Вадик вдруг осознал, что о своей дочери не может сказать ничего. У его приятелей дочери – красавицы, требуют у папаш украшения, наряды. И ему вдруг очень захотелось вот так же с лёгким пренебрежением сказать: «Моя дочь вчера просила её в Милан отправить за новой коллекцией. А я разве могу моей красавице отказать?».

Явившись домой, он как будто впервые увидел Юльку. Она была рыжей нескладной худенькой девочкой. Миланская коллекция на ней смотрелась бы как седло, но не на корове, а на оленёнке Бэмби. Лицо усыпано неэстетичными веснушками и подростковыми прыщиками. На носу очки. В тот день Вера получила от мужа нагоняй за дочь, которую людям показать стыдно. Вадик что-то кричал с пьяных глаз про Милан. Юлька, закрыв глаза, кинулась в омут с головой и попросила отца оплатить ей языковую школу, но не в Италии, а в Англии. Отец рассвирепел и сказал, что на всякие глупости он деньги тратить не собирается. Пусть Юлька дурака ищет в другом месте.

Бабка наблюдала это со стороны, не вмешиваясь, а потом между делом бросила:

– Вадик, если уж дочь у тебя уродина, так пусть хоть умная будет. Оплати ты ей курсы языковые, только тут, на родине. Ишь ты! Англию ей подавай!

Английский Юлька выучила, потом и немецкий. Школу окончила с золотой медалью, университет – с красным дипломом, потом в аспирантуру поступила. А чем ей ещё заниматься? Только своей собственной персоной. Она никому не нужна, да и ей никто не нужен.

– Господи, ты посмотри, какой маленький, какой хорошенький, какой лапушка, – причитала над малышом молоденькая медсестричка. – Это его позавчера на помойке нашли? Вы ж как раз дежурили, Марина Петровна.

Марина Петровна, медсестра со стажем, привычными движениями распеленала мальчика, обмыла его, смазала складочки прокалённым растительным маслом, запеленала. Несмотря на энергичные манипуляции, ребёнок не плакал, только кряхтел. Марина Петровна улыбнулась малышу, чуть-чуть покачала в своё удовольствие и уложила в кроватку.

– Марина Петровна, дайте я его покормлю и покачаю. У-у-у, какой хорошенький!

– Не надо, Катюш, корми в кроватке. Не балуй. Смотри, какой он довольный, к рукам привыкнуть не успел ещё. Не надо приучать, он спокойнее будет.

Катюша дала малышу бутылочку и вздохнула:

– Не понимаю, откуда такие люди жестокие берутся? Как только рука поднялась такого крошечку бросить? Ему ж чуть больше недели, да? Только на свет народился, а уже такой несчастный, горемыка.

– Ничего ты, Катюша, в жизни не понимаешь. Да он настоящий счастливчик.

Катюша в удивлении подняла глаза от ребёнка и посмотрела на старшую подругу.

– Ничего себе – счастливчик!

– Да, счастливчик! Ты только представь, он пережил ночь в мусорном контейнере, собаки, крысы, бомжи… И главное – он не замёрз, даже не заболел. Всё у него теперь хорошо будет. Посмотри, какой хорошенький. Да его через неделю какая-нибудь бездетная семья усыновит и будет любить. А иначе он со своей мамашей-алкашкой не жил бы, а страдал.

– Вы её знаете, что ли? – всплеснула руками Катюша.

– Что ты! Откуда мне её знать? Но разве нормальная мать своего ребёнка на помойку выбросит? Значит, какая-то совсем ум пропившая дрянь. Совершенно нищая. Он завёрнут был в пелёнки стиранные-перестиранные, и шапка на мальчике розовая старая. Сколько девочек её носили до этого, никто не сосчитает. И знаешь, – задумалась Марина Петровна, – если у этой кукушки ещё дети остались, вот они и есть настоящие горемыки.

Марина Петровна оказалась не права. Через неделю малыша не усыновили. Он попал в детский дом. Но без везения тут тоже не обошлось. Потому что в этом детском доме директором была тётя Люся, или мама Люся, как дети часто её звали, особенно малыши. Семьи собственной у неё не было, вернее, была и очень большая. Детский дом был для неё самой настоящей семьёй. Сама воспитанница детского дома, она всю жизнь посвятила своей работе. Поэтому в её доме было светло, чисто, сытно и уютно. Воспитатели, прошедшие жёсткий отбор мамы Люси, были людьми не случайными, дарили детям душевное тепло. Здесь отмечали праздники, дарили подарки, спонсоры оплачивали ежегодный отдых на море, экскурсии. В день рождения именинник получал свой законный торт со свечками и подарок. В общем, здесь жили счастливые дети, насколько это возможно, если у каждого малыша за плечами уже была непростая история. Мальчишку, найденного в мусорном баке, назвали Станиславом, фамилию дали Вертинский. Отказникам, которым не доставалась фамилия родителей, здесь давали фамилии знаменитостей. В детдоме жили Тодоровский, Утёсов, Цветаева, Люба Орлова – круг интересов сотрудников детдома был широким.

Время от времени в детский дом приходили разные дяди и тёти. Они притворялись гостями на празднике или просто оказывали какую-то посильную помощь детскому дому, что-то красили, что-то чинили и между делом общались с детьми. Обычно усыновляли малышей, но старшие дети тоже надеялись обрести семью, поэтому всячески старались понравиться гостям.

А Стасик не старался, потому что не надеялся. Его всё равно не выберут. Во-первых, он уже старый, ему уже семь лет, а после пяти уже никого не выбирают. Во-вторых, он толстый, в-третьих, рыжий. Поэтому, когда в детском доме периодически стала появляться женщина с глазами, в которых прятались смешинки, Стасик никаких специальных усилий к общению с ней прилагать не стал. Она не просто приходила, она помогала на кухне, занималась уборкой, иногда с ней приходил серьёзный бородатый мужчина. Ходили они долго и никого из детей особенно не выделяли.

Однажды они пришли втроём. С ними был ещё мальчик лет четырнадцати. Он был совсем не красивый, обычный подросток: долговязый, нескладный, длинные руки, которые некуда девать, взъерошенные волосы и смешинки в глазах, как у матери. Стасик подумал, если они любят такого некрасивого мальчишку, то, может быть, и Стасик не показался бы им совсем уродливым. Сначала ему было просто интересно наблюдать, и он пошёл за ними следом, проводил до кабинета директора. По пути они останавливались, здоровались, разговаривали со знакомыми воспитателями, нянями. Взгляды, улыбки, прикосновения, которые они дарили друг другу, выражали любовь. Они как будто были здесь и сейчас, внимательно слушали окружающих, разговаривали, шутили, улыбались и при этом были только втроём, интуитивно понимая мысли и чувства друг друга.

Стас вдруг им позавидовал. Неожиданно для себя, до дрожи в коленях, до слёз и судорог в горле он захотел быть одним из них. Он пытался взять себя в руки, не выдать своего желания, злостью старался подавить его:

– Ходят тут, пялятся, как будто в магазин пришли игрушку себе покупать!

Он развернулся и убежал в игровую, там бродил по комнате, брал какие-то игрушки, тут же клал их на место, спотыкался, не замечал вопросов, которые задавали друзья. Потом вдруг с преувеличенным интересом хватался за карандаши, пытаясь что-то нарисовать, но усидеть на месте не мог.

Когда через полчаса пришла няня и повела Стасика в кабинет к директору, он испытал настоящий шок. Из глубины души стремительно поднялась давно загнанная вглубь надежда: «Они пришли, чтобы забрать меня с собой, это моя семья!» Если бы эта надежда сейчас не оправдалась, Стасик, наверное, умер бы от разрыва сердца!

Он со страхом постучал в дверь кабинета мамы Люси.

– Проходи, Стасик, не бойся! – она встала ему навстречу, подошла, взяла за руки, села на диван и его усадила к себе на колени, как маленького, почувствовала, как сердце выскакивает у него из груди, и крепко обняла.

– Стасик, не волнуйся, ну что ты такой надутый, – она нежно взъерошила ему волосы, стараясь немножко успокоить. – Я хочу тебя познакомить с Марией Николаевной, Александром Фёдоровичем и Ромой. Но, я думаю, с Марией Николаевной ты знаком.

Стасик согласно кивнул.

– Так вот, они хотят попросить тебя поехать к ним в гости на выходные, – продолжала мама Люся, – как ты к этому отнесёшься?