– Об этом надо было раньше думать! Но, раз уж вы, Инна Яковлевна, не удосужились позаботиться о своей безопасности в стенах этого исправительного учреждения, за вас это сделал я! Потому и приставил к вам персонального охранника, – на повышенных тонах напомнил он.

– Действительно! – снова начала заводиться Инна, – давайте спросим у нашего богатыря, как же он так сплоховал, допустив несанкционированное действие в виде нападения со стороны заключенного в мой адрес? – она всем корпусом в обвинительной позе развернулась к пареньку.

Тот раскраснелся, как рак, и ворот рубашки оттягивает, явно мешавший свободному передвижению воздуха по его дыхательным путям.

– Я… кхм… только отвернулся… кхм… когда все это… – промямлил тот.

– Вот и я о том же! – продолжала настаивать Инна, снова повернувшись к начальнику, – он может отойти, отвернуться, да хоть в туалет выйти и все – проморгаем вспышку! – от волнения не замечая перехода на сленг, затараторила Инна. – Пожалуйста! Позвольте мне держать нож при себе! Это добавит мне уверенности и избавит от затравленного взгляда, который, вы знаете, так заводит всех убийц!

Начальник усмехнулся – уж чем чем, а затравленным взглядом малютка точно не отличается. Вон, нахохлилась как воробей, глазюки так и мечут молнии, руки в кулаки сжимает. Но он-то понимал, что все это от страха. От того дикого, безумного страха, что скрутил ее тогда, вынуждая болтаться беспомощной жертвой в руке насильника – ему уже доложили о произошедшем.

Он долго смирял ее задумчивым взглядом, взвешивая все «за» и «против». Наконец выдал:

– Так и быть. Пишите объяснительную по поводу случившегося и заявление на разрешение ношения оружия.

Еще куча бюрократических манипуляций продержали Инну в кабинете начальника больше часа. После, шагая в библиотеку со своим неразлучным ножом за поясом, Инна чувствовала себя гораздо увереннее. По правде говоря, Васнецова не расстроило бы и «случайное» убийство хоть кого-то из осужденных. Будь его воля, он истребил бы всех здешних обитателей за их злодеяния, неподлежащие никаким оправданиям, а не содержал бы этот притон за счет средств честных налогоплательщиков, в ряды которых он причислял и себя.

Короткий путь вел через столовую, и она без задней мысли направилась туда, даже не подумав о том, что настало время ужина, и все зэки дружно засели там. Уже на пороге она застыла, окидывая многочисленную публику ошалелым взглядом. «Я просто пройду мимо. Ничего страшного. Тем более, со мной охрана» – успокоила сама себе Инна и, уставившись перед собой в одну точку, прямая, как палка, пошла по проходу между столами. С ее продвижением стали затихать голоса, а за ними – бряцанье приборов о тарелки. В столовой повисла неестественная тишина. Она дошла почти до середины, когда один упырь сплюнул прямо ей под ноги.

– Я таких, как ты, соска, на воле драл и живьем закапывал!

– И за это сгниешь здесь заживо! – притормозив, с неприязнью огрызнулась она. Вот зачем? Нет, чтоб просто пройти мимо. Молча! Но шестым чувством она ощутила себя в относительной безопасности, зная наверняка, что Ян здесь и ни за что не позволит ее обидеть.

– Попадешь в ад, и сам черт тебя отделает так, что тебе покажется, будто тебя трахнули поездом! – Инну понесло, видимо, сказывалось пережитое нервное напряжение. Захар перевел взгляд на Ростовских, что сидел через проход от него и понял – хана. Тот уже медленно поднимался из-за стола, не сводя бешеных глаз с шеи малой. «Сиди и не рыпайся» – мысленно велел себе Зак.

Дальше все произошло в считанные мгновения: Ян кинулся на выскочку, один охранник оттеснил девушку подальше от дерущихся, другие без разбора cтали мутозить тех палками, пытаясь унять.

Захар сидел в тесной каморке на голом полу, согнув ноги в коленях и положив на них руки. Спина и шея затекли, но прислониться к стене и думать нечего – до того она холодная и сырая, что окочуриться можно. Вертухай – гнида, сложил нары и нацепил замок. Вечером, если не забудет, снимет, чтоб поспать, а с петухами – столкнет и опять закроет. Вокруг темно – одно вшивенькое оконце и то замуровано железным листом. Перед глазами так и стоит: девчонка с паническим ужасом в глазах, сокрушенно заливаясь слезами, смотрит, как охрана избивает Ростовских и зажимает трясущимися руками рот. Тут же память услужливо выставляет на обозрение совести такой же отчаянный взгляд, с мольбой глядящий на него, и… все. Он не сумел помочь тогда, но попытался это сделать сейчас. За что и угодил в кандей. Твою ж мать! Сумрачно, промозгло, до костей пробирает. Из колонок бесполый голос гундосит унылую малопонятную лекцию, чтоб зэки не могла переговариваться между собой. Стойкий, ядовитый запах параши разъедает слизистую носоглотки. Смрадный дым дешевых папирос усугубляет зловоние. Весь «букет» загоняет психику в темный страшный тупик и хочется выть от безысходности и обреченности.

Три дня Беркутов провел, мучаясь во сне кровавыми отрывками прошлого, наяву – грызней совести. Потом начал трогаться умом. Как именно он это понял – сам не знал. В конце концов, так недалеко и до психушки, поэтому переключился – стал выполнять ряд нехитрых упражнений, изматывая свое тело физически, ибо на психическом уровне он давно издох. Еще через пять дней он слег. Скудная по содержанию витаминов пища, грязная техническая вода вкупе с изнурительными нагрузками и постоянным холодом и – вуаля! ОРВИ обеспечено! Температура под сорок и прочие прелести. Перевели в медицинский корпус, где провалялся в полузабытье весь остаток срока карцера. Так конечно лучше, но не намного: из лекарств банки да йодная сетка – вот и выживай, как хочешь.

Короче, «вышел» Беркутов еле живой. Одно радовало – скоро домой. От этой мысли, как обухом по голове – где его дом? Куда ему возвращаться? Кто его ждет? Так и замер с книжкой в руке по пути в библиотеку.

Очнулся, дошел, наконец. Народу – никого. Видно, схлынул бешеный ажиотаж. Девчонка сидела за столом и чего-то строчила. Неслышно приблизился, просунул книгу сквозь решетку и уронил на край стола и глухим хлопком. Та обернулась на звук и подняла на него распахнутые глаза, а потом и вся поднялась. Глядела на него, не мигая, и Захар утонул в этих бездонных глазищах, впервые всамделишно их рассмотрев. Огромные, серо-зеленые, видящие саму суть человека и оставляющие след на подкорке. Такие захочешь – не забудешь.

– Второй том? – прервала затянувшуюся паузу, кивком головы указав на книгу.

Он отрицательно качнул головой, не в силах прервать зрительный контакт. Вот ведь, без понта, повезло говнюку такую цацу отхватить! Скоро Зак много будет встречать глаз, подобных этим – живых, выразительных, свободных, и что? Так и будет отмалчиваться? По-хорошему, за несколько месяцев до освобождения с заключенными должны работать психологи, помогая тем адаптироваться к новому будущему и не оступиться. Да куда уж там!

Девчонка хмыкнула:

– Не осилил? – спросил язык, «я же говорила, не вывезешь, тупой урод» – говорили глаза. Захар кивнул, соглашаясь. Стоп. Так дело не пойдет! Хоть слово из себя да надо выдавить.

– Отсутствующих страниц, – прохрипел он, договаривая ее предположение, и развернулся уйти. Когда до нее дошел смысл сказанного, она бегло пролистала книгу, и впрямь не обнаружив там добрую половину. Как не заметила, когда выдавала?.. Торопилась да мысли сумбурные в голове роем толпились – застукал тогда их с Яном. Кстати, ведь не сдал! К тому же ее саму спас от рук мародера. Еще в мордобой в столовой полез, за Яна вступился. Похоже, здесь существует отдаленно-расплывчатое понятие о чести и слове. Глупо, конечно, сам в карцер угодил. Но… подкупающе…

– Беркутов! – окликнула его по фамилии, а больше-то все равно не знала как. Тот замедлил шаг. – Спасибо, – нерешительно протянула Инна ему в спину. И он ушел.

Согревая руки о бумажный стаканчик с кофе, трясясь в автобусе ночного рейса междугороднего следования и глядя на пустынные заснеженные поля, проплывающие за обледеневшим окном, Инна крепко задумалась об этом парне. Ян о нем ничего не шкворчал, хотя, он вообще не обзавелся «корешами» – сторонился всех, как и прежде. Почему тогда этот полез в драку? И явно на стороне Яна. На заискивающего подхалима, выкруживающего «дружбу» он не похож. Мастью не вышел для такого типа. Надоел общий корпус и решил отдохнуть от всех? С трудом верится. Да и выглядел после такого «отдыха», мягко говоря, пришибленно, что ли… Весь осунулся, как будто даже в росте уменьшился; коже серая, обезвоженная, вся в трещинах; под глазами не то, что синяки – черные колодцы бездны. А сами глаза – в них страшно смотреть! Это глаза старого изнеможденного… даже не человека, нет – пса! Или колдуна, который проклят бессмертием и пережил войны всех веков и народов, видел миллионы смертей, тысячи катастроф и никак не мог изменить ход истории в лучшую сторону, а просто был сторонним наблюдателем, который впитывал адские муки и горе. В глубине его глаз таилась вселенская усталость.