От удивления, стоявший Ермолов, медленно осел на кровать. – Боже праведный! С ума можливо сойти!

– Так вот, – продолжила медленно и с расстановкой Екатерина, – с большим трудом, ошеломленному банкиру, удалось упросить полицмейстера написать письмо мне, но тот, отвез письмо московскому губернатору Брюсу, коий немедленно поехал ко мне во дворец, где все, наконец, и разъяснилось.

Александр Петрович, выслушав историю, от души расхохотался.

– Можливо представить, что пережил сей банкир!

Екатерина улыбнулась ему в зеркало:

– Так вот, Саша, в Москве с неделю муссировали историю, произошедшую с банкиром Судерландом. Левушка Нарышкин, быв участником одного из подобных разговоров, передал его мне в лицах. Ты ведаешь, как он умеет подражать голосам и интонациям? Так, что мне легко было вообразить, как оное действо доподлинно происходило. Ох, и посмеялась я!

Екатерина, весело улыбаясь, испросила совета:

– Ну и что делать с такими глупцами? Убрать с должности?

– Уж и не знаю, Катенька… Однако, сие доподлинная глупость…

Екатерина, уже улегшись в постель, рассуждала сама с собой: – Однако, к примеру, несмотря на непреодолимую глупость и недалекость оного Рылеева, он относительно успешно исполняет свои обязанности. Под его наблюдением был, наконец, достроен в текущем году красавец – Мраморный дворец, установлены наплавные мосты через Неву, открыта хирургическая школа, начали работать Никольский и Андреевский рынки..

Ермолов, желая показать, что он тоже неплохо ведает делами столицы, добавил:

– Основаны Литейный и Механический заводы, завершено мощение центральных дорог в городе, продолжается прокладка подземной канализации…

– Вот-вот! – подхватила довольным тоном Екатерина. – Стало быть, дела идут, что уж придираться… Пусть себе упражняется. Все равно: лекарства от глупости не найдено. Рассудок и здравый смысл не то, что оспа: привить нельзя. К тому же, я из своего жизненного опыта знаю, что человек и с посредственным умом, буде труд приложит, искусным быть может. Не так ли, Александр Петрович?

– Вестимо, так, государыня моя! Кто же разумнее тебя может рассудить? Едино ведаю: всё в мире творится не нашим умом, а Божьим судом. Дуракам же – закон не писан, естьли писан-то не читан, естьли читан-то не понят, естьли понят-то не так.

Екатерина рассмеялась:

– Вот именно: не так.

Записки императрицы:

Поскольку все важнейшие чужестранные вопросы обсуждаются и решаются при мне главным образом князем Потемкиным и Безбородкой, коий есть автор многих манифестов и деклараций, а такожде, понеже Александр Андреевич – участник важнейших переговоров с Австрией, Польшей, Крымом, Турцией, посему сим годом А. А. Безбородко возведен императором Иосифом II в графское достоинство.

Господин Гавриил Держвин назначен правителем Олонецкого наместничества. Мнится мне, что сей пиит справится с сим нелегким делом.

У себя в гостиной за столом, в кругу своих гостей, вдова графа Захара Чернышева, чопорная и надменная графиня Анна Родионовна, большая почитательница государыни Екатерины, узнав о случае с пожаром, когда Рылеев, дабы сообщить об том императрице, ворвался в ее покои, резко выговаривала:

– Не могу поверить, что таковое могло произойти с нашим обер-полицмейстером! – Она сверкнула гневными глазами. – Среди ночи – беспокоить императрицу из-за какого-то пожара! Пожары случаются, чуть ли не каждую ночь. Что же ей теперь – не спать? Сие ж не инако, как беспримерная глупость со стороны Рылеева!

– Ну, его тоже можливо понять, – благодушно возразил Левушка Нарышкин, – он мыслил, что приказ императрицы не обсуждается: сказала она сообщать обо всем, он и сообщил. – Нарышкин насмешливо обвел всех взглядом и продолжил:

– Сия глупость несравнима с тем, что произошло два года назад. Помните, когда из банкира Судерланда хотели сделать чучелу?

– Это когда обер-полицейский не расслышал, что речь идет о сдохшей собаке?

– Ну, дак, коли плохо человек слышит, надобно уходить со службы, – заметила Наталья Загряжская, обычным своим категорическим тоном. Нарышкин усмехнулся и спокойно поведал:

– Граф Брюс в подробностях мне рассказал, как отреагировала императрица. – Насмешник Нарышкин нарочно выдержал паузу. Все в ожидании, настороженно не сводили с него любопытных глаз.

Государыня Екатерина Алексеевна, – сообщил граф, – сразу же воскликнула:

«Боже мой, какие страсти! Полицмейстер помешался! Граф, бегите скорее, сказать этому сумасшедшему, чтобы он сей же час поспешил утешить и освободить моего бедного банкира Судерланда!»

Все, как по команде переглянулись. Лев Александрович насмешливо продолжил:

– Граф Брюс, понятно, побежал. Засим, государыня рассмеялась. Сказала, что когда она приказала ему сделать чучелу, полицмейстер как-будто нерешительно замешкался. Государыня же, рассердилась на него, приписав его отказ тому, что он из глупого тщеславия считает сие поручение недостойным. А тот, бедолага, с перепугу, чуть и не наломал дров.

– Ну, это ж надо быть до такой степени бестолковым! – паки высказалась в большом раздражении графиня Анна Родионовна. – Гнать надо подобных полицмейстеров с такой важной должности! И зачем государыня церемонится с таковыми неучами! – возмущалась она.

– Она его пожалела, – уверенно заметила Наталья Загряжская.

Нарышкин усмехнулся:

– А помните, как один из наших малоизвестных губернаторов сочинил доклад, что в его губернии вдруг исчезло солнце? – спросил он совершенно сериозным тоном.

Все мужчины в зале засмеялись. Женщины заулыбались, глядя на них.

– А что? – спросила графиня Чернышева, недоверчиво поглядывая на Нарышкина, ища подвоха.

Князь Федор Сергеевич Барятинский, сдерживая смех, ответил:

– Почтенный губернатор не знал, что иногда случаются солнечные затмения.

Графиня Анна фыркнула. Лев Нарышкин продолжил совершенно сериозно:

– Вот тогда, помнится, Олсуфьев предложил государыне, за невежество его, снять с поста губернатора. Но императрица не поддержала его, сказав, что сей губернатор, может статься, хороший человек и знатный руководитель.

– И посоветовала послать ему календарь, – ввернул свое слово князь Барятинский. – Там кое-что говорится и про затмения.

– Да-а-а-а, – насмешливо протянул обер-шенк Нарышкин, – бывает и таковое….

Графиня Анна Чернышева, передернув плечами, встала и, преисполненная неудовольствия, отправилась к креслам в другой угол гостиной.

Анна Нарышкина, как нередко бывало, по приглашению императрицы, прибыла на очередное Малое собрание в Эрмитаже. Добродушно беседуя с государыней и близким окружением Екатерины в тесном кружке, она, оглядываясь на мужчин, тоже сидящих в своем кружке и о чем-то мирно беседовавших, поведала, что некоторые из них почитают самыми красивыми – не русских, а французских девиц.

– У нас красавиц не меньше! – воспротивилась фрейлина графиня Екатерина Скавронская. – Самыми красивыми и умными почитаются графини Салтыкова, Остерман, Чернышева, Пушкина, госпожа Дивова, княжны Долгоруковы, Барятинская, молодые сестры Нарышкины, графини Шувалова и Загряжская…

Графиня немного передохнула и уже с улыбкой добавила:

Ну, и конечно, мои сестрицы графини Александра Браницкая и Варвара Голицына.

– Ну, и ты, голубушка, не уступаешь своим сестрам, – с улыбкой дополнила список красавиц Анна Протасова.

– Доброе сердце лучше пригожества, – возразила, молоденькая фрейлина, не самой приятной внешности. Но никто ее не услышал.

– А из мужчин? – полюбопытствовала веселая и остроумная, но далеко не молодая, изрядно пожившая на земле, Анна Нарышкина. Задавая сей вопрос, она закатила глаза и сделала смешную гримасу, исказив и без того изрядно поблекшее лицо.

Не задумываясь, Протасова, опередив Скавронскую, перечислила:

– Графы Николай Румянцев, Николай Салтыков, Александр Строганов, Андрей Разумовский, Андрей Шувалов, Александр Безбородко, Голицын, Куракин, Кушелев…