— Да так… — замялся Тидиш. — Помогаю по дому…
— Ах ты, поганец! — От громкого резкого крика Джай невольно вздрогнул. — Ах ты лентяй, ах ты лоботряс! Где тебя только смарги носят?..
Тидиш вжал голову в плечи, казалось, он втянул бы ее полностью, подобно черепахе — не мешай ему уши. «Поганец», «лентяй» и «лоботряс», стало быть, — о нем!
Джай оглянулся, разглядывая, кто же это так костерит мальчишку.
Подслеповато щурясь, к ним семенила старушка, помогая себе клюкой, время от времени она останавливалась, и клюка из опоры превращалась в оружие угрозы, которым она потрясала в воздухе.
— Тебе что было сказано?! А?.. А ты, небось, шлялся снова по тавернам?! Ах ты гуляка смаргов! Так, глядишь, и в свинью превратишься! Да хорошо, если в свинью — в смарга! В самого настоящего! В смарга со свиным рылом! Будешь после по полям бегать! Голый, злой, голодный! Волосы все выпадут! И только уши твои останутся! Вот увижу смарга с такими ушищами — буду точно знать, что это Тидиш! Говорила ж тебе: не пей! А то худо будет! А он спозаранку в таверне! Вот превратишься в смарга — никто тебе больше не поможет! А это кто такой будет? — Старушка силилась разглядеть Джая. — Собутыльник! Кто ж еще?! Пьяные уже с утра? Окосели уже?.. Чую, чую, как от вас вином несет! Вот говорила я Лили: «Не бери его — если сызмальства привык воровать да побираться, никогда человеком не станет!» Так нет — взяла, приютила, сердце у нее доброе! И чем ты платишь ей за такую доброту?.. Еще и дружка своего привел!
Тут старушка накинулась на Джая:
— А ты, что здесь делаешь? Что высматриваешь? Думаешь, чем бы поживится?! Что, Тидиш?.. — Бабуля снова обернулась к пареньку, покрасневшему, словно закатное солнышко. — Подельничка привел? Думаешь, что ограбив свою благодетельницу, заживешь? Вижу я ваши замыслы! Ночью надумали дело-то провернуть? Этой или следующей?.. — Снова вперилась в Джая взглядом черных цепких, хоть и по-старчесски мутных глаз. — Знаю я вашего брата! Междуморец?.. — Она приблизила к нему лицо, щурясь еще больше. — О! Так ты междуморца отыскал! Тидиш, Тидиш, как же тебе не совестно — вместе с междуморцем о грабеже помышлять! Мы тебе как семья!
Джай то хмурился, улавливая в монологе старушке части печальной истории Тидиша и его промахи за время проживания в семье Аворов, то улыбался — так как узнал бабушку Лили, которую когда-то исцелял на рыночной площади в Брасе, предостерегая от растраты на эликсиры шарлатана. Джай снова потянулся лазурными нитями исцеления к старушке. За семь лет новые болячки настигли женщину, у нее из-за катаракты ухудшилось зрение, мучили артриты, пошаливало сердце.
Бабушка все еще продолжала ругаться, и на Джая, и на Тидиша, который, казалось, одним лишь страстным желанием сейчас разверзнет землю под ногами и провалится куда-нибудь подальше от брани бабульки. В ход уж было пошла клюка, прошедшаяся чуть пониже спины у паренька, и переключившаяся на спину Джая. Он поежился, пытаясь ускользнуть — с тех пор, как он в роли Верховного, Астри Масэнэссу доставалось нечасто! Но рук Джай не опустил, и продолжил исцеление. Наконец, воинственная старушенция, почувствовала тепло, остановилась, с удивлением глядя на Джая, выронила свое грозное оружие — клюку. Джай с облегчением вздохнул, Тидиш заинтересованно вытянул шею, понимая, что загадочный Масэнэсс как-то обезвредил бабульку, только вот как — не знал.
— За что ж ты так междуморцев не любишь, бабуля Вара? — спрашивал Джай, закончив с исцелением. — Неужели обидели тебя чем-то мои земляки?
— Кто… Кто ты?.. — бормотала бабушка.
— Не узнала? Я тебя, помнится, уже раз исцелял. В Брасе еще.
— Неужто ты?.. — Она ахнула, всплеснула руками. Исцеленные глаза позволили получше рассмотреть Джая, Вара разрыдалась и бросилась его обнимать. — Астри Масэнэсс? Ты?..
Как выяснилось, семья Аворов переехала в Астриен не так давно. Решили жить здесь, начать все с начала. Эсин не пил с тех пор, как Джай отправил его в путешествие с письмом.
— Как рукой отрезало! — рассказывал за ужином, на который был приглашен и Джай, глава семейства, оказавшийся добрым и мягким человеком, — Туда шел, ни спать, ни есть не мог — ваш наказ помнил. Все думал, что вы за мной смотрите, что если выпью хоть каплю — умру. Ну и спешил, конечно, очень. Затем встретился в условленном месте с человеком в синем плаще, передал письмо, получил деньги. Обрадовался так, словно меня из тюрьмы выпустили. Дай, думаю, на радостях перекину пару чарок! Такое избавление грех не отпраздновать! Пошел, значит, в таверну — в другую, не в ту, где меня встречал получатель письма. Купил себе бутыль вина. Сел, налил в чарку, сижу и смотрю на нее. Не идет! Я ко рту подношу — а выпить не могу! Не идет, и все тут! Так, словно, вы, простите, Мастер Масэнэсс, на меня со дна смотрите! Так и не смог! Оставил бутыль… а ведь деньги за нее заплатил. Целую бутыль!.. Бросил и ушел… И с тех пор ни капли в рот не взял. — Эсин продолжал свой рассказ, и Джаю показалось, что его взгляд какой-то затравленный и перепуганный, несмотря на добродушную улыбку и достаточно спокойный тон. Джай думал — показалось, но мужчина явно нервничал, то и дело тянулся к шее, что-то там нащупывая. Когда хозяин дома повернулся к жене, вставившей свое слово в повествование, Джаю удалось заметить у основания шеи Эсина уродливый застарелый шрам. — Вернулся домой, а там!.. Лили здоровехонька, ходит! Деньги есть! И зажили мы с тех пор, как в легендах рассказывают! Только в Брасе никто не верил мне, что я пить-то бросил, всё звали меня с собой дружки-собутыльники. Я конечно от них нос воротил, но все равно — тяжко, когда тебя все помнят пьяницей! Ну и решили мы податься на восток. Пришли в этот город новый — Астриен! И зажили еще лучше! Вот и Тидиша приютили. Бродил мальчишка неприкаянный, воровал, попрошайничал, а Лили говорит: «Давай его к себе возьмем, с нас не убудет». Ну и я считаю, что не убудет, пущай живет малец. Бабуля вон за него взялась — уму-разуму научит.
— Она научит… — едва слышно для слуха Джая пробормотал Тидиш.
Лили, похорошевшая, ставшая похожей на благородную даму, весь вечер плакала, вспоминая те дни. Джая едва самого не прошибло на слезу — стареет?..
Вечер подходил к концу, сердцу стало по-домашнему тепло и уютно, хотелось остаться в этом доме еще одним приемным сыном, или приемным отцом… кем-нибудь, лишь бы не возвращаться в Город Семи Огней, заключивший его в свои каменные объятия, ставшие для «ветра» тюрьмой, одевший ярмо власти на его шею и оковы ответственности на его руки.
Выходя из дома Аворов, провожаемый всей большой семьей, Джай обернулся, возвел руки, создал несколько крупных тарийских светильников и повелел им зависнуть над крышей, освещая жилище его друзей, рассказывая всем о том, что сам Астри Масэнэсс защищает обитателей этого дома. Глаза Тидиша засияли еще ярче, чем тарийский свет — теперь-то друзья и девушки точно поверят, что у них в гостях был Верховный.
Напоследок Джай окинул взглядом Эсина: мнется за спинами жены и детей, переступая с ноги на ногу, глаза опущены в землю, губы что-то бормочут, и Мастер Путей слышал — что:
— Когда ж уберется он, наконец?.. Не к добру… Ой, не к добру… Теперь жди беды… Говорил я — не нужно сюда ехать… Да кто ж знал, что он явится?..
Что бы это все значило? Джай удивился смыслу того, о чем бормотал бывший пьяница, но решил, что не его это дело и, помахав на прощание рукой Лили, бабушке Варе, детишкам, направился к Бонли.
Шустряка Джай встретил на пороге таверны, притом тот не выходил, а входил, успев, видимо, за прошедшее время куда-то сбегать. За плечом юноши топорщился плотно набитый вещами мешок, он поминутно озирался по сторонам, и, заметив Джая, облегченно вздохнул.
— Ну что? Пошли!
Джай вопросительно поднял бровь.
— Все, я подумал — иду с тобой… с вами… Пошли!..
— Отчего же такая спешка?
— Пока отчим не прознал, — доверительно поведал Бонли, — а то будет мне — уши такие сделает, как у Тидиша!
