И я вмазала ей прямо в зрачок, после чего легко, хватаясь за перья, взобралась наверх, на круглую голову. Рух взвыла, заорала, забилась, завизжала, но, видимо, почувствовала себя побежденной и взмыла в небо.

— Люди! Задержите дыхание! — успела крикнуть я, прижимаясь к голове птицы животом. — И заройтесь в перья!

Ти Фей послушно выполнил все это, а вот Мака замешкался, удивленно глядя на меня, вымазанную в крови, слюне и слезах Рух, а также практически обнаженную из-за порванного платья. Рух поднялась так высоко, что атмосферное давление невольно прижало его к птице, он попытался вдохнуть, но воздух был разряжен, и Мака, немного повертев глазами, рухнул без чувств, едва не сорвался, едва не улетел к чертовой бабушке на встречу смерти…

С огромным трудом преодолевая давление воздуха, Ти Фей поднял свою руку, схватил этого идиота за черные волосы и прижал к птице. Я улыбнулась и опустила голову на мягкие перья, закрыла глаза. Рух неслась по бесконечному небу, и огромные горные хребты, лежавшие под нами, могли показаться поломанными спичками, рассыпанными по столу.

А над головой была безграничная, вечная, ледяная белизна.

Скоро мы начали снижаться. Я выпустила немного воздуха, крикнув, чтобы Ти Фей не ослаблял хватки, но нужно признать, что и мне было тяжеловато удержаться на пикирующей птице. Рух опустилась к своему гнезду, как положено, разбитому посреди гор, и распласталась по нему, раскинув устало крылья. Я выждала пару минут, чтобы убедиться, что птица не собирается неожиданно станцевать какой-нибудь птичий танец возвращения домой, и подняла голову, осматриваясь. Ти Фей лежал на спине и пытался отдышаться. Мака неприкаянно валялся неподалеку, еще не придя в себя. Кругом были горы.

— Эй, дети, — позвала я их, слегка заикаясь из-за холода. — Вы как?

Ти Фей поднял голову и уставился на меня. На его лице тут же расцвела улыбка.

— Кью! Милая! Живая!

— Ты что, смел во мне сомневаться, редут?

— «Редут»? Кью, редут — это военное укрепление. Может, «Брут»?

— Не знаю! Кто там убил своего отца?

— Отца?.. Небеса, ты же все перепутала! Не отца, а понтифика.

Я посмотрела на него так, что Ти Фей немедленно махнул рукой и пополз ко мне.

— Не важно, не забивай себе голову. Ты такая крутая! Ты правда нас спасла!

— Мне просто нужны были деньги. О богиня, да ты весь ледяной! Нам нужно развести огонь и согреться.

— А как же птичка?

Я свесилась с головы и посмотрела в глаз Рух. Он был плотно закрыт. Птица настолько улеталась со мной, что поспешно заснула.

— Все в порядке, она спит. Слезаем. И Мака захвати!

Мы скатились с птички, словно вошки, и упали в снег. Я приплясывала на месте, чувствуя, как вся та мерзость, что была размазана по мне, леденеет и затвердевает прямо на коже. Ти Фей, переживая из-за своей бесполезности, взялся за приготовление костра: подошел тихонько к гнезду, вытащил веточку, вторую…

— Ой! — зашептал он, но довольно громко. — Тут пичужки!

Я заглянула через его плечо и улыбнулась. И верно! Из-под пернатого живота Рух выглядывала голова птенца с разинутым голодным клювом. Он был почти лысый, только пара тонких перьев, торчащих в стороны, украшали его куриную кожу, его круглые глазки были черными и похожими на бусинки, клювик желтым и ненасытным. Ти Фей хотел протянуть к нему руку, но я шлепнула его по ней и погрозила пальцем:

— По локоть откусит.

— Но он такой миленький!

— Верно, миленький. Но останется сегодня из-за нас голодным, — я покосилась на Мака, — давай его скормим, а?

— Кью, — осуждающе засмеялся Ти Фей. — Давай скормим малышу тролля, за которым пришли.

Я щелкнула пальцами. Точно, тролль. Но ни я, ни Ти Фей не были в том состоянии, в каком можно идти на охоту. Нам нужен отдых.

Мы оттащили веточки подальше от птицы-мамы, соорудили маленький костерок, Ти Фей поджог их маленьким огоньком. Пропитанные птичьей слюной, ветки сразу же вспыхнули высоким и стройным пламенем. Мака Дее мы положили поближе к костру, отвернув его лицо, чтобы тепло не обожгло щеки. Рух давно открыла глаза, но не пыталась напасть на нас, только положила свою голову поближе к огню. Я погладила ее по клюву, извиняясь за все. Она раскрыла крылья, спрятав нас от ветра, и глядела на нас долгим, задумчивым, печальным взглядом. Ти Фей вдруг закрыл лицо и как будто собрался плакать.

— Ты чего? — испуганно спросила я. — Головой стукнулся?

— Это ужасно, ужасно, — пробормотал Ти Фей, отворачиваясь от меня, и я видела по его покрасневшим ушам, что ему стыдно за нахлынувшие чувства. — Она живая, живая.

Я удивленно посмотрела сначала на Рух, а потом на него. Ну, очевидно же, что не мертвая. Чего слюни лить?

— Ты не поняла, — укоризненно сказал Ти Фей, взглянув на меня. — Вернее, я неправильно сказал… Она разумна.

Я еще раз уставилась на птицу, и тоже заметила в ее глубоких карих глазах что-то, что подтвердило его слова. Это были не глаза обычной птицы. Это были глаза… человека.

— Ну нет, — я нахмурилась. — Я не верю, что люди взяли и превратились в птиц. Она же совершенно птица, только большая, как сто тридцать три слона.

— Несчастное, бедное создание, — кажется, Ти Фей меня совершенно не слушал. Он подполз к Рух и обнял ее клюв, прижавшись доверительно всем своим телом. Рух закрыла глаза. — Почему боги так жестоко пошутили, почему решили создать тебя такой? Ты меня не понимаешь, да, не понимаешь… если ты не можешь говорить, то и сознания у тебя быть не может. Но ты же чувствуешь, верно? Ты ведь чувствуешь так же, как и я, глубоко и человечно, да? У тебя под животом голодные дети, а над головой — безграничные небеса…

Я грела руки и старалась не слушать его бормотание.

Сама идея казалась мне безумной. Ну как может гигантская птица обладать хотя бы каким-то разумом? Она убивает и ест людей, спаривается безо всякого контроля над собой, и производит столько птенцов, сколько не может прокормить! Хотя, звучит вполне по-человечески… И все же у меня это не укладывается в голове. Это все равно, что называть человеком кошку. Ти Фей ошибается. Я точно уверена, что он ошибается.

Я почувствовала тычок в спину и обернулась. Рух, на голове которой все еще лежал мой друг, ткнула меня клювом и смотрела виновато, словно нашкодившая собака. Я махнула на нее рукой, мол, забыли, и снова повернулась к огню. Жуткая птица. С одной стороны, она столь велика, что в рамках ее зоны обитания у нее попросту не может быть врагов. Но с другой стороны, для столь огромного животного нужно много пищи, а в горах фауна недостаточно богатая, чтобы прокормить ее и вечно голодных птенцов, а потому встретить эту птицу очень сложно. Возможно, и эта конкретная рух теперь умрет вместе со своим птенцом, ведь сегодня ее охота не удалась. Из-за этой мысли я почувствовала, что как будто виновата в этом, и постаралась засунуть свою совесть в самый дальний уголок души, но не особенно удалось.

Мака застонал и поднял голову. Его глаза бессмысленно вперились в нас с Ти Феем, в Рух, в костер, и видно было, что он изо всех сил пытается понять, что произошло, но теряется в догадках. Я молчала, дожидаясь, когда он сам спросит. Он спросил:

— Что произошло?

И я сочла это приглашением наброситься на него.

— Ты дурак! Я же сказала задержать дыхание! А ты меня не послушал, вот и грохнулся в обморок! Наверху знаешь, какой воздух… совсем не подходит для человека!

Мака молча указал пальцем в Рух. Я пожала плечами:

— Ти Фей легко заводит друзей.

— Она нас не съест? — с недоверием спросил Мака. Я махнула рукой.

— Хотела бы — давно бы съела. Давай, вставай, погрейся у костра.

Он подполз поближе к огню и протянул руки. Ти Фей гладил Рух по голове и о чем-то грустил.

— Есть хочу, — заявил Мака. Я вспыхнула:

— Пожри снега и камней!

— Зачем ты на меня кричишь, Скиталица?

— А зачем ты такой идиот! Мы все тут голодные, — я бросила короткий взгляд на Рух. — А ноешь ты один!