Маша всегда с нетерпением ждала чьего-нибудь приезда. Когда кто-нибудь должен был приехать, она весь день напрягала слух, ожидая услышать звуки мотора. Но следующий день после чьего-нибудь приезда был обязательно грустным. Взрослые перепивались, часто приходили гости со всей округи, и дома не было возможности почитать.

Когда взрослые пьянствовали всю ночь, Маша вставала рано в надежде стряхнуть с себя остатки беспокойного сна и рассчитывая насладиться тишиной и покоем, пока у взрослых был перерыв между ночной и дневной пьянками. Бывало, что Маша вставала, когда солнце только начинало подниматься из-за горизонта, хотя обычно она спала долго. Пассивный образ жизни ближних заряжал активностью её саму.

Маша не ощущала себя хозяйкой дома, когда было много взрослых и все они пьянствовали. Зато у неё был шалаш, в который она обыкновенно отправлялась, проснувшись рано-рано, особенно когда было прохладно и пасмурно. И там она делала различные «дела», в общем, хозяйничала. Иногда она отправлялась к большой липе, залезала на неё и подолгу сидела на её толстых суках, мечтая построить шалаш прямо на дереве, такой же, какой, по словам двоюродной сестры Наташи, был на этой липе во времена её детства, но затем был разрушен. Ещё Маша любила ходить на речку за голубой глиной и лепить из этой глины различные фигурки.

А в те дни, которые обещали быть солнечными и аномально жаркими, Маша брала какую-нибудь старую фуфайку, раскладывала её на траве сзади дома и ждала, когда солнце поднимется повыше и по её коже перестанут бегать мурашки. Она терпеливо ждала, ждала…

…представляя, что от удачного прохождения дистанции зависит судьба…

Но далеко не всегда терпения хватало, и, когда солнце не спешило добавлять жару, Маша часто заворачивалась в фуфайку, чтобы согреться. Фуфайка была почти горячей; казалось, в ней хранилось тепло от всех лучей солнца, которые когда-то падали на неё.

Обычно Маша читала в ожидании обещанной метеорологами жары, но иногда бросала книгу в траву, не боясь, что её намочит роса, и просто смотрела на голубое небо, прислушивалась к пению птиц, шуршанию насекомых в траве, стрекотанию кузнечика. В такие моменты думалось, что вся природа готовится к предстоящим аномалиям и уже знает, сколько они продлятся и чего от них можно ожидать.

Природу ничем нельзя было удивить. А вот Машу охватывал восторг от сознания того, что всё меняется буквально у неё на глазах. Интересно, бывали ли раньше такие жаркие дни, какой обещают сегодня? Учёные вроде бы говорят, что мир теплеет, что каждый раз бьются температурные рекорды. Интересно получается. Те родственники в фоторамках наверняка, так же, как Маша, когда-то загорали сзади дома, слушали журчание речки и пение птиц, мечтали о светлом будущем и думали о том, что живут в особенное время, что жизнь их будет сильно отличаться от жизней предков. А вот ощущать на себе столь мощную жару им не приходилось. И от сознания именно такого своего отличия от предков Машу охватывал восторг.

Порой Маша задумывалась о том, видят ли её мохнатые шмели, собирающие нектар? Чувствуют ли они её присутствие? Наверное, да, ведь они не подлетают к тем цветам, которые растут прямо возле неё. Но в то же время они не стремятся поскорее покинуть то место, где есть человек. Они доверяют…

– Забор надо доделать! Хватит пьянствовать! – временами доносилось со стороны дома, когда солнце было уже высоко. – Всю водяру выхлестали вчера!

– А я на горку пойду. К Алику.

– Отравимся его самогонкой!

– Что, в Серпейск предлагаешь ехать?

Вся прелесть меркла. Весь восторг, связанный с ощущением грядущего чуда на фоне красоты и аномалий, угасал. Начинала то и дело хлопать дверь на терраске, скрипели ручки вёдер, уже с самого утра накалялись страсти.

– Умойся хоть! Посмотри, на кого похож! Не позорься перед женой Алика!

Не такой уж он и чудный, этот день. Когда-нибудь в её жизни будет ещё жарче, ещё аномальней. Возможно, когда-то всё лето будет необычайно жарким. А сейчас надо готовиться к вечеру. Может, вечер принесёт что-нибудь новое. А вдруг – чудо настанет тогда, когда вновь появится роса, когда ребята вновь пойдут по ней в клуб-баню.

– Кстати, где Маша? Может, её отправить на горку?

– Да с какой стати ребёнок будет тебе покупать самогонку? Совсем обленился!

А до вечера остаётся только читать. Возможно, попадётся какая-нибудь интересная книга, такая, например, как «Жена Аллана» Хаггарда – рассказ о мужественном путешественнике Аллане Квотермейне и его жене Стэлле. Повесть заканчивается грустно: жена умирает, а Аллан возвращается в апельсиновую рощу, ныне заброшенную, в которой они со Стэллой признались когда-то друг другу в любви. Маша надеялась, что на свете много ещё не заброшенных прекрасных мест. Интересно, сколько состоялось признаний в любви в липовой аллее, рядом с которой находится клуб-баня?

Но даже после того, как Маша сама начала ходить в клуб-баню, повесть Хаггарда оставалась одним из самых приятных воспоминаний. По крайней мере, эта повесть была точно лучше развлечений молодёжи. Каждый день Маша ждала вечера. И каждый вечер её охватывала неимоверная скука, противостоять которой не могли даже мысли о том, что жизнь только начинается. Как выяснилось, воображение не обмануло Машу, когда рисовало ей в её импровизированном «клубе», что главным развлечением людей, собирающихся в подобных местах, являются выпивка и сигареты. На бутылку самогонки в клубе-бане собирали деньги всей компанией целый час, а потом отправляли «на горку» кого-нибудь «молодого». Сигареты с фильтром – «Ява» в мягкой пачке и «Тройка» – были предметом роскоши, они курились только в особенных случаях – между первой и второй бутылками, во время деловых переговоров о том, что некий Эдик может отвести их всех в Серпейск к «давалкам», а также «напоследок», когда вся компания выходила из клуба, вставала в круг и дымила, к неудовольствию многих дрожащих от холода девчонок. Видимо, могущественные, заросшие крапивой липы, уходящие ввысь, внушали всем рудиментарное уважение к романтике, и стоявшим возле них молодым людям не хотелось осквернять природу, у которой были лучшие времена и лучшие свидетели, запахом «Примы».

Самое страшное было в том, что в клубе-бане были те самые девочки и мальчики, с которыми Маша когда-то играла, когда её посылали за молоком. Неужели человек способен так сильно измениться? Неужели они об этом всегда мечтали? Или же ничего страшного не происходит, просто в каждом возрасте свои радости? Но почему Маше эти радости приносят лишь скуку и ощущение неправильности и нелогичности всего происходящего? Она что, осталась в детстве? Или же перешла во взрослость, миновав подростковый и юношеский периоды?

Так или иначе, но дневные забавы Маше нравились больше ночных приключений. Именно днём происходило всё самое интересное, хотя Маша не переставала надеяться на то, что и ночью рано или поздно произойдёт что-то необычное.

Однажды их с друзьями и подругами занесло на заброшенное кладбище. Про это кладбище ходили разные слухи, противоречащие друг другу. Так, одни говорили, что там когда-то хоронили священников и святых. Другие говорили, что там когда-то хоронили самоубийц. Кладбище неизменно манило своей таинственностью. В современное время там закапывали умерших собак, подохшую скотину, а некий Амирхан похоронил там своего ребёнка, которого жена родила мёртвым. И эта могилка человека, ни разу не видевшего их мир, была единственной свежей. На неё-то и вознамерилась взглянуть в первую очередь компания. Но Маше хотелось посмотреть заодно и на старые, заброшенные могилы, в которых лежали кости людей, которые наверняка видели липовую аллею во всей ее молодой красоте и ухоженности.

«Экскурсоводом» взялся быть деревенский паренёк по имени Вадим. Его дом стоял недалеко от заброшенного кладбища, и очень часто Вадиму приходилось гнать через него коров, которые любили уходить на поле перед кладбищем.

– Ничего интересного там нет, – говорил Вадим. – Обыкновенный лес, так что не стоит ожидать от этого приключения каких-то сильных эмоций.