Ворочаясь с боку на бок, Фарр решительно не мог уснуть, несмотря на то что переход через керговские буреломы оказался исключительно выматывающим. К концу дня он валился с ног от усталости и думал, что заснет, едва смежив веки. Однако стоило ему закрыть глаза, и перед его внутренним взором вставали болота, узенькие тропинки в густом, непролазном лесу, полусгнившие гати среди черных торфяных озерец.

К тому же от начавшего моросить с утра дождика одежда пропиталась влагой, и не было никакой надежды высушить ее у костра, собравшись вокруг которого наевшиеся каши ополченцы вели ленивый, неспешный разговор. Когда юноша подбирался к огню слишком близко, от тяжелого плаща и кафтана валил пар и было нестерпимо жарко, — долго не выдержишь, да и дым от сырых дров нещадно ел глаза. А сделаешь несколько шагов в сторону — и снова зубы стучат: прохладный, пахнущий трясиной ветерок так до костей и пробирает. В конце концов Фарр отыскал удобное местечко между корнями ели неподалеку от костра, хлебнул обжигающей желудок сливовицы, коей снабдил его заботливый господин Страшар, уверявший, что от простуды это самое верное средство, завернулся в плащ и прочитал положенную молитву, полагая, что тотчас же заснет, но не тут-то было.

Причем самое поганое заключалось в том, что никто его в этот поход не звал, а Кэрис с Драйбеном даже настоятельно советовали не принимать в нем участия. И вероятно, не взяли бы с собой — пользы юный священнослужитель в битве с Цурсогом мог принести не много, — если бы Фарр не придумал себе дела по плечу. "А кто будет с Рильгоном беседовать, если у вас планы изменятся?" спросил он Драйбена, когда стало ясно, что лошадь ему точно не выклянчить и единственный для него шанс поучаствовать в пленении Разрушителя — это отправиться к Рагборскому тракту с пешей ратью. Кратчайшим путем, прелести коего он тогда еще плохо представлял.

О том, как поддерживать связь между ополченцами и полуторатысячным конным отрядом, который двинется по Сеггедскому тракту, Драйбен уже размышлял и пришел к выводу, что осуществлять ее проще всего будет с помощью каттаканов. Вот только относились к ним керговцы по-прежнему недоверчиво, да что там лукавить — шарахались от родичей Рильгона и только что дара речи не теряли, в то время как Фарр, навидавшийся всякого, очень быстро нашел с упырями общий язык. Более того, юноша явно пришелся Рильгону по сердцу, и иметь его среди ополченцев было бы весьма полезно.

Владетелю Рудны, едва не сорвавшему голос при подготовке похода и в спорах с Асверией, считавшей своим правом и долгом принять участие в битве и настоявшей таки на своем, не было ни сил, ни желания препираться еще и с атт-Кадиром. Ищешь на свою голову приключений — получи. И Фарр в самом деле получил их сбитые ноги, текущий нос, ломоту во всем теле, а теперь вот еще и бессонницу.

Зябко кутаясь в плащ, он начал наконец засыпать, и ему привиделось, будто он вновь очутился в "Белом коте", в Фойреге. Рильгон просит их взяться за руки, и он ощущает его прохладные сухие пальцы и мягкую, вялую ладонь Даманхура. А потом накатывает ощущение стремительного падения, и кажется, будто несешься в черном бесконечном колодце. Желудок подкатывает к горлу, в голове грохочут тяжкие молоты, от ударов которых череп вот-вот разлетится на куски.

— О, Богиня Милосердная! — Юноша со стоном открыл глаза и сел, обхватив голову руками. — Этого только не хватало!

Проклятый полет преследовал его чуть не каждую ночь, хотя Кэрис и Даманхур говорили, что никаких неприятных ощущений не испытали. Нечто вроде обморока, и ничего более. Впрочем, с дайне-то чего взять? А шад на следующий день по прибытии в Хмельную Гору слег и, если бы не хитрые лекарские приспособления каттаканов, мог бы и вовсе к праотцам отправиться. Но путешествие ли с Рильгоном было тому причиной, или то, что и без того он на ногах едва стоял, сказать было трудно. То есть сам-то Рильгон уверял, что у юноши просто воображение разыгралось и в следующий раз он перемещения даже не заметит, вот только верилось в это с трудом и проверять не было никакого желания…

Некторое время атт-Кадир смотрел на окружавшие его огни множества костров, вокруг которых расположилось около двух тысяч нардарцев, пытаясь представить, где же сейчас конница Драйбена, а затем снова улегся, и мысли его вернулись к каттаканам. Прошлой ночью, когда Рильгон разыскал его, чтобы узнать, все ли в порядке у пешего воинства, между ними произошел весьма любопытный разговор. Начало ему положило изумление Фарра прямо-таки неограниченными способностями упырей. Мгновенно перемещаются в пространстве, меняют облик, являются к тому же отменными врачевателями, да еще и живут чуть не четыре тысячи лет. Не слишком ли щедро наградили их Боги? И за какие, хотелось бы знать, заслуги?

Возможно, в голосе юноши помимо его воли прозвучали нотки зависти и обиды, уловив которые Рильгон счел необходимым объясниться.

— Видишь ли, — мягко начал он, — дело тут не во врожденных способностях и не в даре Богов. То, чем Кэрис, например, владеет от рождения, тальбы приобретают с годами, благодаря выучке и бесчисленным тренировкам, я и мои родичи получили, можно сказать, по наследству. Многие наши умения объясняются вот этим. — Он распахнул свой неизменный плащ с капюшоном, и глазам удивленного юноши открылся странного вида нагрудник из вороненого металла и массивный, широченный пояс. — Если лишить нас этой «сбруи», то окажется, что творить чудеса мы способны ничуть не больше, чем любой керговец, и уж во всяком случае меньше тальбов или Драйбена.

Сначала атт-Кадир подумал, что Рильгон издевается над ним — юноша уже заметил, что упыри были изрядными шутниками, — но, поразмыслив, решил, что в услышанном им действительно нет ничего невероятного. Цивилизация каттаканов была неизмеримо старше человеческой, и, естественно, знали и умели они неизмеримо больше, чем люди. Эти-то знания и умения и позволили им изготовлять удивительные механизмы, при помощи которых, кстати сказать, был возвращен к жизни Драйбен и излечен Даманхур.

Среди множества полезнейших приспособлений, изобретенных далекими предками Рильгона, был и сложнейший "доспех жизни", способствовавший постоянному обновлению организма каттаканов, в результате чего они, по людским меркам, не знали старости. Собственно говоря, благодаря этим самым «доспехам» и еще кое-каким приспособлениям они могли жить вечно, если бы рано или поздно не наступало пресыщение и душевная усталость. Одним из важнейших элементов «доспеха» являлся "преобразователь мысли" — Рильгон, похоже, не часто говорил с людьми на эту тему и порой не сразу мог подобрать нужные слова для объяснения того или иного понятия, названия которому не существовало ни в нарлакском, ни в саккаремском, ни даже в аррантском языках. Суть его речи юноша тем не менее уловил. "Преобразователь мысли" не то усиливал, не то концентрировал, не то просто высвобождал внутренние силы каттаканов, то есть делал примерно то же, что магия тальбов или Драйбена.

По словам Рильгона, любое мыслящее существо обладало колоссальным запасом сил и возможностями постоянно пополнять их, и люди в этом отношении почти не отличались от каттаканов. Когда-нибудь и они, без сомнения, научатся пробуждать эти спящие до поры способности, чтобы использовать во благо себе и другим.

— А кое-кто, как я слышал, уже делал это, дабы выручить из беды некоего мальчишку, попавшего в руки регейтов в далеком Шехдаде, — многозначительно проговорил Рильгон, заставив Фарра вспомнить осколок Небесного Самоцвета и спасенного им с его помощью Алад-жара. Не был ли этот осколок чем-то сродни "преобразователю мысли" каттаканов? Несмотря на усталость, Фарр готов был слушать Рильгона всю ночь. Юноше хотелось задать ему тысячу вопросов, однако не удалось задать и дюжины, ибо каттакан собирался еще попасть в Данга-ру, чтобы узнать, не появились ли там Фейран и Энарек с чудесным мечом Даманхура.

Очень может статься, что и в эту ночь Фарр не мог заснуть, ожидая появления Рильгона, но того все не было и не было. А в голову лезли странные, непривычные мысли, порожденные, надобно думать, вчерашним разговором с удивительным упырем, чем-то напоминавшим ему Кэриса и в то же время совсем на него не похожим.