Повернувшись, Александр Сергеевич пристально вгляделся в невозмутимое лицо сидящего рядом с ним человека, полистал книгу своей памяти: – Да, это он, Александр Устюгов.

– Ты помнишь меня, тезка?

– Я вас еще через глазок узнал, товарищ генерал-лейтенант. Или уже не товарищ, а гражданин? Там сколько трупов образовалось? Один? Два?

Александр Сергеевич искренне расхохотался. – Через глазок, говоришь? Вначале, тезка, я выскажу тебе свое недовольство. Как можно было так опрометчиво себя проявить! Это прокол. Какие-то нацмены, калечить их, убивать. Нездорово.

– Эта нерусская, извините, мразь мало того, что хозяйничает в моей стране, но и унижает наших людей. Мальчик решил в кафе девочку угостить мороженым во время первого свидания, а тут эти, трое.

Устюгов замолчал. Застыл, только желваки ходили под темной, дубленной ветрами всех континентов, коже. Потом продолжил: – А для чего я должен беречь себя и не прокалываться, а, Александр Сергеевич? Да, не думал я, что в военную прокуратуру поеду в сопровождении замначальника Главка генерал-лейтенанта Хабарова по прозвищу Кремень! И не догадывался, что меня так боятся.

– Ладно, тезка. Шутки в сторону. Я приехал к тебе, чтобы передать привет от Ивана Максимовича и его просьбу. Просьбу выслушать меня и согласиться помочь в важном деле. Важнее этого дела другого быть не может. Ты нужен, Саша, нужен, прежде всего, Ивану Максимовичу. И стране.

– Про страну я слышу не первый раз, – зло ответил Устюгов, – а вот Ивану Максимовичу… – Устюгов долго молчал, тоскливо глядя на спешащих куда-то людей, сидящих бабушек у подъезда дома напротив, бегущих мимо мальчишек, явно опоздавших в школу, и чувствовал, что он никому не нужен. Кроме…

– Согласен. Что надо делать? И что по поводу убийства?

– Про убийства забудь. А делать тебе вот что…

Время – предновейшее. Час "Х" минус год.

Место – город Химки.  Московская область

1

Весна. Середина мая. По небу бежали облака, стараясь закрыть щедрое на тепло солнце. Легкий ветерок шевелил верхушки деревьев, пытаясь рассказать им свою историю, они же отвечали ему шелестом листьев.  Ничто не предвещало обещанного метеослужбой дождя. Юрий Борисович Новиков, военный пенсионер в сорок восемь лет, невысокий, лысоватый, на вид полноватый светлый шатен, в джинсах и темно-синей тонкой куртке, сидел на скамейке центрального парка. Здесь в дальней аллее он по ежедневному обыкновению кормил голубей хлебом, принесенным с собой. Задумчиво кроша четвертинку батона, лениво думал: – Хоть о ком-то забочусь. Семьи нет, товарищи детства забылись, коллеги по службе растерялись по свету, друзей нет. Уже нет.

Защемило сердце. Вспомнился единственный в жизни близкий друг, Сережа Козлов, погибший в амазонской сельве, подстреленный с вертолета и упавший с плота в коричневую жижу полноводной чужой реки. Новиков, в это время раненый, в беспамятстве лежал на плоту, окруженный бойцами группы "Дельта", стремящейся вырваться из западни. Давно это было. Тропический дождь, сполохи стрелкового огня с левого берега и этот чертов вертолет. Как он в такой дождь смог прилететь? А группа задачу выполнила… И Новикова вытащила. После той командировки были еще. Но именно та врезалась в мозг и не давала покоя по ночам. В своих кошмарных снах он стрелял и стрелял, что-то кричал и выискивал воспаленными глазами очередную цель. Потом гранатометный выстрел с берега, удар и чернота. Вспомнил свою растерянность, когда узнал, что уволен из армии. Он же ничего больше другого, кроме как служить, в этой жизни не умеет! Странно теперь жил Новиков. Спал, ел, поддерживал физическую форму скорее по привычке, чем по необходимости, тщательно убирал квартиру, никуда не ездил, телевизор не смотрел, газеты не покупал, компьютера не имел, даже не имел сотового телефона за ненадобностью, ни с кем не встречался. Поздними вечерами часто сидел на диване, рассматривая многочисленные спортивные награды: медали, кубки, грамоты, развешанные на стене и расставленные на серванте. Мастер спорта по пулевой стрельбе из винтовки. Выполнил норму "мастера" давно, еще заканчивая школу. Последний раз выступал, будучи на последнем курсе Рязанского десантного училища, на первенстве то ли ВДВ, то ли Московского округа. Юрий Борисович не помнил. Все было, как сейчас казалось, в чужой далекой жизни. Потом участвовать в спортивных соревнованиях не позволяла офицерская служба. Иногда брал в руки книгу, в доме была прекрасная библиотека. Раньше чтение было его страстью, но сейчас читать у него не получалось. Подолгу сидел над раскрытой книгой, не понимая прочитанного. Закрывал книгу и шел в парк. Он все делал автоматически. Казалось, что внутри все покрылось коркой из обожженной глины. Из развлечений – только шахматы и голуби. Юрий Борисович тяжело поднялся, давали знать ранения и приобретенный в джунглях ревматизм. Каждое утро приходилось долго разминаться, складываясь, садясь на растяжку, раскачиваясь сидя на корточках, отжимаясь от пола, подтягиваясь на турнике в коридоре и на нем же качая пресс. Радовался, когда приходила легкость, и суставы начинали нормально работать. Но стоило только немного посидеть, и тело застывало, а в суставы словно сыпанули песка.

– Уже не живу, а просто бесполезно существую. – Подумал Новиков и пошел играть в шахматы с пенсионерами на площадке под навесом, у выхода из парка. – Этот шустрый дедок, надо же, выиграл у меня вчера две партии подряд, судя по виду и ухваткам, бывший военный. Надо у него взять реванш, если он сегодня придет.

Он никого не знал, с кем почти каждый день играл в парке в шахматы. С людьми Новиков сходился плохо, не хотел никого пускать в свою жизнь. Да и другие люди его не интересовали.

2

После шахматной игры Юрий Борисович возвращался домой в свою просторную двухкомнатную квартиру уже к вечеру, сыграв удачно на высадку подряд пять партий. Сегодня он был в ударе. – А ведь удалось у этого военного дедка выиграть, – довольно думал он. Вот и его дом, большой, сталинской постройки, где он унаследовал квартиру у родителей, отца, полковника ракетных войск, и матери, школьной учительницы, ушедших из жизни четыре года назад. Отец умер от инфаркта, а мать не могла жить без мужа и ушла через полгода. Входя в подъезд, Новиков вспомнил, как вчера здесь же к нему подошел какой-то человечек неприятной внешности с искусственными зубами и бегающими глазами. – Вы живете в пятой квартире на третьем этаже? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Мы должны купить вашу квартиру. Деньги дадим хорошие.

Юрий Борисович поморщился, почувствовав гнилостный запах изо рта человечка.

– Квартира не продается. – Новиков, не обращая внимания на попытку продолжить разговор, пошел пешком на свой этаж. Пренебрегая лифтом, он всегда стремился давать работу своим мышцам и суставам. Сегодня в подъезде никого не было, однако сверху доносился какой-то разговор на повышенным тонах. Когда он поднялся на третий этаж, застал неприятную сцену. У соседней, шестой квартиры, в которую неделю назад вселилась молодая хрупкая женщина с огромными испуганными глазами, здоровенный молодой толстяк в спортивном костюме тряс за плечи эту женщину и почти кричал: – Ты, лярва, продашь квартиру или вылетишь из окна.

Новиков остановился и произнес тихим голосом: – Полегче.

Стоящий поодаль субтильный тип в таком же адидасовском костюме, придвинулся и засунул руку в карман. – Проходи, дядя, не твоего ума это дело.

Новиков молча ударил ладонью снизу вверх в нос толстяку, повернувшемуся к нему, и, развернувшись, заехал субтильному типу ногой в промежность. Толстяк заверещал, выпустив женщину, и схватился руками за лицо. А тип истошно крича, держась за свое хозяйство и подогнув колени, упал набок и стал кататься по площадке. Юрий Борисович, схватив перепуганную женщину за руку и быстро открыв свою дверь, увлек ее к себе, провел на кухню и посадил за стол. – У вас в квартиру дверь закрыта? – Женщину била дрожь. Она не сразу поняла, что вопрос был адресован ей. – Нет, просто захлопнута, я же не знала, – она задыхалась, по лицу текли крупные слезы. – Где ключи? Надо дверь закрыть. – Что? А… Ключи на крючке, в прохожей на вешалке.