– Его убили в Испании?

– Нет, – ответила Вероника. – Там отца ранили, но не слишком тяжело. Второе ранение он получил в Эфиопии. Он всегда был на переднем крае. Многие люди рассказывали мне о его мужестве. Отец был одним из первых итальянцев, убитых во время Второй мировой войны. Мы находились вместе в Триполи. Его генерал только что вернулся от Муссолини, дуче поклялся ему в том, что Италия не вступит в войну. Это происходило тем летом, когда пала Франция. Моя мама устроила прием в саду по поводу того, что мы не будем участвовать в войне. Надев розовое платье и белые перчатки, я обносила гостей пирожными и напитками. Затем, конечно, начались боевые действия, и через неделю отца не стало. Он летел осматривать позиции англичан на самолете, который не имел вооружения и был сбит.

Три войны, цинично подумал Джек, и тройное невезение. Отец Вероники явно занимался не своим делом. Чрезмерное увлечение приемами в саду.

– Мой отец ненавидел Муссолини, – продолжала Вероника. – Конечно, он никогда не говорил об этом ни мне, ни моей сестре. Мы были слишком малы. Но он вел дневник. Позже я прочитала его.

Ведение дневников – болезнь полковников, подумал Джек.

– В ту пору генерал отправился к Муссолини, чтобы сообщить ему о том, что в Северной Африке итальянцы не располагают достаточным для отражения англичан количеством техники и живой силы. Они с отцом вместе составляли рапорт. Все это описано в дневнике отца. Характерная для итальянской армии история, – с горечью заметила она. – Нехватку техники восполнили людьми, и они погибли. В вашей армии такого не бывает.

– Ну, – возразил Джек, – наша армия тоже понесла кое-какие потери.

– Ты меня понял. Мы увлекались демагогией и пропагандой, эффектной формой, парадами, речами; Муссолини вдохновенно лгал и лицемерил. А позже выяснилось, что снаряды не подходят к орудиям, танки стоят без бензина; офицеры вместо того, чтобы учиться чтению карт, устраивали танцы. В Африке англичане убили и моего брата. Ему было восемнадцать. Он тоже был на приеме, который мать устроила в саду после того, как Муссолини пообещал командиру моего отца, что Италия не вступит в войну.

Вероника вытащила сигарету из сумочки, чиркнула спичкой о коробок и закурила. Джек бросил взгляд на руки девушки и заметил, что они дрожат, хотя голос ее звучал тихо, ровно, спокойно.

– Говорю тебе, – прошептала она, – когда-нибудь я уеду из Италии. Куда угодно.

Когда они подъехали к отелю, где жила Вероника, было уже поздно; здание возвышалось на безлюдной маленькой площади. Сквозь приоткрытую входную дверь виднелась часть узкого, ярко освещенного вестибюля. Едва погасив фары автомобиля, Джек заметил ночного портье, сидящего в деревянном кресле спиной к входу; служащий рассматривал свое отражение в зеркале, висящем на дальней стене вестибюля. Молодому красивому портье, наверное, требовалось полчаса, чтобы привести свои блестящие черные волосы в тот идеальный порядок, в каком они сейчас находились. Задумчиво любуясь густотой своей шевелюры, чистым смуглым лбом, умными темными глазами, полными чувственными губами, мощным подбородком, прекрасно вылепленной римской шеей, портье не скучал в часы ночной смены; созерцание своего яркого, всегда одинакового отражения приносило ему удовольствие и развлекало. Сейчас немецких священников не было видно.

– Посмотри на него, – гневно произнесла Вероника. – Где еще в мире ты увидишь такое? И он не испытает ни малейшего смущения, когда я войду и застану его за этим занятием. Он вручит мне ключ с таким видом, будто это две дюжины роз; не успею я пройти половину лестничного марша, как он уже снова будет сидеть в своем кресле.

Джек усмехнулся:

– Действительно, это одна из самых забавных картин, какие мне довелось увидеть в Риме.

– Меня она не забавляет, – заявила Вероника.

Она потянулась к ручке дверцы и начала открывать ее, собираясь выйти из машины. Джек задержал девушку. Он обнял Веронику и поцеловал ее. Несколько мгновений она оставалась напряженной, скованной, неуступчивой, потом прильнула к нему, взяла его лицо в свои ладони, жадно поцеловала.

– Что я сейчас хочу, – сказал он, – так это зайти к тебе.

Вероника покачала головой:

– Он тебя не пропустит.

– Я суну ему в лапу.

– Он боится потерять место. Священники снуют по коридору, как мыши.

– Ну, – произнес Джек, – тогда поедем ко мне.

– Готова поспорить, Роберт караулит нас там.

– У меня появилась блестящая идея. Я попрошу предоставить мне здесь комнату на ночь. Прямо сейчас.

Вероника на мгновение задумалась. Потом улыбнулась:

– Вот он, американский натиск. Неудивительно, что вы выиграли войну. Идем.

Выйдя из машины, они направились в гостиничный вестибюль. Медленно, неохотно оторвавшись от зеркала, портье поднялся на ноги, поклонился им и произнес:

– Buona sera, signorina[36]. – Легкой, величественной походкой он прошел за стойку, чтобы снять ключ с крючка.

– Скажи ему, что мне нужна хорошая просторная комната с ванной, – произнес Джек.

Вероника перевела его просьбу на итальянский. Лицо портье приобрело грустное, беспомощное выражение. Он склонился над планом отеля, приколотом кнопками к столу, и принялся изучать его с таким видом, словно это была карта, указывающая место, где зарыт клад. Портье отрицательно покачал головой. Сокровища оказались уже выкопанными. Голосом, исполненным сочувствия, он обратился к Веронике по-итальянски.

– Не получится, – сказала она. – Свободных комнат нет. Он с радостью забронирует номер на завтра…

– Очень мило с его стороны, – огорченно произнес Джек. – Завтра ты переезжаешь к подруге, верно?

– Да.

Вероника улыбнулась; разочарование Джека радовало девушку, тешило ее тщеславие.

– Не переживайте, – сказал Джек портье.

– Scusi, signore[37].

Неискренняя печаль появилась на красивом лице портье, который чувствовал себя помехой для ночи интернациональной любви.

– Desolato[38].

– Я тоже desolato, – сказал Джек. – Вы даже не представляете, в какой степени я desolato.

Он повернулся к Веронике.

– Когда мы увидимся?

– Я позвоню тебе завтра утром, когда перееду на квартиру.

– Я уйду из гостиницы рано. Давай пообедаем вместе.

Вероника кивнула.

– В том же ресторане. «У Эрнесто». Я его полюбил. В четверть второго.

– Хорошо. – Вероника пожала его руку; портье с интересом следил за ними. – Мне очень жаль, что так вышло. Я тебя предупреждала, верно?

– Да, ты меня предупреждала.

Вероника усмехнулась:

– Сам виноват. Упустил шанс на пляже.

– Спокойной ночи, – сказал Джек.

Не обращая внимания на портье, он поцеловал ее в щеку. Мужчины проводили взглядами поднимающуюся по лестнице девушку; она покачивала бедрами чуть сильнее, чем обычно. Ее каблучки дразняще застучали по мраморным ступеням, Джек посмотрел на портье; служащий отеля следил за ногами Вероники, и его лицо светилось нескрываемым юношеским вожделением.

– Спокойной ночи, дружище, – сказал Джек.

– Buona notta, signore[39], – вздохнув, отозвался портье.

К тому времени, когда Джек сел в машину и включил фары, портье уже занял деревянное кресло, стоящее в вестибюле перед зеркалом, и снова с благодарностью и восхищением уставился на свое отражение.

Священники опять победили, подумал Джек, заведя мотор и быстро набрав скорость. Чего еще ждать от Рима?

Я нахожусь в ярко освещенной, прокуренной комнате. Потом появится другая комната, освещенная не столь ярко, с менее густым дымом, но это случится позже и покажется более страшным. А пока пятеро человек в измятой форме сидят вокруг стола; они курят и играют в карты. В помещении жарко, на закрытых окнах висят плотные шторы затемнения, мы играем в покер. У меня на руках отличные карты, но я все равно проигрываю. Ставки принимаются только наличными. Справа от меня сидит игрок с тремя десятками; он забирает купюры, широко улыбаясь белозубым ртом. Я смотрю на остальных четырех мужчин и внезапно понимаю, что все они – мертвецы. Победитель погибнет на пляже через пару недель; остальные умрут позже от рака, алкоголизма, старости; кто-то покончит с собой. Шелестят фунты, однорукий лифтер приносит очередную бутылку шотландского виски, раздобытую на черном рынке, деньги переходят из одних рук в другие.