«Я и не наезжаю, но это ты виновата, что я не получил денег! В отличие от тебя, у меня нет умственно отсталого ребенка, чтобы оплачивать счета. Ты должна мне стольник. Я ведь знаю, ты получаешь пособие или, блин, что-то там еще за этого пацана. Просто заплати мне из этих денег».
«Накося выкуси! Ты, кусок дерьма, убирайся из моего дома!»
«Где мои деньги?»
«Да получишь ты свои сраные деньги! А теперь выметайся!»
«Когда? Когда я получу деньги?»
«Убирайся! Мой малыш вот-вот вернется домой с какой-то сикильдявкой, и мне нужно подготовиться к их приходу».
«Так когда я получу свои деньги?»
«Пошел вон, а не то я позвоню копам и скажу, что ты снова водишь машину без прав».
«Сука поганая!»
Кевин хлопнул задней дверью примерно в тот самый момент, когда датчик дыма, подпитавшись горевшей на кухне едой, пронзительно заверещал. Я посмотрел на Филлис и увидел, что она постаралась опустить заслонки в мозгу, но, увы, слишком поздно, чтобы забыть о новом жизненном опыте, который наверняка в будущем станет предметом нескольких психотерапевтических сеансов. Мне хотелось извиниться, все объяснить, а еще лучше – провалиться сквозь землю, проскользнуть через трещины в досках крыльца. Но вместо этого я взял Филлис за плечи, развернул и проводил до угла, сказав последнее «прости». На следующий день в школе Филлис старательно избегала меня в коридорах, что было даже к лучшему, так как я тоже ее избегал. После этого я никогда не встречался с девушками больше двух месяцев, потому что во второй раз точно не пережил бы подобного унижения.
Я думал о Филлис, когда готовил спагетти для обеда с Лайлой. Впервые в жизни я мог пригласить девушку к себе домой и не волноваться, что ждет меня за порогом. Хотя опять же я не приглашал девушку к себе домой. Это не было свиданием, несмотря на кучу времени, которое я потратил на наведение красоты: я тщательно причесал волосы, использовал чуть больше дезодоранта, чем обычно, и капельку одеколона, специально подобрал одежду, которая словно говорила: «Посмотри на меня!» – и одновременно: «Мне наплевать». Я даже заставил Джереми принять душ в моей ванной комнате в холле. И все это ради девушки, отталкивающей меня с силой миддл лайнбекера[3]. Но, черт, она была просто прелесть!
Лайла пришла в семь, в тех же самых джинсах и свитере, в которых утром ходила на занятия. Она сказала «привет», обвела глазами кухню проверить, что я уже поставил кипятить воду, после чего направилась к сидевшему на диване Джереми.
– Какой фильм сегодня смотрим, красавчик? – спросила она.
Джереми слегка зарделся:
– Может, «Пираты Карибского моря»?
– Отлично! – улыбнулась Лайла. – Мне нравится этот фильм.
Ответив ей своей фирменной глуповатой улыбкой, Джереми направил пульт дистанционного управления на телевизор, а Лайла нажала на кнопку воспроизведения.
Глядя на Джереми и Лайлу, сидевших рядышком на моем диване, я вдруг почувствовал укол ревности, но ведь именно этого я и хотел. Я использовал Джереми, чтобы заманить Лайлу к себе домой, и она пришла к нему, не ко мне. Вернувшись к спагетти, я то и дело поглядывал на Лайлу, внимание которой было разделено поровну между телевизором и стопкой бумаг на тему моего домашнего задания на кофейном столике.
– Ты что, изучаешь войну в Сальвадоре? – поинтересовалась Лайла.
– Войну в Сальвадоре? – переспросил я, бросив на нее взгляд через плечо.
Она читала передовицу на газетной полосе, которую я скопировал в библиотеке.
– У тебя тут статья о подписании мирного договора между Сальвадором и Гондурасом.
– Ах, это… Нет. Посмотри на колонку чуть ниже.
– Об этой девушке? – спросила Лайла.
– Ага. Я беру интервью у парня, который ее убил.
Лайла, на секунду притихнув, принялась читать скопированные статьи. Я заметил, как подергивалось ее лицо, когда она читала те отрывки, где описывались самые ужасающие подробности смерти Кристал Хаген. Помешивая спагетти, я терпеливо ждал ответа. Помолчав, Лайла спросила:
– Ты меня разыгрываешь?
– Что?
Она еще раз пробежала глазами статью:
– Ты что, интервьюируешь психопата?
– Ну и что здесь плохого?
– Все, – ответила Лайла. – Нет, я удивляюсь, как эти тюремные подонки умеют привлекать к себе внимание простаков! Я знала девушку, которая обручилась в тюрьме с каким-то мерзавцем. Она клялась, что он невиновен – осужден по ошибке, два года ждала его освобождения. Шесть месяцев спустя он снова оказался в тюрьме, избив ее до полусмерти.
– Карл не в тюрьме, – робко пожал я плечами.
– Он не в тюрьме?! Почему он не в тюрьме после всего того, что сотворил с этой девушкой?
– Он умирает от рака в доме для престарелых. Ему осталось жить несколько месяцев.
– И ты берешь у него интервью, потому что…
– Я пишу его биографию.
– Пишешь его историю? – спросила Лайла с плохо скрытым неодобрением в голосе.
– Это для занятий по английскому, – объяснил я почти извиняющимся тоном.
– Ты сделаешь его скандально известным.
– Это для занятий по английскому, – не сдавался я. – Один преподаватель, ну и самое большее двадцать пять студентов. Это вряд ли можно назвать скандальной известностью.
Лайла положила бумаги обратно на столик, посмотрела на Джереми и, понизив голос, сказала:
– Не важно, что это всего лишь домашнее задание. Тебе следует написать о девушке, которую он убил, или о девушках, которых мог бы убить, не окажись он в тюрьме. Это они, а не он заслуживают внимания. Его нужно тихо предать земле, никакого надгробного камня, никаких речей, никакой памяти об этом человеке. Описывая историю его жизни, ты как бы создаешь ему памятный камень, которого не должно быть.
– Продолжай, не стесняйся, – произнес я. – Скажи, что ты на самом деле обо всем этом думаешь.
Вытащив из кипящей воды длинную макаронину, я метнул ее в сторону холодильника. Макаронина отскочила от дверцы холодильника и упала на пол.
– На черта ты это делаешь? – Лайла круглыми глазами посмотрела на лежащую на полу макаронину.
– Проверяю спагетти, – ответил я, радуясь возможности сменить тему.
– Разбрасывая их по всей кухне?
– Если спагетти прилипнут к холодильнику, значит они готовы. – Наклонившись, я поднял с пола макаронину и кинул в мусорное ведро. – А эти спагетти пока еще не готовы.
Покидая сегодня «Хиллвью», я чувствовал, что у меня все получится. Айверсон обещал рассказать правду о смерти Кристал Хаген. Я стану его исповедником. И я уже не мог дождаться обеда с Лайлой. Мне не терпелось рассказать ей о Карле. Воображение рисовало мне, как Лайла заинтересуется тем, что я делаю, порадуется за меня и захочет побольше узнать о Карле. Однако сейчас, увидев ее реакцию, я понял, что лучше до конца вечера обходить эту тему стороной.
– А он признался тебе в том, что сделал, или уверяет, будто он жертва судебной ошибки? – поинтересовалась Лайла.
– Об этом он еще не говорил.
Я достал из кухонного шкафа три тарелки и отнес их на кофейный столик в гостиной. Лайла встала с дивана, взяла из того же кухонного шкафчика два бокала и присоединилась ко мне. Я убрал с кофейного столика свой рюкзак, записи и газетные статьи.
– Мы пока еще не дошли до этого пункта, – сказал я. – Он только рассказал мне, что вырос в южной части Сент-Пола и был единственным ребенком в семье. Хм… давай посмотрим… Его отец управлял магазином скобяных товаров, а мать… – я порылся в памяти, – работала в кулинарии в деловом центре Сент-Пола.
– Неужели ты веришь ему на слово и будешь записывать все, что он пожелает тебе рассказать? – Лайла поставила бокалы на стол рядом с тарелками.
– Мне также придется найти парочку дополнительных источников информации, – заявил я, возвращаясь на кухню. – Но когда речь зайдет о том, что он совершил…
– А под «тем, что он совершил» ты подразумеваешь изнасилование и убийство четырнадцатилетней девушки с последующим сожжением ее тела, – добавила Лайла.