- А… Тогда мало получается. Мама и то больше зарабатывает.

- Ну и езжай в свой город, раз не нравится.

- Ну и поеду.

- Ну и езжай.

Теть Галя вернулась в четыре часа. Через ее руку было перекинуто длинное расшитое узорами красное платье. Она кивнула ребятам и сразу удалилась в свою комнату. Жека спросил через дверь:

- Петь будешь?

- Буду, сынок.

- А батя там?

- Там. В первой бригаде. Все уж там. Готовятся. За мной в пять автобус заедет. Вернемся часов в девять с отцом. Вы тут не голодаете?

- Не. Борща поели, салат…

- Вот и молодцы, - она появилась в дверях, - в деревне, Лешка, трудно умереть с голоду! - и подмигнула племяннику. Лешка смотрел на нее и улыбался во весь рот: теть Галя была очень красивая в концертном платье; из густых русых волос она соорудила затейливую прическу. Получилось здорово.

- Проводите?

- Ага.

К вечеру жара спала. Солнце было еще высоко, но уже не изнуряло, не гвоздило в макушку.

Дом фронтальной стороной выходил прямо на дорогу, а за ней только пыльная ставропольская степь с чертополохом да полынью.

Колхозный ПАЗик привез теть Галю в восемь. Лешка с Жекой сидели на лавочке, лузгали недозрелые семечки из мягкого подсолнуха. Автобус остановился напротив дома, теть Галя сошла на горячий асфальт и стала осторожно спускаться по каменистой насыпи. Туфли держала в руке. Жека бросил подсолнух и рванул к ней, только голые пятки замелькали. Лешкины ноги, городские и мягкие, к таким испытаниям были не готовы. Он аккуратно выбирал куда ступить, больно шипел, если попадался острый камешек.

Жека взял у матери сумку, она обняла его одной рукой за плечи, и так они пошли к дому.

- Лешка! – крикнула теть Галя издалека, - не ковыляй, лучше принеси воды из колодца!

Лешка принес ковшик с водой. Теть Галя выпила половину. От нее вкусно по-городскому пахло косметикой, и этот запах смешивался с раскаленными степными ароматами.

- Фух! Спасибо, Лешик. Жека, а отцу-то знаешь что?

- Что? – насторожился Жека.

- Орден дали…

- Какой орден?

- Обыкновенный. Красного Знамени.

- Настоящий?

- Настоящий.

Жека с Лешкой переглянулись и дружно заорали:

- Ура!!!

- А за что, теть Галь?

- Мам, за что?

- А когда он приедет?

- А он его привезет?

Галина смотрела на ребят вроде с радостью, но как-то тревожно.

- Привезет, конечно. А когда приедет не знаю. Праздник-то закончился, да он с мужиками там остался, орден обмывать…

- У-у-у, - протянул Жека, - это надолго.

- Не должно, там же начальства разного понаехало. С района, со Ставрополя даж.

- Ему за уборку что ль?

- Ну что ты, сын. За уборку такое не дают. Это за Афганистан.

- Так это ж давно, - удивился Жека.

- Ну вот и нашла награда героя. Как бы он за руль не сел после праздника…

- Ой-ёй, - встревожился Жека. Отца уже лишали прав на два года. Права-то давно отдали, но на комбайн до сих пор не допускают.

Солнце клонилось к закату и красиво подсвечивало легкие перистые облака. Где-то на краю горизонта угадывались облака посерьезней, кучевые. Галина Ильинична переоделась в домашнее, и теперь уже все семейство лузгало семечки, ожидая отца. В половине десятого на дороге показался ЗИЛ. Все трое встали и вытянули шеи. Лешка полез на забор. Машина приближалась. Несмотря на светлое еще время, водитель включил дальний свет, противотуманки, габариты - короче, все что светится.

- Ой-ёй, - произнес Жека.

- Чего? – спросил Лешка.

- Орденоносец… - зло сказала теть Галя и зашевелила губами.

- Пошли на зады? – спросил ее Жека.

- Пошли. Лешка, слезай.

Проехать к заднему двору на ЗИЛе – дело непростое. Заборы стоят вплотную друг к другу, так что и на жигулях-то не очень покатаешься. «Как же он там поедет?» - удивлялся Лешка про себя.

Тем временем ЗИЛ поразительно ловко лавировал меж изгородей и металлических сеток, натянутых на деревянные столбы.

Из соседнего дома вышла тетя Люба, молодая светлая баба, и звонко крикнула:

- Галь! Героя-то встречаешь?

Теть Галя на ходу махнула ей рукой: некогда, мол.

Втроем навалились на задние ворота, ЗИЛ взрыкнул, плавно вошел в створ и остановился посреди двора. Галина вдавила кнопку и потянула ручку водительской двери. Дверь открылась, и ей на руки скользнуло бесчувственное тело мужа. Тело было длинным, худым и жилистым. Дядь Вова был мертвецки пьян. Он спал и улыбался во сне широкой детской улыбкой. В правой руке дядь Вова сжимал коробочку красного атласа и книжку-удостоверение.

Галина подхватила мужа и кивнула Лешке на коробочку:

- Возьми у него. Жека, помогай.

Вдвоем с сыном они попытались поставить отца на ноги. Дядь Вова приоткрыл правый глаз, мутно глянул на жену и улыбнулся еще шире и радостней. Ноги его не держали. Галина с Жекой потащили его в дом.

Лешка захлопнул дверь машины, пошел было следом, но остановился. Коробочка была приятной на ощупь. Он хотел ее открыть, но не открывал. Просто смотрел.

Он подумал, что обязательно поедет к отцу на север, и вдвоем они будут ловить загадочную рыбу хариус, про нее отец писал в письмах. А во дворе Лешка расскажет, что его дядя – орденоносец. И если лысый хмырь Киря опять не поверит, то огребет по полной. Лешка погладил атлас и вздохнул.

Свежий ветер поднял желто-серую глинистую пыль и закружился маленьким смерчем по остывающей степи. Издалека с запада долетел глухой рокот, и порыв ветра хлопнул незапертой дверью сарая.

Ночью пошел дождь.

Н А С Р А М Б Е К

Рассказ

Рота поднялась среди ночи по тревоге, хотя команды не было. Сигналом к побудке послужил истошный женский крик, от которого оконные стекла расцвели побежалостью, а капитан Ланчёв спросонья влетел в торец открытой двери, приняв вопль за визг бомбового стабилизатора.

Причиной беспорядка, как выяснилось, был рядовой Насрулла Насрамбеков, исполнявший обязанности дневального.

Насрулла с арабского – победитель. Так вот, победитель взгромоздился на тумбочку дежурного и откуда дико озирал собравшуюся толпу. Лицо его было бледным, он тихо поскуливал, временами истерически икал и скрюченными пальцами непроизвольно царапал беленую стену старой казармы. Его испуг был искренним, полным и неподдельным.

- Что, Насрамбек! Что?! – спрашивали мы.

- Мищин папа! – рыдал Насрулла.

- Что? Кто? Кого? – недоумевали сонные бойцы.

- Мищин папа побежаль! – причитал дневальный.

Вообще-то, Насрамбек не должен был служить в советской армии. (Мы его называли Насрамбек, это так же смешно, как и Насрулла, только кличка). Год шел девяносто первый, Союз трещал, военкоматы Советской Киргизии на призывы Большого Брата еще кивали, но уже не исполняли. Кроме того, Насрулла был признан негодным к строевой службе по причине инвалидности: в детстве он получил множественные ожоги, и навсегда повредил сухожилия. С тех пор его руки не разгибались в локтях и не вытягивались вверх.

Но год шел девяносто первый, Союз трещал, жрать было нечего. Насрамбек-отец с кем-то договорился, и Насрамбек-сын отправился отдавать долг издыхающей Родине за гарантированное трехразовое питание.

В армии Насрамбеку сразу не понравилось. В первый же день он не смог подтянуться на перекладине. Собственно, он на нее даже не запрыгнул: руки не тянулись. Младший сержант Мосюк попытался компенсировать недоработки советской медицины ударной дозой кренделей. Насрамбек уточнил, каждое ли утро случается зарядка, получил положительный ответ и тут же сбежал в санчасть. И уже оттуда стал проситься домой, напирая на тяжелое детство. Он еще не знал, что Родина должников живыми не отпускает.

Санчастью заведовал младший лейтенант медицинской службы. Он осмотрел новоявленного пациента, удивился и затребовал личное дело, из коего узнал, что рядовой Насрамбеков годен к строевой службе без ограничений. Железный диагноз медкомиссии напрочь отменял фактическую инвалидность бойца. Младший лейтенант явился с рапортом к командиру части, и тот, надо отдать должное, проникся. Потому что на хрена ему инвалид в строю? Лейтенант предложил комиссовать это недоразумение, но старый полковник инициативу снизу не поддержал: чтобы комиссовать бойца, нужна веская причина - увечье, например, которое воин должен получить во время службы, а не до ее начала. Оно бы и ладно, покалечить одного киргиза – тоже мне проблема, но кому-то придется за это отвечать, и первым дернут командира части и вышибут по выслуге без пенсии.