть с такой дутой самоуверенностью, каковой не бывало за всю двухтысячелетнюю историю, сталкивается сегодня со всеми негативными последствиями выбора, совершенного сто лет назад. Лишь небольшая часть верующих читала и знает Библию. Вера свелась к эмоции, иначе говоря, она выливается в иллюзию чувства и всегда воплощается в форме просьбы: молитва свелась к просьбе и перестала быть метафизической практикой, техникой погружения в себя, которая позволяет человеку ощутить свою суть. Католицизм превратился в протестантизм под внимательным взглядом пораженных болезнью Паркинсона представителей церковной иерархии. В существование ада и чистилища больше никто не верит. Дьявол сжался до персонажа народных сказок, в самой же церкви высшие иерархи никакой доктрины в этом отношении нам не предлагают. Скепсис и ирония запускают реакцию: на нынешнем этапе церковь находится в авангарде реакционных сил. Эта реакция отзывается в сфере политики и призывает вернуться к системе ценностей тех общественных формаций, которые история уже переживала, переваривала и изрыгала. Из-за этого верующие истово исполняют обряды, но при этом остаются бесконечно далеки от внутренней метафизической работы. Церковь превратилась в ископаемую раковину, давно покинутую Духом Святым. Церковь ничего больше не предлагает воображению, она не вдохновляет, не дарит ни мечты, ни тайны, ни страха. Бог больше не завораживает. Теперь вера в Господа Бога – вопрос исключительно личного восприятия: каждый как хочет, так его и представляет.

И лишь потусторонний мир, где, возможно, существуют наши мертвые родственники, жизнь за пределами земли и параллельные измерения, лишь эти миражи, заслоняющие реальность, вызывают сегодня у людей общие чувства и являются формами веры, которые можно назвать универсальными. Теперь Господь ни у кого не вызывает трепета, а вот мысль о том, что есть жизнь после смерти – да.

Гостия стала символом, и не более, теперь почти никто не верит, что это плоть Христова.

Чтение и трактовка священных текстов никому больше не интересны. И хотя никто не читает Библию, верующие продолжают с тупым упорством отстаивать право личной интерпретации догм христианской веры и Священного Писания, которое они ни разу не открывали. А о том, что происходит после смерти, кто будет избран и кто удостоится сидеть одесную Отца, они имеют весьма смутное представление.

И пусть не обманывает вас внешнее величие католицизма: гигантской является лишь форма.

Узкий круг интеллектуалов (которых никто не слушает – и правильно делает) справедливо определяет своеобразие ситуации, в которой оказалась страна, как упадок. Анализ, предлагаемый интеллектуалами, скуп: большинство из них не располагают научным инструментарием, дабы проанализировать происходящее не известно о том, как работает человеческий мозг, им незнакомы новейшие достижения психологии, макро- и микрофизики, квантовой физики, они понятия не имеют о теории суперструн, об универсальной голографической парадигме, об астрономии, химии, геополитике, военной разведке, работе разведслужб и военных технологиях, изучении климата, всеобщей истории планеты, вычислительной математике и логике, искусственном интеллекте, теории потребления, неосоциологии, альтернативной истории современности, фармакологии, физиатрии, иммунологии, аэронавтике, изучении космоса, – анализ, проведенный этими охваченными апокалиптическим пессимизмом интеллектуалами, отставшими от современного мира и недостойными своих предшественников, показывает, что наша страна является безнадежно отсталой. Они делают неприемлемые заявления. Они настолько недалеки, что противны любому, кто знаком с крохами реальности, упакованной в сплошную иллюзию. Их анализ строится на недопонятых пророчествах философов пятидесятых. Это группка вопиющих в пустыне, но общество, которое они, пребывая в бессознательном платоническом сне, пытаются направить на неведомый путь истинных ценностей, не слышит их вопль. Я хочу сказать, что итальянская псевдоинтеллектуальная элита, наряду с церковью, оказывается одним из самых реакционных элементов, существующих сегодня в Италии.

Неслучайно именно в этой сфере общественной жизни четко проявляется то, чего еще не было никогда: передача знаний нарушена, линия преемственности разорвана, что скрывает еще один вид борьбы, не перерастающей в открытое столкновение, а, наоборот, сдерживаемой за счет психической и эмоциональной жизни большой части страны: эта борьба поколений, которая заморожена вот уже лет тридцать, на самом деле касается и производительной сферы, и мира фиктивной политической представительности, и, в широком смысле, экзистенциального измерения. Точка пересечения конфликтов каст тлеет, но не разгорается, конфликт поколений сдерживается заслоном сжатой энергии, а значит, не находит себе выражения. Общество стремится к иллюзорным горизонтам желаемого – и в то же время уже насытилось им, яркой иллюстрацией этого насыщения – пузырь рекламного рынка. Реклама, по сути, уже не контролирует спрос и не прививает желания покупать, именно об этом свидетельствуют не обнародованные и не известные публике внутренние исследования медийных компаний. Таким образом, общество оказывается в клещах: сохраняется высокий уровень социального отчуждения и показной индивидуализм, что препятствует сплочению масс и тех движущих сил, которые способны изменить ситуацию, в том числе и насильственным путем, и запустить процесс обновления социальных классов.

Итальянцы заморозили собственную историю раз и навсегда, ведь история Италии – это история трагедии, явных и скрытых гражданских войн, лицемерия и трансформизма, ненависти, которая подспудно зрела, а потом так или иначе выходила наружу. Начиная с движения Сопротивления фашизму и до свинцовых семидесятых не было дано ни одной окончательной оценки истории, она представляется как сумма фактов или фокусируется вокруг обсуждаемых персонажей, фиксирует заговоры и скандалы, которые потрясли правящие классы каждой из стран, – но не Италии.