Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В благоговейном молчании, установившемся вдруг в уютной комнате Нарла, кто-то воскликнул:

— Не проклинай нас, господин!

— Добрый Служитель, — мягко возразил гостю Нарл, — мы никогда не охотились на единорогов.

Но Служитель уже поднял руку, словно отводя единорожью скверну, и проклял их:

— Да будут прокляты единороги, — крикнул он, — и те места, где они обитают, и лилии, которыми они питаются, и все песни и легенды, в которых о них рассказывается. Да будут прокляты вместе с ними все, кто живет, не помышляя о спасении!

Все еще стоя в дверях и сурово глядя в комнату, Служитель сделал паузу, ожидая, что старейшины дружно отрекутся от единорогов.

А они думали о гладкой и шелковистой шкуре единорога, о его сказочной быстроте, о грациозном изгибе шеи и о красоте, которая смутно, неясно явилась им в вечернем сумраке, когда белоснежный зверь промчался мимо Эрла. И еще они подумали о его прямом и опасном роге и припомнили древние песни, где воспевалась легендарная бестия. Они неловко молчали, не спеша отречься от магии.

Служитель понял, о чем они думают, и, ясно видимый на фоне ночи при свете свечей, снова поднял руку для проклятия.

— Да будут прокляты их быстрые ноги, — торжественно сказал он, — и их шелковистая белая шкура, и их красота, и все волшебное, что есть в них. Пусть будет проклято все, что пасется по берегам зачарованных ручьев!

Даже после этого Служитель видел, что в глазах старейшин все еще теплится любовь ко всему, что он запретил, и не спешил закончить свою проповедь. Напротив, он еще более возвысил голос и, сурово глядя в их обеспокоенные лица, добавил:

— И пусть вовеки будут прокляты тролли, эльфы, гоблины и феи на Земле, и гиппогрифы с Пегасом в небесах, и все морские племена в пучине водной. Наши священные ритуалы запрещают их. Пусть будут прокляты все сомнения, все странные мечты и все фантазии. И да отвратятся от всего волшебного люди, что хотят быть праведниками. Аминь.

И резко повернувшись, Служитель вышел в темноту. После его ухода лишь ночной ветер праздно заглянул в дверь, а потом захлопнул ее. Комната Нарла снова стала такой же, как и несколько мгновений назад, только всеобщая радость отчего-то вдруг померкла и растаяла. Так прошло несколько минут, пока кузнец, поднявшись во главе стола, не заговорил, первым нарушив это мрачное молчание.

— Разве для того столько лет мы осуществляли свои планы? — начал он. — Разве для того возлагали на магию столько надежд, чтобы сейчас отказаться от всякого волшебства и проклясть наших соседей — безвредный народ, что живет за пределами полей, которые мы знаем, и отречься от всего прекрасного, что есть в воздухе, и перестать верить в невест утонувших моряков, что обитают в морской глубине?

— Нет, конечно, нет! — крикнул кто-то, и старейшины дружно глотнули меда.

Один почтенный человек встал и высоко поднял рог, до краев полный медом. Следом за ним начали подниматься еще и еще люди, пока все старейшины не оказались стоящими вокруг стола, на котором горели свечи.

— Магия! — воскликнул кто-то, и остальные громко подхватили его крик. — Да здравствует магия!

Служитель, который, кутаясь в широкие полы своей светлой накидки, пробирался в темноте домой, услышал этот клич и, покрепче стиснув в кулаке свою святую эмблему, торопливо пробормотал заклинание против всех коварных демонов и подозрительных тварей, что могли таиться в тумане.

Глава XXI

НА КРАЮ ЗЕМЛИ

В тот день Орион дал своим собакам отдых, однако на следующее утро он рано проснулся и, сразу отправившись к вольерам, выпустил своих игривых псов на свежий воздух и солнечный свет. Он повел их через холмы прочь из долины — туда, где лежала загадочная граница Страны Эльфов. Он не взял с собой лука со стрелами, только меч и кнут, так как ему пришлась по сердцу свирепая радость его пятнадцати псов, преследующих однорогого зверя. Эту азартную радость Орион разделял с каждой из собак. Убить единорога из лука было бы удовольствием только для одного.

Весь день он шел через поля, время от времени здороваясь с кем-то из фермеров или работников, принимая шутливые пожелания удачи в охоте. Но когда ближе к вечеру Орион подошел почти к самой границе, все меньше и меньше людей заговаривало с ним, так как он открыто направлялся туда, куда никто не ходил и куда даже в мыслях не устремлялся ни один из жителей пограничных ферм. Но Орион шагал себе, черпая бодрость в собственных радужных мыслях и наслаждаясь молчаливым дружелюбием верной своры. Мысли Ориона и его собак были настроены только на охоту.

Он дошел до самого сумеречного барьера, к которому, теряя четкие очертания, сбегали с людских полей живые изгороди, растворяясь в странном темно-синем зареве сумерек, каких не знает наша Земля. Вблизи одной из таких изгородей, как раз у того места, где она соприкасалась с барьером, Орион и встал со своими собаками. Падающий на кусты отсвет если и напоминал что-то земное, то больше всего походил на лиловатую туманную дымку, которая чудится нам при взгляде, брошенном на живую изгородь с дальней стороны осиянного радугой поля, а порой свет, подобный этому, можно заметить на лепестках последних цветов боярышника, что растет в наших полях.

Почти сразу за изгородью, у которой притаился Орион, словно жидкий опал, мерцал полный чудес барьер, через который не могут проникнуть ни человеческое зрение, ни слух; только голоса эльфийских рогов изредка доносятся с той стороны, но и они предназначены для избранных. Пока Орион сидел в засаде, рога пели и пели где-то за стеной сумерек и, пронизывая эту преграду тусклого света и тишины магическим крещендо своих звенящих нот, достигали слуха.

Вдруг рога умолкли, и даже тихий шепот не доносился больше с той стороны границы. Ориона обступили звуки обычного земного вечера. Но и они раздавались все реже. А единороги не появлялись.

Вдали залаяла собака. Возвращаясь домой, устало протарахтела по пустынной дороге одинокая телега, и чья-то речь донеслась с дороги и тут же затихла, не нарушив наступающей тишины. Любые слова казались неуместным вызовом молчанию, опустившемуся на поля, которые мы знаем. И в этой тишине Орион пристально смотрел на границу Страны Эльфов, ожидая единорогов, но ни один из них так и не переступил через разделяющие миры сумерки.

Видимо, он поступил не слишком разумно, придя на то же самое место, где всего лишь два дня назад застал врасплох пятерых зверей, так как из всех тварей, живущих по обе стороны границы, единороги слывут самыми осторожными и пугливыми, неустанно и ревниво охраняя свою неземную красоту от человеческого глаза. Именно поэтому при свете дня они пасутся за пределами полей, которые мы знаем, и лишь изредка тихими безопасными вечерами переходят на нашу сторону, да и тогда редко удаляются от спасительной полосы сумерек. Дважды подстеречь этих животных с собаками в одном и том же месте, да еще в течение двух суток, да еще после того, как один из них был загнан и убит, оказалось еще невероятнее, чем думал Орион. Скорее всего, дело было лишь в том, что сердце его все еще полнилось триумфом недавней победы, и потому арена, где это произошло, манила Ориона больше других мест — манила тем очарованием, каким обладают все подобные места. Он глядел на сумеречный барьер, ожидая, пока одно из этих могучих существ — широкая и плотная тускло-опаловая тень — гордо вышагнет из клубящегося синеватого сумрака границы. Но единороги так и не появились.

Стоя в своем укрытии, он так долго смотрел на стену светящегося мрака, что она в конце концов всецело завладела его вниманием. Мысли Ориона унеслись вдаль вместе с ее блуждающими огнями, и он возжелал приблизиться к вершинам Эльфийских гор. Подобное желание, должно быть, было хорошо знакомо тем, кто жил на маленьких фермах вдоль края полей, ведь все они постоянно смотрели в другую сторону, мудро отворачиваясь от чудес волшебной страны. Говорят, если в юности фермер заглядится на эти странствующие, перемигивающиеся огни, то для него никогда больше не будет никакой радости ни в наших добрых полях, ни в выведенных плугом красновато-коричневых прямых бороздах, ни в волнах колышущейся ржи и ни в каких других земных вещах. Его сердце, любя эльфийскую магию и вечно тоскуя по неведомым горам и существам, не удостоенным благословения Служителя, будет далеко от всего этого. Орион стоял на самом краю магических сумерек, пока над полями догорал наш земной вечер, и все здешние мысли стремительно бежали из его памяти, и весь его интерес вдруг оказался обращен к эльфийскому. Из всех людей, ходивших дорогами Земли, Орион помнил теперь только свою мать; и тут, словно колдовские сумерки нашептали ему что-то, он понял, что Лиразель была волшебницей и что он сам принадлежит к магическому роду. Теперь он знал это твердо, хотя никто ему об этом не говорил.

30
{"b":"6481","o":1}