Я задумалась, восстанавливая в памяти события того вечера, когда вся моя жизнь вдруг встала с ног на голову. Всё произошло очень быстро. Вот я стою на краю тротуара, удар снежка между лопаток, полёт под колеса внедорожника, боль. А в следующий момент – бородатый лезет ко мне целоваться…
– Даже думать не хочу насчёт намерений, – честно ответила я, передёрнув плечами. – Просто повторю на всякий случай, вдруг кто-то не услышал. Помощь оказывать мне никто не собирался. Бородатый ещё и целоваться полез – как вспомню, так вздрогну.
Мои слова подействовали на Визенгамот, как взорвавшая посреди толпы петарда. Все вдруг вскочили со своих мест, замахали руками, закричали одновременно. Кто-то стучал кулаком по кафедре, кто-то требовал справедливости… Мне хотелось думать, что до людей всё-таки дошли мои слова о неоказании помощи, но копчик подсказывал, что всё из-за поцелуя.
– Я требую призвать к полноценному ответу ара Джеро, – кричал молодой человек, который к даме в красном находился ближе всех. – И если вы, ата Кирабо, не способны реально оценить ситуацию…
– Сядьте, – рявкнула ата Кирабо, и, к моему удивлению, все сели, а спустя ещё полминуты даже замолчали.
– Это был официальный протест, мой мальчик? – ласково спросила дама в красном, обернувшись к тому самому юноше. – Ты выражаешь мне своё недоверие?
– Нет, простите, – мальчик насупился и послушно опустился на своё место, но взгляды в сторону судьи он при этом бросал самые красноречивые.
– Кто-то ещё недоволен тем, как я веду заседание? – ата Кирабо холодно глянула в зал, добившись тем самым прямо-таки мёртвой тишины. – Может быть вы, ар Сау? Или ты, моя дорогая Эйо? Или Буру?
Никто из названных по имени не издал ни звука.
– Что ж, – красная леди довольно улыбнулась, а я восторженно вздохнула – вот это стиль! Вот это класс! Это даже не кобра! Это чёрная мамба, свирепый тайпан… мне до такого расти и расти, – тогда я, с вашего позволения, продолжу.
И снова посмотрела на меня, ласково так, по-отечески. А я почувствовала, как позвоночник обдало холодком, и незаметно вытерла вспотевшие ладони о юбку.
– Так ты говоришь, милая, ар Джеро тебя поцеловал?
Ничего подобного я не говорила, потому и поспешила возмутиться:
– Во-первых, он не представился. А во-вторых, я сказала «полез целоваться». Самого действа я, к счастью, не помню. Потеряла сознание.
– Отчего же? – я могу ошибаться, но, кажется, в глазах аты Кирабо на миг промелькнули насмешливые искры.
– От боли, по всей вероятности, – зло прошипела я, не имея никакого желания вслух признаваться, что в обморок я упала от ужаса. Да стоило мне только представить, что это волосатое, бородатое нечто прилипнет ко мне своими слюнявыми губами, как перед глазами закружились искрящиеся мушки, а рот наполнился густой горькой слюной.
– Значит, самого поцелуя ты не помнишь… – продолжила выпытывать чёрная мамба. Вот дался им этот поцелуй! Может, это у них символ какой? Вроде обручального кольца, браслета или чего-то подобного? Я мысленно возмутилась уже из-за того, что подобная чушь вообще пришла мне в голову. Разве в настоящей жизни такое случается? В реальности, не в женских романах? То есть, не то чтобы я читаю подобные книжки… Так если только, в качестве ознакомления… Просто Галка Терещенко рассказывала. Она-то их прочла больше, чем я кроссвордов решила.
На всякий случай я быстренько напрягла память. Было что-то о поцелуях в книжках, которые мне Эрато приносил, или нет? По-моему, не было.
– Я правильно тебя поняла?
– А? Да… – мне больше нравилось думать, что его и не было вовсе, этого поцелуя, а не то, что я якобы его не помню, но говорить об этом я опять-таки не стала. Не хватало ещё о своих слабостях каждому встречному и поперечному рассказывать!
– Хор-рошо, – мурлыкнула ата Кирабо и улыбнулась довольно и сыто, ну ни дать ни взять – львица после удачной охоты. Львица, но со змеиным хвостом. – А сейчас? Что ты чувствуешь сейчас?
На этот раз я не задумалась. Просто растерялась.
– В каком аспекте? Есть хочу. Позавтракала плохо… Ещё нога чешется… А в остальном сносно… Ну, если не считать того, что очень хочется домой, но об этом, наверное, можно не говорить. Мне дали понять, что отпускать меня никто не собирается.
Ата Кирабо кивнула всё с тем же выражением на красивом лице.
– А какого-нибудь особенного, необычного желания… нет?
Теперь я уже испугалась. Может быть, миллионер заразный был? Бешенство там, к примеру, или вообще какая-нибудь неведомая хворь… Вот ата и выспрашивает осторожно, боится, что я с места вскочу и начну плеваться по сторонам.
– Необычного? – я закусила губу и задумчиво посмотрела на сидевших в первом ряду людей. Там были одни мужчины. Женщины вообще, как я заметила, тут сидели в основном на галерке и к происходящему проявляли не так много интереса. Ну, за исключением аты Кирабо, конечно. Мужчины же никакого страха не выказывали, и те, на кого падал мой взор, не вжимались в спинки кресел, а наоборот, подавались вперёд, словно ждали от меня чего-то. Чего?
– Нет. Ничего необычного, – наконец, признала я. – Всё как всегда. За исключением лёгкой досады из-за того, что меня не пускают…
– … домой. Я помню, – чёрная мамба приподняла голову и шевельнула хвостом, а я, до поры до времени, прикусила язык.
– Ты ведь мне не врёшь, девочка? – почти нежно спросила она, а я, судорожно сглотнув, затрясла головой. – Ну, вот и славно. Всё указывает на то, что несанкционированного применения силы не было. Полагаю, никто не станет спорить со мной по этому вопросу. Никто ведь?
Она скользнула внимательным взглядом по нестройным рядам, но ответом ей послужила тишина.
– Тогда, полагаю, мы можем приступить ко второму вопросу, стоящему на повестке дня.
Моя очередь, догадалась я и внутренне сжалась, ожидая… сама не знаю, чего.
– Пристав, – ата Кирабо махнула рукой, и к моему креслу подскочил уже знакомый мне служивый. – Не увози ариту из зала. Она нам скоро понадобится. Пусть здесь подождёт, – кивок куда-то вправо, а через минуту я уже возле прилизанного Тьёра, довольного, как чёрт знает что.
– Ты молодец! – шепнул он едва слышно, стоило приставу вернуться на своё место. – Здорово придумала!
Я посмотрела на парня с ласковым сожалением и сочувствием, как смотрят на умственно отсталых людей, но он не оценил моего актёрского мастерства, продолжая сиять, как лампочка Ильича.
«Тебе сейчас не до этого, Агата», – одёрнула я себя и, наконец, достала припрятанные записи. Надеюсь, я всё правильно поняла. Надеюсь, мои надежды не напрасны. Просто надеюсь, потому что не представляю, как буду жить, если ничего не получится.
– Пригласите доктора Бурильски! – велела ата Кирабо, а у меня внутри снова шевельнулось какое-то нехорошее предчувствие. Доктор-то ко всему какое отношение имеет?
Ждать долго не пришлось. Пристав впустил нового свидетеля, и тот встал на место, где минуту назад находилась моя инвалидная коляска. А потом доктор заговорил, не забывая приправлять свою речь медицинскими терминами, старательно выговаривая мои имя и фамилию и столь же старательно не глядя в мою сторону. Клянусь, я даже не сразу поняла, что происходит. И при чём тут мой прадедушка, болевший сахарным диабетом? И почему Бурильски рассказывает о бабушке Зое, что к старости полностью впала маразм.
– Впрочем, об этом случае деменции можно было и не упоминать, – не отрывая глаз от бумаг, уточнял врач. – В кровном родстве с аритой Вертинской она не состояла.
Он говорил о воспитавших меня тётках, как о породистых лошадях, о матери с отцом так, словно зачитывал родословную кавказской овчарки, победительницы международных выставок и абсолютной чемпионки в собачьем спорте.
А потом перешёл к рассказу обо мне. И стыд удушливой волной окатил с головы до пят. Опалил. Жаркий, липкий, как взгляды чужих людей. Невыносимо. Когда проклятый докторишка вещал, как я в детстве болела ветрянкой, я терпела, и насчёт скоб на зубах в седьмом классе не сказала ни слова, но когда он во всеуслышание заявил о «целостности моей вагинальной короны», я вскочила, позабыв даже о сломанной ноге, и с ненавистью посмотрела на эскулапа, и краем уха не слышавшего о врачебной этике, на спокойно взирающую на это непотребство чёрную мамбу, на мужчин, рассматривавших меня, как редкий экспонат в музее, на ухмыляющихся с галерки женщин, я… я задыхалась.
