Дыхание восстановилось, боль потихоньку отпустила. В затылке разве немного пульсировало, но это скоро пройдет. Сашка вытянул ноги и скрестил руки на груди. Ни дать, ни взять покойник, только свечки не хватает. Он тихонько пропел:

- Там-там-тадам, там-тадам-тадам-тадам…

Испугавшись собственной дерзости, расцепил руки, скрестил ноги и переливисто засвистел песенку английских бомберов из художественного фильма «Большая прогулка». Теплый ветер погладил Сашку по лицу, и стало совсем хорошо.

- Ты эта што же? На земле-то, а? – раздался слоноподобный голос Харитонихи.

Сашка открыл глаза. Увидел стриженный ряд кустов жасмина, а за ним необъятную старуху с кривыми губами, бугристым носом и черными глазами, сверкавшими из-под кустистых бровей. Пепельные сальные пряди свисали из-под серого козьего платка, а из левой щеки росла страшная волосатая родинка. Но главной достопримечательностью Харитонихи был торчащий наружу зуб. Он выпирал снизу, как освежеванное березовое полено. Желтый, могучий, необъяснимый, он поджимал верхнюю губу, обнажая ряд коричневых пней в щербатом рту старухи.

- Все матери доложу. - гнусаво протрубила Харитониха.

- А чо я сделал? – автоматически нахамил Сашка, встал с земли и на всякий случай отошел маленько в сторону: ходили слухи, что у Харитонихи не все дома.

- Чего на земле? Возьми кардонку у калидоре, постели, самое…

Старуха погрозила корявым пальцем и заковыляла в сторону районного гастронома, бормоча под нос неразборчивое. Коричневые полы старого пальто смешно переваливались из стороны в сторону.

Сашка сорвал с ветки цветок, оборвал лепестки, выдернул тычинки, положил чашечку на язык. Несладко. Май заканчивается, нет в цветах нектара. Сашка выплюнул пресную зелень, сделал гимнастический наклон вперед и назад, убедился, что не больно и пошел домой.

На кухне скворчала сковорода. Мать вышла в прихожую, вытирая руки о полы фартука.

- Привет. - она чмокнула сына в макушку.

- Привет, ма. - Сашка приподнялся на цыпочки и поцеловать мать в щеку.

- Повернись-ка…

- Чего это…

- Ну-ка!

Сашка покрутился вокруг своей оси.

- Снова-здорово? – печально спросила мать. - Санька… Когда это кончится?

- Ма, ну чего ты…

- Александр! – мать повысила голос, но тут же спохватилась и убежала к плите.

Сашка насупился и ретировался в свою комнату. Ему было досадно из-за матери, что пытается влезть в мужские дела, но и стыдно было, что форма опять грязная, и ее надо чистить, а кому же чистить, если не ей? Значит от Сашки одни только хлопоты, а матери он не помогает. И зачем только связался с этим Гурцевым…?

Через полчаса Сашка ел котлеты с картошкой. Мать сидела рядом, перед ней стоял нетронутый стакан чаю.

- Санек, я знаю, ты сильный, гордый и упрямый. Ты уже все доказал. Но их двое, и они старше…

- Он дерется честно, - осадил Сашка, - один на один.

- И все равно, он старше!

- На год всего.

- Тогда почему ты не можешь его побить?

В прошлый вторник Сашка посоветовал Гурцеву похудеть для быстроты бега, и вот уже вторую неделю каждый день одно и то же: после школы Гурцев со старшим братом караулят остряка под яблонями, и после короткой схватки Сашка корчится на траве.

Сашка уныло ковырял вилкой поджаристую корочку. Как ей объяснить, что Гурцев не то чтобы сильный, а просто какой-то ненастоящий. Не толстый, но плотный, словно под кожей у него сантиметровый слой поролона, поглощающий всю Сашкину ярость. Кулаки от него просто отскакивают, не причиняя беспокойства. Лупишь гада, как грушу в спортзале, и никакого толка. А Гурцев даже и не дерется! Он выжидает момент и наносит один удар точно в солнечное сплетение. От этого удара Сашка сдувается, как дырявый мяч, в глазах темнеет, а все тело заворачивается в боль, как гусеница в кокон.

Старшему Гурцеву четырнадцать лет. Он никогда не вмешивается и не произносит ни слова. Просто смотрит, как его брат расправляется с противником, потом покровительственно обнимает за плечи, и они уходят.

Сашка мог бы не ходить через сад: прошмыгнул за старой трансформаторной будкой, потом через пустырь, мимо прачечной, и никаких неприятностей, делов-то… Но ведь этого они и добиваются. Хотят, чтобы Сашка сдался, а этого никогда не будет! Лучше умереть там под яблонями.

- Гляди-ка, Санек! – вдруг воскликнула мать.

Сашка бросил вилку и поглядел в окно.

Узкая улочка, разделявшая ровные ряды трехэтажных хрущевок, была залита прохладным теплом поздней весны, а по искалеченному асфальту бежал мужчина лет сорока пяти весьма плотной комплекции. На нем была синяя майка-алкоголичка, туго обтягивающая выдающееся чрево, на коротких кривых ногах темные треники с беременными коленками и черные хлопчатые носки. Обуви не было, но не это поражало зрителей, провожавших его удивленными взглядами. Он бежал так, словно от скорости зависела его жизнь, будто его преследовала страшная, непоправимая беда. Его лицо было искажено неподдельным, всепоглощающим горем. Оно было серым, глаза утопали в темных болезненных кругах. Он громко всхлипывал и утирал мокрый лоб волосатым предплечьем.

- Куда это он? – риторически спросил Сашка, глядя вслед бегуну.

- А что там… - задумалась мать. - Лес, гаражи, родники…

- Ты его не знаешь?

- Нет. Кажется, видела пару раз на остановке у сберкассы.

- Во спортсмен!

- Что-то там случилось… - подытожила мать.

И в подтверждение ее слов где-то коротко взвыла серена, в сторону леса пробежала ватага дворовых мальчишек.

Сашка выскочил на балкон и с высоты второго этажа что было сил закричал:

- Пацаны! Пацаны, вы куда?!

На него не обратили внимания, только замыкавший стаю белобрысый Вовчик на мгновенье притормозил, обернулся что-то прокричал в ответ, махнул рукой, мол, давай с нами и устремился вслед за приятелями.

- Мама, мам! Я с ними, мам!

Сашка пулей вылетел в коридор и стал натягивать кеды.

- Ну-ка стой! Куда! Нельзя! – всполошилась мать. - Неизвестно что там…

Ее заглушил рев пожарной машины. Санек с матерью метнулись на балкон. Красно-белый ЗИЛ-131, несокрушимый и всесильный, прошел по улице вослед бегуну.

- Мама, мам, там пожар. - убедительно зачастил Санек, смутно чувствуя, что своими речами только усугубляет положение. - Может быть, там помощь нужна!

Он выкрикнул эти слова и сразу понял, что все кончено. Глаза матери сузились, она приняла стойку «руки в боки» и стальным голосом объявила:

- Ты никуда не пойдешь.

- Мам… - жалобно вякнул Сашка.

- Не обсуждается. - отрезала мать.

- Мам… - шепнул Сашка, продавливая слова сквозь обруч, охвативший горло. - Пожалуйста…

Лицо матери сразу стало жалким и беспомощным. Руки ее опустились, плечи ссутулились, она присела на корточки перед Сашкой и тихо сказала:

- Сынок, ты же у меня герой, непременно полезешь в самое пекло. А герои остаются в живых только в кино, понимаешь?

- Мам, я обещаю, мам! – Санек задохнулся от нечаянной надежды. - Мам, я не полезу! Пойдем вместе, а?

Мать на мгновенье задумалась, потом решительно встала.

- Идем. Но учти!

- Ни шагу в сторону, мам! Обещаю!

Они вышли из дому, и рука об руку зашагали в сторону ближнего леса. К ним присоединилась знакомая тетка из соседнего дома, потом еще одна. Впереди тоже шествовала группа любопытствующих, и позади, и по соседнему тротуару. Окрестный люд стягивался к месту события, и уже твердо было известно, что никакого пожара нет, а было обрушение. Что и где обрушилось, пока не ясно, но виновата какая-то местная шпана, и вроде даже кто-то погиб. Тетки охали, качали головами и бросали на Сашку осуждающие взгляды.

Минут через десять вышли к лесу. Асфальтированная дорога поворачивала направо, к Сашкиной школе, старая разбитая бетонка уходила налево, там в три ряда выстроились металлические гаражи, а широкая утоптанная тропа вела прямо в лес. Зеваки частью кучковались на вытоптанной опушке, а кое-кто уходил дальше по тропе под сень деревьев.