Я поёжилась.

Удивительно, что в эту дыру провели метро. И досадно, что на метро нельзя доставку товара в город осуществлять. Пробки по Киевскому шоссе бывают жуткими. Я тут обосновала производство, потому что проще свежее молоко из деревень подвозить, вокруг склады на любой вкус и аренда дешевле. Рациональность – моё всё.

Пока я ездила и заглядывала во дворы и закоулки, я поняла окончательно: Рафаэль ушёл ото всех, потому что со смертью жены потерял смысл жизни, одного чувства вины не хватило бы, чтобы вот так резко и на три года выключиться из жизни. Я себе не могу этого представить, хотя разные, конечно, бывают люди… А если нет смысла, надо его создать. И я почти придумала, как.

Я устала ездить, но бомжа, похожего на Рафаэля, не обнаружила. Зато пьянчуги возле ларька, не привыкшие к пристальному наблюдению дамы из авто, стали вести себя неадекватно. Один даже принялся подмигивать и характерно приглашать жестом… нет, не то что вы подумали, а просто колдырнуть. Я вежливо отказалась.

«Люба, ты в своём уме?» – раз в тридцатый спросил внутренний голос папиным тоном. Я провернула ключ зажигания и поехала дальше. Внешняя серость просочилась и в мой неунывающий оптимизм. Не в четвёртый же раз объезжать поля и веси! Я с тоской глянула на лес. Нет, в сосны я не пойду! Даже ради Рафа…

Скоро опустятся сумерки. Как потемнеет, посторожу у входа в метро. А пока хоть делом займусь. И я поехала к складу Мустафы Хориза, крайнему у кромки леса и выходящему боком к последним скучным домикам.

Сдавая назад при развороте, я увидела знакомую патлатую фигуру. Сердце жахнуло куда-то в пятки, я резко обернулась и широко раскрытыми глазами увидела, как из леска к мусорным бакам за остановкой идёт заросший, весь в каком-то строительном мусоре Раф. Это точно был он! С мешком на плечах.

Хоть я и была к этому готова, я обрадовалась и огорчилась одновременно. Даже больше огорчилась. Уж слишком велик был контраст реального человека и мачо со светской вечеринки на фото. Щемящее чувство в груди сковало меня. Может, уже поздно? И зачем всё это мне?

Но не в моих привычках отступать, я мысленно перекрестилась и припарковала «Феденьку» у мусорок. Раф выбросил мешок в пустой бак и, не обращая внимания на мою машину, пошёл прочь. Молясь только о том, чтобы он был в себе, я выскочила на мороз и бросилась к Рафу:

– Постойте!

Он притормозил, обернулся. Хмурый, похожий на всклокоченную тучу. Посмотрел на меня, ничего не говоря. Я подбежала, отметив лишь одно: от него не воняет, как от бомжей на вокзале. А потом у меня пропал дар речи.

Я совершенно растерялась перед ним, таким высоким, заросшим, закрытым, словно закованным в латы, которые невозможно снять, хотя это была только грязная горнолыжная куртка; с его прямым, идеальным носом и глубокими тёмными глазами, светящимися со смуглого лица. Мне казалось, я знаю, что за ними. Почти…

Вдруг стало больно, ведь там, внутри ему больно. И у меня в сердце…

– Что вы хотели? – глухо спросил Раф.

На тропинку между соснами выбежал замызганный пацанёнок узбекской наружности. Раф сказал ему что-то, и тот убежал вприпрыжку обратно. Я оторопела: что это было? Тюркский? Фарси?!

– Постойте! – Повторила я, ужасно волнуясь.

– Стою, – ответил он с лёгкой усмешкой.

И я растерялась ещё больше. Кое-как переборола смущение и сказала:

– Я вас не поблагодарила вчера за спасение… Вы правда меня спасли! В сумочке было всё, важные документы, деньги… всё.

– Считайте поблагодарили, – буркнул он и развернулся к лесу.

– А… – я хлопнула ресницами.

Но он уже пошёл по тропинке в чащу. Я рассердилась на себя за внезапную неловкость и невозможность подобрать слова, потому что все, заранее подготовленные, из головы выскочили. На языке только вертелось «Раф, Раф…» и оно тоже было ни к чему, я сделала то, что всегда делаю в неразрешимых случаях. Я расплакалась. Громко и жалостливо. С истеринкой. С ГИБДД всегда помогает.

Заливая горячими слезами собственные щёки и снег, я рыдала отчаянно и искренне. Вытирая аккуратно глаза, чтобы не стереть тушь, успела заметить, что Раф всё-таки вернулся. Маленькое ура…

– Что такое? – чуть кривясь, спросил он.

Судорожно всхлипывая, я произнесла:

– Помочь…

– Помощь? Вам нужна помощь? – переспросил он, нахмурившись.

Кажется, Раф, как и любой нормальный мужчина терялся при виде женских слёз. Значит, он всё-таки нормальный! И я решилась схватиться за первую мысль, стукнувшую мне в голову. Смысл – я придумала смысл! Спасать! Я отчаянно закивала головой, продолжая ронять слёзы в снег.

– Какая помощь? Машина сломалась? – уточнил он.

– Нет, – я поморгала, выдержала паузу, шмурыгая фигурно носом, и выпалила на одном дыхании: – Мне нужен телохранитель. Вы.

Брови Рафаэля взметнулись на середину лба от удивления, а я подумала, что хорошо, что у него не только в драке есть реакции. Всё лучше и лучше.

– Почему я? – оторопел Раф.

– Потому что моей жизни угрожает опасность, а денег на нормальную охрану у меня нет… Я была так испугана. Растеряна. И вдруг вы… в метро… меня спасли… Один на семерых… – я подняла на него глаза и внезапно в его ошеломлении, за нечёсаной бородой, за длинными кудрями, за бронёй из замызганного шарфа и чёрт знает скольколетней куртки, я увидела его, Рафа, настоящего, словно всё внешнее в фотошопе отодвинули на задний фон, и проявился он, самый красивый юноша на свете, звезда, спортсмен и вообще самый-самый. И, кажется, моё сердце застучало громко, вырываясь из ушей и груди.

И я спросила с доверчивостью двенадцатилетней девчонки:

– А вы спасёте меня?

– Сенсей, мешки из угла тащить? – крикнул Азиф, мальчонка, которого я тренирую.

– Я сейчас подойду. Сложи пока остатки досок в углу, – ответил я и вернулся к девушке, которая, услышав, что я говорю на тюркском, ещё сильнее вытаращила глаза.

А они у неё и так были немаленькими. Просто два чёрных, как угольки, блюдца на пол лица. Ресницы пушистые хлоп-хлоп. Под стать блюдцам. Я её узнал. Кнопка красивая, холёная. Вчера в метро смело бросилась драться за сумочку, хоть и кричала громче сирены. Вытянула меня из медитации. Пришлось встрять. Как она меня нашла? И зачем?

Девушка раскрыла рот очень беспомощно, моргнула и повторила:

– Постойте…

Смешная.

– Стою, – ответил я.

Вообще, конечно, странно. Женщины для меня как класс уже давно не существуют. По мере необходимости выполняют функции: продавец, контролёрша в метро и так далее. Просто существа на двух ногах. Как и я для них. Передвигаются мимо. И я мимо. Я так решил. Не обязательно уходить в монастырь, чтобы жить монахом.

Вопросы физиологии легко решаются тренировками до потери пульса и самоконтролем. Где-то чуть больше двух лет назад я подумал, что я в гробу видал все разделения на течения и теперь занимаюсь одновременно помимо каратэ сётокан, которое с детства практикую, ещё дзюдо, дайто-рю и айкидо. По сути и даже исторически японские боевые искусства делить не правильно. Течений с нюансами много, устанешь перечислять, но все они в совокупности называются одним словом «будо». Я беру у мастеров и тренеров то, что мне нужно. Перевариваю и применяю. Молчу в ответ на все претензии. Я вообще предпочитаю молчать. Наговорился в своё время…

Не сразу, конечно, созрел. После того, как моя жизнь разделилась на «до и „после“» сначала просто шатался по секциям, чтобы забыться. Чтобы от боли в мышцах и усталости думать стало нечем. Даже какое-то время жил при спортивном клубе у ребят. Они понимали. Спарринг на татами, тренировка в додзё и всё, больше меня не трогать. Соревнования не предлагать. Разговоры тоже. Я словно «учи-дэши» в клубе, домовой. Как бы существую и как бы нет.

Это оказалось лекарством. Целый год после того как Таши не стало… прошёл в адовом тумане. Бухать пробовал, до алкокомы допился один раз. Все говорили: на, выпей, полегчает. Врали. Наутро становилось ещё отвратнее. Душа не просто болела, а липкой становилась. И траву пробовал. Тот же эффект. Потом не отмыться. Склизкий весь, вялый, как червяк. А в сердце болело ещё хуже.