– Они не навестили меня ни разу за все пятнадцать лет! Ни одного звоночка от них не было! – прорычал Захар, а потом устало махнул рукой, – горбатого могила исправит.

– Забей, – согласился друг. – Но оставлять тебя одного… – с сомнением попробовал возразить.

– Так лучше. Будем на связи. Кстати, трубу надо обновить. Тряпок докупить и… что там еще нужно для жизни?..

– Разберемся, – хлопнул по плечу Глеб, и они пошли обратно.

Снова засели в кухне. Мила заварила чай. По меркам Захара слааабый-прислабый! Когда он озвучил свои мысли ей, та засыпала вопросами: когда? Куда? Почему? И так далее. Вдруг Беркутов с ужасом обнаружил, что он затрудняется на них ответить. Более того, ответы на них подразумевают принять решение, а он отвык. Отвык от того, чтобы самостоятельно принимать решения в своей жизни! Ведь на зоне за тебя давно все продумано и решено, от тебя требуется только беспрекословное подчинение. Улавливая замешательство Зака, Мила решительно поднялась из-за стола:

–Так. Все, мальчики! Утро вечера мудренее! Завтра все и решим, а пока – спать!

Заку разложили диван в гостиной, выключили свет и все улеглись, а он еще долго пучил глаза в темноту, пытаясь свыкнуться со своим новым общественным статусом свободного гражданина.

– Как думаешь, он справится? – тихо спросила Мила в тишине спальни, устроившись под боком мужа.

– Это же Захар! – как непреложную истину выдал тот.

– В прошлый раз погорячился, и это обошлось ему долгим заключением. Как бы в этот раз делов не натворил…

– Мы поможем, – заверил муж. – Все. Спи.

Когда-то она потеряла подругу, Глеб не допустит, чтоб она потеряла еще и друга.

Утром плотно позавтракали и, пока Мила с детьми собирались, мужчины, прихватив с собой чай, вышли покурить. Тут-то Глеб и огорошил своим предложением:

– Где хочешь угол подыскать?

– На окраине. Светская жизнь пока не для меня.

– У нас баня построена недалеко от города. Отопление печное и электричество, в комнате отдыха есть холодильник и плита, телек и раскладной диван. Ты можешь пожить там.

Идеальный вариант, чтобы вливаться в новое окружение. На этом порешив, они дружно, всем семейством – выходной день освободил от работы и учебы – отправились по магазинам покупать Заку все необходимое. Мила прошерстила универмаг, расторопно выбрав для Беркутова вещи первой необходимости. Затем затарились продуктами на целую роту, и оправились в деревню.

Местечко оказалось малолюдным: как и во многих пригородных населенных пунктах круглогодично здесь проживает мало людей, а все «дачники» начнут активные шевеления ближе к маю. Постоянных жителей – домов пятьдесят, не больше, и один местный крохотный магазинчик. Участок друзей довольно просторный, но весь завален снегом: пешком-то не подойти к бане, не то чтоб подъехать. Пока парни убирали снег, мелкотня успела накатать целый снеговик. Зашли внутрь – дубак! За зиму дом выстудился и потребуется не один час, чтобы его протопить. Хорошо хоть дров навалом. Затопили печь, включили радиаторы, подключили насос из скважины – и дом как будто ожил!

– Это, конечно, не царские хоромы, но на первое время, думаю, пойдет, – немного смущенно заметил Глеб.

– Шутишь? В сравнении с бараком на сорок рыл – это райские кущи! – успокоил его Зак.

Помимо купленных продуктов, Мила положила домашней стряпни, так что за его пропитание она не беспокоилась. Но тревожилась за самого Захара – как он тут будет, совсем один… как бы ни вычудил чего…

* * *

Всю следующую неделю Беркутов беспробудно пил. Он четко осознал внутреннее ощущение потерянности, бессмысленности жизни, своей никчемности, бессилия и отчаяния. Чтобы заглушить эмоции, которые разрывали его на куски, он старательно заливал их водкой. За все длительное время заключения в его психике произошли необратимые изменения: тюремные ценности для него стали «своими». Они вдалбливались из года в год агрессивностью среды, пока не «проникли в подкорку». Пятнадцать лет назад он испытал мощнейший стресс от состояния несвободы, резкого сокращения личностного пространства и необходимости выстраивать отношения с людьми, которых он в свое окружение не выбирал. Хотя с последним у него были регулярные сложности. Теперь же иная картина, диаметрально противоположная: представление о свободном будущем – это черная дыра и панический страх. Усугубляло обреченность его положения чувство усталости, одиночества, злости и раздражения, низкий социальный статус и собственная несостоятельность добавляли «красок» общей картине. Он был почти уверен, что не сможет устроиться на работу, потому как будет обращаться напрямую, без направления службы занятости, и здравомыслящий работодатель «пробьет» его по базе данных или просто потребует справку о несудимости и за неимением таковой откажет под любым предлогом – никто не захочет нанимать рецидивиста. Весьма трудно будет реализоваться, ведь его личность подавлялась годами заключения, когда он надолго выпал из общества и для начала ему нужно социализироваться. В колонии проще: за тебя думают, тобой командуют. На воле же он чувствует себя чужаком, не знающим куда пойти и чем заняться. Есть большая вероятность потеряться и сорваться. Многим ли он нужен со своей справкой о трудовой деятельности в колонии? С таким комплектом ему не просто трудно, а практически невозможно влиться в жизнь!

Не было ни дня, чтобы он не вспоминал о Нине, о тех светлых счастливых моментах, что она ему дарила. Вслед за этими приятными воспоминаниями неизбежно следовали другие, глубокое чувство вины от которых терзали его по сей день. Он дал себе зарок, поклялся перед самим собой, что больше никогда не допустит, чтобы из-за него пострадали другие люди. Для этого всего лишь стоит держать всех подальше от себя, как от главного очага опасности. Словно кусок сердца забрали вместе с его женщиной и неродившимся ребенком. Еще одной потери он не перенесет, значит и не надо больше никого. Одному спокойней.

На второй неделе закончилась водка, а он все никак не мог выйти из состояния унылой депрессивности и темной безвыходности. Вышел прогуляться за пойлом – первый раз за все время выбрался из дома! Дошел до магазинчика, в котором было все: от хозяйственного мыла до резиновых галош, включая продукты питания.

– Сколько можно здесь ошиваться?! Сказала же – без денег, не дам! Тоже мне, мученик нашелся! Раз так прижимает, пошел бы да заработал себе на чекушку-то! – полная, румяная женщина за прилавком отчитывала какого-то захудалого мужичка. Тот побрел к выходу, что-то бубня себе под нос, и Захар ясно увидел в нем себя в будущем, причем в недалеком, если продолжит в том же духе.

– Опять Степан приходил? – спросил грузчик, явившийся из подсобных помещений. – Вот ведь как тюрьма людей ломает. Был человек – и не стало человека.

– Что хотите? – продавщица переключила свое внимание на Захара.

– Кефир, – резко поменяв свои изначальные намерения, ответил тот.

Пока шел обратно испугался, что станет таким, как этот алкаш. Вот тут его мятежный характер взбунтовался! Да что же он всего боится: то одного, то другого! Скоро как ягненок станет шарахаться собственной тени!

С того случая у Беркутова как отрезало все желание продолжать возлияния. Вечером сильно протопил баню и как следует пропарился. Нырял в сугроб и заново. В помывочном отделении уставился на свое отражение в маленьком настенном зеркале, на полочке которого Мила так заботливо оставила бритвенный станок и прочие средства личной гигиены. На черепной коробке, сбритой почти на лысо, темнели короткие волосы – единственная позволительная прическа во всех исправительных учреждениях. Когда-то он носил длинные, до плеч, кудлы. Может и сейчас отпустить?.. С длиной волос на голове могла посоперничать длина волос на лице – еще ни разу не брился на воле. Скулы и нос выпирали заострившимися образованиями, тогда как глаза и так-то глубоко посаженные, впали еще глубже. Глубокие морщины прорезали лоб, складки у рта обозначились четче, появились морщины вокруг глаз. Темно-темно серых, бесконечно уставших глаз. Захар оскалился, разглядывая свои зубы, которые чудом остались все на месте: периодические драки, как правило, редят забор, а дрянная вода портит окончательно. Надо навестить стоматолога. Но для начала побриться.