– Не пора его зачислить в крепостной гарнизон? – шутливо спрашивал сэр Джон. – Не зря будет есть хлеб!

– Сэр, при последнем сражении с пиктами он не уходил с крепостной стены. Я дал приказ закрыть его под замок, но шустрый малый как-то выбрался и дрался с врагами, стоя на стене, до победы. Стрелял из лука не хуже солдат! Настоящий бесёнок!

Несмотря на выгодное расположение замка Дирлетон, он имел существенный недостаток – в нём не было источника воды.

Однако архитектор, возводивший замок, нашёл источник, и скрытно подвёл его к самому подножию скалы. Чтобы обеспечить замок водой, её ежедневно таскали в бурдюках в замок, и сливали в дубовые бочки, создавая необходимый запас. Однако в случае длительной осады, когда за стены невозможно было выбраться, замок лишался воды, обрекая его защитников на капитуляцию. Сэр Джон, собрав старых мастеров, долго советовался с ними, пока не было решено пробить глубокий колодец в скале, из которого можно было бы черпать воду. Это была тяжелая, и долгая работа, которую выполняли заключённые.

Имея запас продовольствия, вооружения, а главное, воды, замок мог выдержать, хоть и с трудом, тридцатидневную осаду, и продержаться до подхода королевских войск.

Поговаривали, что в стене колодца, так же, как и под резиденцией сэра Джона имеется потайной ход, ведущий за пределы замка, но точно никто ничего не знал, а те, которые знали, бесследно сгинули.

Однажды Койлин через подкоп в стене, в который мог пролезть только он, убежал в лес, захватив с собой маленький меч. Он целый день бродил в густых зарослях, пока не наткнулся на трех человек, жарящих на костре кабаний окорок. Подслушав их разговоры, он догадался, что перед ним разбойничья шайка, грабящая всех в округе. Лишь днём, под прикрытием крепостного гарнизона путники могли миновать опасный участок дороги, примыкающий к лесу.

Его неосторожное движение в кустах было замечено часовыми, и они бросились догонять мальчишку, который мчался, не разбирая дороги во весь дух. Он чудом миновал болотную топь, и забежал так далеко, что не сразу смог отыскать дорогу домой. Ночь он провёл под раскидистым дубом, крепко сжимая в руке своё маленькое оружие.

Проплутав ещё день в лесу, он явился в замок голодный, оборванный, но не испуганный, рассказав о своих злоключениях Гордону. Тот внимательно выслушал его, и приказал показать тропу, по которой Койлин добрался до дозорных разбойников. Эта вылазка обернулась удачей, в плен попал сам главарь шайки, мужчина громадного роста, с густой черной бородой, прикрытый кольчугой, которая была ему коротка. Во время боя он подбадривал членов шайки громоподобными криками, призывая на помощь людей из своего становища, которое, очевидно, было далеко.

Один глаз его был прикрыт тряпицей, но и с одним глазом он нанёс ощутимый урон солдатам сэра Джона. Когда из его рук выбили меч, он схватил бревно, и, размахивая им, уложил трёх солдат. Только метко пущенная стрела прекратила его яростное сопротивление. Разбойники дрались с особым ожесточением. Солдаты сэра Джона не могли развернуть строй, чтобы использовать численные преимущества, но, застигнутые врасплох члены разбойничьей шайки вынуждены были сдаться на милость победителя.

Однако милосердие сэра Джона простиралась не слишком далеко. Атаман шайки мужественно вынес пытки, которым его подвергли, чтобы вызнать место, где находится становище разбойников, но когда к его груди кузнец приложил раскалённую подкову, плюнул ему в лицо, после чего был сразу повешен.

Выпоров всех разбойников, сэр Джон приказал посадить их в тюрьму, выводя для тяжелых ежедневных работ по строительству замка. Особенно строптивым давали в руки кайло, и спускали в колодезную шахту. На возражения Гордона, говорящего, что тюрьма переполнена, сэр Джон заметил, что замок у него – не лес, места мало, поэтому узники должны довольствоваться тем, что есть, и быть благодарными за то, что их не повесили у ворот замка.

Миновали дни, месяцы, годы. Койлин, достигнув двенадцатилетнего возраста, уже доставал до плеча рослым воинам. Густые, светлые, прямые волосы падали ему на лоб, прикрывая глаза с яркими жёлтыми зрачками, взгляд был подобен взгляду зверя, когда тот высматривает свою жертву. Он был сухощав, скрытен, молчалив, на все обращения к нему он отвечал односложно, и никто никогда не видел на его лице улыбки. Двигался Койлин быстро и проворно, словно белка, забираясь на самую высокую башню, откуда открывалась панорама окрестностей. Его назначили слугой, в обязанности которого входило снабжать замок водой, и разносить её томящимся узникам; он с утра крутил ворот, доставая воду из глубокого колодца, и переливая её в большие дубовые кадки. Закончив работу, он тут же принимался за упражнения с оружием, стреляя из лука и орудуя мечом. Сражаться с ним находилось не так много желающих, поэтому Бетериш смастерил ему чучело, на котором он отрабатывал приёмы защиты и нападения.

– Учись малыш, действовать щитом! – наставлял его Гордон.

– Пускай таскает щит тот, кто не может владеть мечом! – отвечал Койлин, одним ударам разрубая толстую ветку граба.

Чтобы развлечь солдат, сэр Джон время от времени устраивал состязания по стрельбе из лука. В качестве приза выставлялось оружие и серебряные монеты. На зависть солдатам гарнизона, Койлин часто выигрывал эти состязания, посылая стрелу точно в мишень. Когда он натягивал сильными тонкими руками тетиву своего лука, казалось, он сам стремится вслед за стрелой, не давая ей уклониться от цели. Однажды он убил цаплю, неосторожно пролетавшую над замком, и прикрепил её хохолок себе на шапку. Это уже был настоящий воин, несущий смерть всем, на кого было нацелено его оружие.

В замке всегда было стыло и холодно, через открытые бойницы врывался леденящий ветер, камин пылал только в покоях сэра Джона, да и то в зимнее время.

Однажды Айлин дал ему за какую-то провинность крепкий подзатыльник, на что мальчишка ответил солдату метким пинком между ног. Тот, в свою очередь, закатил Койлину тяжёлую затрещину. Покачнувшись, Койлин устоял, и, выхватив меч, бросился на обидчика, нанеся солдату тяжёлую рану в бедро; если бы не подоспевшая стража, с трудом оттащившая рассвирепевшего Койлина, всё могло закончиться плачевно.

– Зверёныш! – закричал Айлин, прижимая рукой рану, из которой хлестала кровь. – Зря я тебя не выбросил в ров вместе с корзиной!

Узнав о случившемся, сэр Джон приказал посадить Койлина под арест в каменный мешок, устроенный для особо провинившихся. В течение десяти дней ему не давали ничего, кроме кувшина воды и куска чёрствого хлеба, и только заступничество Гордана, который тайком подкармливал узника, помогло Койлину живым выбраться на свободу. Никакого сожаления и раскаяния он не выказал.

С этих пор никто не осмеливался обижать Койлина или подшучивать над ним. Меч, который он всегда носил с собой, по приказу сэра Джона был отобран, но Койлин продолжал упражняться с мечом из дуба, который он выстругал для себя кинжалом, выигранным на состязаниях. Кроме владения оружием, Койлин, будучи смышленым малым, выучился читать и считать, чем нимало удивил сэра Джона.

– Оказывается, ты не только умеешь владеть мечом! Да знаешь ли ты, что даже не все бароны и рыцари могут читать! Ну-ка! – и он подал Койлину толстый фолиант в переплёте из телячьей кожи. Это были фенийские саги на гэльском языке.

– Да смотри, не порви страницы, эта книга стоит дороже, чем ты сам! – добавил он, и, скрестив руки на груди, слушал, как его слуга с запинками, но все же разбирает текст.

Похвалив Койлина, сэр Джон велел писцу научить писать способного слугу. Теперь Койлин ежедневно после выполнения положенных работ занимался письмом, старательно выводя буквы. Однажды писец, толстый мужчина с лицом красным от постоянного возлияния, попытался ударить своего ученика, но тот, перехватив его руку, так глянул в глаза писцу, что тот сразу обмяк, и что-то пробормотав, продолжил урок. Писец был очень раздосадован тем, что кто-то, кроме него может читать и составлять грамоты, и может случиться, что сэр Джон выгонит его за беспробудное пьянство. Писец, как мог, препятствовал учёбе, жалуясь сэру Джону на бестолковость ученика, однако тот, посмеиваясь, пригрозил, что если к осени Койлин не выучится грамоте, то его, писца, ожидает незавидная участь. Конечно, писец страшился зря. Несмотря на пьянство, он владел английским (теперь его называют староанглийским) и латинским языками, и, кроме того, понимал французский язык, хотя и не мог на нём писать.