У Новикова сложились плохие отношения с главным фтизиатром, то есть их, этих отношений, совсем не было. Железный Михаил Аронович, увидев, просто изгонял Юрия Борисовича прочь, как кота, забравшегося на кухню в отсутствие хозяйки.

Те недолгие минуты, которые проводил Новиков с Машенькой, были для него огромной радостью, да и для Марии тоже. Она приходила на свидания всегда с Мамонтенком, прижимая его к груди. Видно было, что она с ним не расстается. Они держались за руки и взахлеб говорили, рассказывая друг другу о всяких мелочах. Юрий Борисович чувствовал, как Машенька возвращается к жизни, видел, как хорошеет ее личико, как блестят ее огромные лучистые глаза, когда она смотрит на него, смотрит всегда с восхищением. Она была его Ангел, его Богиня! И он менялся вместе с ней. Становился молодым, сильным, красивым. Он сможет сделать все ради счастья своей Богини!

Но наступили перемены.

9

Однажды Новиков хитроумно проник на запретную территорию, на этот раз через хозяйственный вход, пользуясь хорошим отношением хозяйственников, заносивших тюки с бельем. И тут на первом этаже его накрыл Михаил Аронович. Вместо того чтобы с позором изгнать преступника прочь, Михаил Аронович, седой и строгий, подозвал Юрия Борисовича и сказал:

– Вот что, юноша, – Новиков переступил с ноги на ногу и глупо заулыбался, как хорошо было бы, если бы эти слова услышала Машенька, – причин для радости нет, юноша. – Продолжал Михаил Аронович. – Принято решение – Марии делать операцию.

Сердце Юрия Борисовича ухнуло вниз.

– Как операцию?! Я вижу ее почти каждый день. Ей все лучше и лучше. Я знаю. Может быть, вы ошибаетесь?

Михаил Аронович смотрел на него серьезным взглядом мудрого человека и, чувствовалось, что говорить ему не хочется.

– Да, некоторое улучшение наблюдалось. Такое случается часто. Но стадия открытая, жизненных сил у нее недостаточно, а именно их наличие часто бывает определяющим. Мощные антибиотики, да и весь комплекс лечебных средств нужного успеха не имеют.

Он помолчал и продолжил:

– Операция будет через три дня. Ее будет делать главный хирург госпиталя. Он прекрасный хирург. Марию уже начали готовить. Так что приходите через неделю прямо ко мне. А сейчас – на выход.

10

Операция прошла в штатном режиме, как выразился главный хирург, когда они втроем сидели в кабинете Михаила Ароновича.

– И что теперь делать? – Спросил Юрий Борисович.

– Теперь будем ждать, – сказал главный хирург, крупный, заросший по самые брови черной с сединой бородой. Он был одет в зеленый халат и крутил в толстых пальцах такого же цвета шапочку.

– Вот что, юноша. Этап операции прошел успешно. “Мы уточним схему лечения, кое-что добавим, кое-что уберем”, – сказав это главный фтизиатр, замолк, будто бы вспоминал важное, поморщился и добавил, – Андрей Александрович прав, будем ждать и надеяться.

Потянулись дни волнений. Теперь Новиков, проникнув в госпиталь, не избегал Михаила Ароновича, а наоборот, подбегал и спрашивал:

– Ну как Маша?

Михаил Аронович терпеливо отвечал примерно одно и то же. Мол, все идет по плану. Изменений мало. И уходил. Теперь он перестал выгонять Юрия Борисовича из госпиталя. Это насторожило Новикова.

И, конечно, Новиков каждый день допрашивал с пристрастием начальника отделения Николая Петровича. Тот не менее терпеливо, чем главный фтизиатр, отвечал практически то же самое.

С Машей Юрий Борисович встречался реже. Она много времени была занята лечением, а иногда плохо себя чувствовала.

Когда встречались, то садились на подоконник в дальнем конце коридора, Маша брала руку Новикова и прижимала к груди или прижималась к руке щекой. Просила рассказывать. И он рассказывал про мечту о Крыме, про синее теплое море, про дальние дали, белых чаек и одиноком паруснике. Он описывал ей в мельчайших деталях маленький домик, в котором они будут жить на берегу моря, говорил, что у них будут дети. И обязательно дочь, которая будет похожа на Машу. У них будут сад, виноградник и обязательно лодка, на которой они вместе будут выходить в море.

Она зачаровано слушала, и глаза ее опять лучились, а щеки розовели. Было видно, что она зажглась их мечтой еще больше, чем Юрий Борисович, и думает об это постоянно. Вернее, живет только этой мечтой и встречами с Новиковым. Шли месяцы.

11

Так прошло еще время. Сколько, Юрий Борисович не заметил.

Однажды в госпиталь его категорически не пустили. Не пустила та смена на проходной, с которой он давно сдружился. Долго ходил Новиков вокруг большой территории. Уже собрался лезть через забор, но встретил у тыльных ворот знакомого хозяйственника. И тот ему сказал:

– Слушай, не ходи сегодня. Мария твоя… занята.

С очень неспокойным сердцем Юрий Борисович побрел в маленькую комнатку, которую уже называл домом.

Всю ночь он не спал. Среди ночи вдруг что-то ударило в сердце. К утру беспокойство увеличилось и перешло в панику. В восемь часов утра он собрался все же идти в госпиталь. И тут зазвонил колокольчиком маленький белый сотовый телефон, который он забрал у Маши. Могли звонить только из госпиталя.

Голос Николая Петровича тихий, какой-то совсем чужой, глухо звучащий, сказал:

– Юрий Борисович, приезжайте.

В голове взорвалась граната. Как тогда. Не переодеваясь и не закрыв дверь, Новиков бросился в госпиталь.

Маша умерла ночью. Врачи ничего не смогли сделать. Она просто угасла.

Михаил Аронович что-то говорил о том, что все было плохо с самого начала. Открытая запущенная стадия, слабый иммунитет, и только поддержка Новикова, и ее вера в него позволили ей пожить еще немного.

Сейчас она лежала в специальной комнате на столе, установленном посредине. Юрий Борисович стоял рядом, держа в своей руке холодную неживую руку Машеньки. У него было одно желание: посмотреть Машеньке в лучистые глаза. Но это было невозможно. Ее глаза были закрыты навсегда.

Новиков стоял рядом с Машей, сжимая ее руку и глядя в любимое спокойное лицо, вдруг понял, что он тоже умер.

Та граната все же достала его. Она убила Машу и сожгла ему душу и сердце.

В комнату к Маше зашел Вазген Галустович. Перекрестился, что-то прошептав, перекрестил Машу, взял сильной рукой Новикова за плечо и увлек за собой. В своем кабинете усадил за приставной стол, взял из серванта бутылку коньяка и пузатый бокал, налил и поставил перед Юрием Борисовичем. Долго молчал, глядя на поникшего и раскачивающегося на стуле Новикова, и сказал:

– Мы поможем похоронить Машу.

Юрий Борисович молча встал, не глядя ни на бокал, ни на Петросяна, и вышел из кабинета.

12

Машу Новиков похоронил на Щербинском кладбище, в дальнем конце, где за оградой на холме шумели березки.

Когда рабочие ушли, он долго сидел у могилы. Весь день, всю наступившую ночь и только поздним утром следующего дня уехал в Москву.

На могиле рядом с цветами сиротливо стоял маленький лохматый Мамонтенок.

В Москве, добравшись до своего дома, пересек двор, не глядя по сторонам, зашел в подъезд, поднялся в квартиру. Забрав из альбомов фотографии матери и отца и, аккуратно разложив их по карманам, спустился вниз. В вестибюле столкнулся с двумя крепышами лет по тридцать. За ними маячил знакомый толстяк. Бандиты, увидев Новикова, растерялись. Идущий первым крепыш, придя в себя, выхватил нож. В ту же секунду Юрий Борисович нанес ему в горло страшный удар пальцами раскрытой ладони. Противно хрустнуло. Подхватив выпавший у бандита нож, Новиков метнул его во второго крепыша. Нож вошел ему тоже в горло по самую рукоять. Толстяка уже нигде не было.

Выйдя из подъезда, Юрий Борисович обогнул дом, вышел на улицу, остановил жестом удачно подвернувшееся такси. Молча сел на заднее сидение, бросил водителю:

– Вперед.

Машина тронулась. Водитель, в зеркало разглядывая странного пассажира, боялся спросить, куда вести.

Москва осталась далеко. Новиков шел по полевой дороге, ссутулившись и опустив голову. Бесконечно билась одна мысль: