– Пропуска в кармане. Машины заправлены. Водителей и охрану проинструктирую.

– Смотри, здорово не инструктируй. Это специальные люди, и правила у них свои. Еще обидятся.

– На обиженных воду возят. Они ведь не знают, когда выезжаем, куда везти и где вы живете. Разрешите идти. – Герасимыч был уверен в своей правоте.

3

В Москву выехали, как и планировали. Было еще светло. На широте Москвы летом в это время начнет темнеть минут через тридцать. Но вечерняя прохлада уже заявила о своих правах. И поднявшийся ветерок добавлял бодрости. Когда рассаживались по машинам, Герасимыч безоговорочно открыл правую заднюю дверь, дождался, пока Александр Сергеевич с недовольным видом усядется на заднем сидении, а сам с невозмутимым видом сел впереди. Новый водитель, сравнительно молодой парень, аккуратно одетый, своей молчаливостью и отсутствием подобострастия понравился Александру Сергеевичу. Уверенный взгляд, массивные плечи, легкие движения. Под пиджаком в наплечной кобуре угадывался тяжелый пистолет. – Парень-то не прост, – подумал Александр Сергеевич, – и машинка у него солидная, – наметанным взглядом он ощупал фигуру водителя, – очевидно, "Стечкин".

Резко ушла вперед головная машина, следом тронулись и они. Сзади, как привязанная, шла вторая машина сопровождения. На постах их не останавливали, видимо были предупреждены, лишь провожали внимательными взглядами. Вырвались на шоссе. Маленькая колонна ходко шла к Москве. Чувствовалось, что двигатели у всех трех "Волг" были форсированные. Чтобы разгрузить голову, Александр Сергеевич попытался думать о посторонних вещах. – Пусть о задаче сейчас Олег думает. У него с анализом данных лучше получается. – Александр Сергеевич искренне уважал Олега Глебовича за аккуратность не только во внешности, но и в работе, за скрупулезность, системное мышление, умение видеть главное и, конечно, за чутье, позволяющее безошибочно отбрасывать при анализе данных всякую шелуху еще на раннем этапе. – А Герасимыч хорош, тоже мне преторианец, видит во мне только объект опеки. Как он меня назад усадил! Ведь понял, что я рядом с водителем люблю ездить. Нет, на своем настоял! Причем без всяких словесных просьб. Железный Дровосек из сказки. Да, приказ Ивана Максимовича – для него закон. По справке, подсунутой Олегом, Герасимыч – старший прапорщик Котляров в отставке, служил в спецназе, побывал в большинстве мест, где только воевали. Уникальных физических способностей человек! И стреляет как снайпер, и водит любую технику, как на колесах, так и на гусеницах. Мастер ножевого боя. Хоть и возраст, и ранен был неоднократно, здоров как бык. Немецкий и английский знает, между прочим. Несмотря на это все, выбросили из армии за ненадобностью. О чем только кадровики думали? Страшные времена пережила армия. Ладно, буду думать о другом. Внук все же молодец! На мое предложение подумать о военно-юридической службе по окончании института, твердо заявил: – Решу сам! – не хочет, видите ли, чтобы дед протежировал. Несовременная точка зрения, но правильная. Мне же самому никто не протежировал. Командиры и начальники посылали учиться в академии и продвигали за хорошую службу. Не более того. Десантное училище, девятая рота, которая готовила офицеров для спецназа, и попал в которую из-за первого разряда по боксу и приличного знания французского. Спасибо средней школе с углубленным изучением иностранного языка. Кстати, французский сейчас может и пригодиться. Потом пришлось выучить английский, немецкий и пушту. Затем Командная академия имени Фрунзе, потом Академия Генерального штаба. Не считая средней школы, учился девять лет. Надо переключиться на что-нибудь отвлеченное. – Умел он управлять собой. Однако мысли текли все о том же: – Училище. Потом лейтенантские погоны, служба в различных бригадах спецназа. Служба в Афганистане советником командира полка, потом бригады, дивизии. "Цветная" революция в Таджикистане. Решением министра обороны откомандирован в одну из средне-азиатских республик. Служил там вначале заместителем, потом и первый заместителем министра обороны. Возвращение домой, начальник управления в Главке, потом заместитель начальника Главка, правда, один из нескольких заместителей. Чистых семь лет участия в боевых действиях. Боевые ордена. Да, пришлось… Вот и демобилизация. Думал, отдохну, наконец. Ан, нет!  Привлекают и привлекают…

За этими мыслями Александр Сергеевич так и не заметил, как доехали. Охрана быстро, чтобы не задерживать, проверила подъезд, лифт, лестницу и лестничные площадки. Попрощавшись с водителями, он поднялся к себе домой, следуя буквально за широкой спиной Герасимыча. Опять подумал: – Вот же какой преторианец!

Простился с Герасимычем и охраной и зашел в квартиру. Так закончился этот непростой рабочий день. Нет, не рабочий, а очередной день его жизни.

4

На следующее утро, в восемь часов, когда Александр Сергеевич уже находился в прихожей и готов был выйти из квартиры, раздался звонок на мобильный. В трубке голос Герасимыча: – Здравия желаю, я на площадке.

Да, – подумал Александр Сергеевич, – поистине краткость – сестра таланта.

Вышел из квартиры, пожал руку Герасимовичу, который тут же безапелляционно заявил: – Вот Павел, – указал он на стоявшего в стороне рядом с другим охранником крупного мужчину в джинсовом костюме, – он остается здесь. Будет не в вашей квартире, а поблизости. Покажите его вашим родным и скажите им, чтобы дали ему номера своих телефонов и выполняли его рекомендации.

Александр Сергеевич вздохнул, повернулся и пошел обратно домой. Он, конечно, все понимал. Спустившись вслед за Герасимычем во двор дома, Александр Сергеевич сунул ему бумажку с первым адресом, – читай, мол, в начале едем туда, – и сел в машину. Без интереса наблюдая, как собравшиеся заранее водители, выслушав Герасимыча, бросились к своим машинам с заведенными двигателями, и охрана, сорвавшись со своих точек, мгновенно влетела в машины, Александр Сергеевич думал о первой, наверняка трудной встрече. Подъехав к Отделу внутренних дел района Арбат по адресу Кривоарбатский переулок, дом 14, Александр Сергеевич приказал: – Со мной ты, Герасимыч, и двое из охраны.

Представился дежурному по отделу, показав один из документов из того большого конверта: – Старший следователь военной прокуратуры Хабаров. Мне надо видеть начальника отдела.

Войдя в кабинет, опять представившись, пожал руку предупрежденному дежурным по телефону начальнику. Затем Александр Сергеевич, достал из папки другой документ из того же конверта и сухим голосом произнес: – Мы забираем у вас Устюгова. Он – военный, хоть и в прошлом, все же убийство, пусть и непредумышленное. И заведенное на него дело прошу передать мне.

Начальник, пожилой полковник полиции, позвонил куда-то, очевидно, в военную прокуратуру и сказал: – Ну наконец-то. Я боялся, что ненароком он порвет кого-нибудь из моих. На нем два убийства. Один в машине Скорой скончался, второй – в Склифе, третьего еле откачали. Мои сотрудники в камеру бояться к нему зайти. Я сам вас провожу.

Спустившись в подвальное помещение, где находились камеры предварительного заключения, и, подойдя к крайней двери, начальник сам открыл глазок и сказал: – Полюбуйтесь, вот так и ходит, как тигр, не спит, не ест вторые сутки. Нары сорвал. Сила чудовищная. Ждали, что решетку выломает, когда увидели в глазок, как он на ней подтягивается. Убил ведь голыми руками, вроде защищая молоденькую парочку от нацменов. Ходит, ходит, упадет плашмя на пол и отжимается, потом опять ходит. Часами на полу сидит, ноги под себя, глаза закрытые, вид отсутствующий. Медитирует, что ли.

Александр Сергеевич увидел в глазок поджарого невысокого человека чуть старше средних лет, мягкими шагами пересекающего небольшую комнатку. Повернувшись к Герасимычу и своей охране, следовавшим по пятам, сказал: – В машину! И внимание, особо опасный преступник.

Приняв у сопровождавшего их местного следователя пакет с уголовным делом, тут же расписавшись и пожав начальнику отдела и следователю руку, Александр Сергеевич пошел на выход. Сев в машину, он подождал, когда выведут Устюгова, крикнул: – Сюда ведите, в мою машину. – И, подождав, когда подведут, приказал: – Сажайте сюда, рядом со мной. И идите все погуляйте. Позову. И ты, Герасимыч, тоже иди, нечего здесь пыхтеть, недовольство показывать, закрой только нашу дверь.