Сам замок был обнесён ещё и третьей стеной. Кованые ворота в ней никто уже не запирал, как в предыдущих, да и помимо них в кладке полно было дверей да калиточек. Канн Эстэвэн объяснил, что когда-то это была единственная стена Эмметдора – родовой башни его предков. Сама башня до сих пор сохранилась – в самом сердце замка, обросшая дополнительной каменной плотью так, что увидеть её снаружи уже не представлялось возможным – только изнутри. Последний внутренний двор был совсем мал – оттого что застраивался на протяжении десятилетий – зато здесь ничего уже не мешало рассмотреть сам замок, действительно словно отлитый из целого куска эстэффа, узкие, больше похожие на бойницы окна нижних этажей (более старых) и огромные, в виду зимы накрепко закрытые ставнями, – верхних. Ярренвейн задержался, углядев гордо реющие над высоченными башнями стяги – ковыль-эммет он уже видел не раз, знал все связанные с ним истории и приметы, а вот чёрный когтистый след прежде ему не встречался, хоть и пробуждал в памяти что-то смутное, еле-еле знакомое…
В замке их встретили душевно и неожиданно попросту: накрыли стол не в торжественно-парадном пиршественном зале, а в уютной и сравнительно небольшой комнате с камином и длинным, древним столом с побелевшей от времени, тысячи раз скоблённой столешницей и простыми, хоть и накрытыми для удобства шерстяными покровами, лавками. Перед ужином гостей проводили в отведённые им покои – тоже не сильно роскошные, что Ярренвейну показалось признаком не неуважения, а доверия: это перед чужаком нужно казаться лучше, другу же можно просто искренне улыбнуться. Статная чернобровая девица в скромном платьице и богато расшитой шали, накрест повязанной на высокой груди, принесла Ярмэйну сухую одежду, кувшин с горячей водой и вызвалась проводить до трапезной. Медный таз и ведро холодной отыскались в комнате. Наскоро умывшись и приведя себя в порядок, рон Эанэ поспешил за девушкой, улыбавшейся так открыто и призывно, будто они были знакомы уже лет десять, и он наконец соизволил идти к её отцу за благословением. Девица была откровенно хороша, хоть и мало соответствовала принятым ныне в Империи канонам красоты. Таких как она называли «истинно сурскими красавицами»: высокая, белокожая, светловолосая, с пышными формами и гибким станом, явно не знавшая хитроумных приспособлений, при помощи которых столичные модницы доводили свои телеса до придуманных идеалов. Ярренвейн усмехнулся: что-то у него мысли нынче совсем не об напророченных Лассаном государственных делах.
Самого Татеука за столом с угощениями неожиданно не оказалось: а ведь вроде бы так рвался отведать яшметских кушаний. Зато канн Эстэвэн уже восседал во главе стола. По правую руку хозяина сидел высокий седой мужчина в длинной куртке из легко узнаваемого, полосатого гонровского полотна; сразу за ним – два, похожих, как две капли воды юнца с буйными льняными вихрами и едва начавшими пробиваться усами; все прочие были мужами постарше, явно сурсами и, должно быть, не чуждыми воинского дела. Впрочем, рассмотреть присутствующих подробнее Ярренвейну не дал Эстэвэн, широким жестом указывая на свободное место слева от себя.
– Арамано Айра Акэ Аэнна, – громко возвестил эмметский канн. – Рон Йостриннэй-йа-Эанэ-Тэрней, последний Ярренвейн из Ойор Аэс, правитель Ястринэнн, Иррэанн и чего-то там ещё… Да, тот самый, – многозначительно подмигнув гонровцу, Эстэвэн протянул Ярренвейну большую глиняную кружку. – Не робей, сосед, сегодня у нас просто. Это к приезду спарса будем рядиться в золото и делать каменные лица, притворяясь державными людьми. Нынче вы просто мои гости.
Ярмэйн улыбнулся, усаживаясь на скамью. Немного зная канна Нэриаэаренны, чего-то подобного он ожидал.
–Я рад, – просто сказал он.
Гонровец поднял свою кружку.
– Я тоже рад знакомству. Когда-то я имел честь принимать тебя под своим кровом, хоть и понятия не имел, что даю приют последнему Серебряному рону. Надеюсь, моё неведение искупит недостаточно радушный былой приём. Пью за твоё здоровье, Акэ Аэнна!
Здравицу радостно поддержали, сурсы всегда были многословны, а уж за столом – особенно. Ярренвейн с радостью глотнул горячего, пахнувшего пряностями вина и с аппетитом принялся за еду. Сотрапезники обсуждали близящуюся весну, связанные с ней планы, вспоминали прошлогоднее празднование в честь Ялы-Талой и, разумеется, потешались над митлами, весенних гульбищ не признававшими. Никто из них никогда не был южнее Гонровы и Энкаибрэна, но о порядках в Империи каждый судил уверенно и бесцеремонно. Что ж, рону Эанэ было не привыкать к подобному. Митляндские обычаи и верования служили основной темой смешных баек Ингилора и Осгана, «капюшонных братьев», запретивших все религиозные культы, кроме собственного, терпеть не могли в Дарате и Алайне, а на дэлькеррских остовах дерзко и кощунственно сжигали Завещанный Символ Отца и Учителя во время празднований Ночи Морской Жатвы. Только и кеорийцы, и алайены, и сыны вольной Дэлькерры знали о тех, кого высмеивали если не всё, то многое, жили с верными слугами Империи бок о бок, иногда мирно, иногда воюя. Здесь же, на Севере, окруженном непроходимыми лесами и болотами, отрезанном, оторванном от всего остального мира, Великая Митл-анд’ийа была чем-то вроде сказочного драконового края, где всё наоборот, всё не по-людски, супротив как земных законов, так и небесных. Для жителей Нэриаэаренны митлы были не реальным врагом, а тем чудищем, которым стращают маленьких детей, чтобы вели себя послушней. Даже в Ястринэнн, за последние десятилетия уже несколько раз сталкивавшемся с железной хваткой носителей цветных капюшонов и Длани Учителя, о порядках в Империи ходили довольно нелепые представления; для запертых в кольце аэсовых лесов и болот Гонровы яшметцев открывался вовсе ничем не ограниченный простор воображению. Император превращался в себялюбивого напыщенного болвана в безумных нарядах, Сын Отца Времени – в средоточие зла, Тёмного Властелина, в чьих костлявых руках зажаты бесчисленные ниточки, управляющие марионетками-айлатами и просто ударившимися в религию митлами, Наместник становился изнеженным, манерным мужеложцем, зато их противники почитались сказочными, волшебными витязями, способными плевком перешибить хребет дракону. Оставалось непонятным только одно: отчего эти невероятные герои до сих пор ни ррауга не сумели сделать с недалёкими и трусливыми злодеями? Непонятно.
Ярренвейн грустно улыбнулся и, скользнув взглядом по горячащимся, шумным собеседникам, наткнулся на неожиданно серьёзное и сочувственное выражение лица: один из одинаковых недоусых юношей еле заметно кивнул ему; второй отдавал должное яшметским напиткам и яствам и, кажется, вовсе не обращал внимания на окружающих. Ярмэйн кивнул незнакомцу в ответ и, выбравшись из-за стола (благо у сурсов не было и намёка на суровый имперский этикет, что-то там предписывающий во всех случаях жизни), отошёл к окну. Как он и рассчитывал, юноша тотчас же к нему присоединился.
За окном бушевал ветер-вэрро – предвесенний, как они называли его в Ингилоре – трепал длинные змеиные языки знамён, собирал тучи в фигуры крылатых ящеров и земных чудищ былых веков.
– Нас не представили, – церемонно сказал юноша. – Вернее, канн Эстэвэн представил тебя всем, но позабыл, что ты здесь тоже никого не знаешь. Приходится навёрстывать его упущение. Я – Йосх Эсар-Лхэн, тинкрон Вехни-Алайенни, а за столом сидит мой брат-близнец и соправитель Эйнсил. Мы родились в один день и так привыкли повсюду быть вместе, что так и не смогли решить, кому из нас оставаться в Алайне, а кому – принять любезное приглашение канна Эмметского. Поэтому – мы здесь оба, а временную ответственность за роннэри пришлось взять на себя ронэл Раели.
Говорил Йосх много, медленно и, кажется, действительно ожидал, что собеседник сразу вникнет во все тонкости взаимоотношений не только алайнских ронов, но и всех собравшихся нынче под гостеприимным кровом Яшмета. После себя и своего брата он подробно представил каждого из гостей канна Эстэвэна, не забыв перечислить титулы, владения и ближайших наследников – будто с листа читал. Ярренвейну даже померещилось, что собеседник пытается ему намекнуть на что-то важное, что почему-то укрылось от его внимания, но то ли это нечто было слишком тонкой материей для Ярмэйна рон Эанэ, то ли ничего подобного алайенец не делал вовсе, и это были просто происки непонятно с чего обострившейся мнительности. Честно говоря, его самого куда больше интересовало, зачем Эстэвэну вообще понадобилось звать на совет Северного Союза ронов из далёкой и, безусловно, южной Алайны, через которую Ярренвейну некогда доводилось путешествовать – быстро и не оглядываясь.
