Вечером хата-читальня гудела. Приковыляли даже древние бабуси каждой хотелось услышать тайну, чтоб потом сохранить ее в сердце и ни за что, ни за что никому не выдать. Хоть угли под ногами разводи - никто ничегошеньки не узнает!..
Ради святой тайны все нарядились в праздничное. Выбрано было из сундуков самое лучшее, из приданого, чего, пожалуй, не надевали даже в церковь. И вышитые сорочки из тонкого льняного полотна, и бархатные корсетки, и зеленые да синие кашемировые юбки, такие широкие и складчатые, что под ними, если развернуть, могло спрятаться мужика три, и платочек у каждой в руке зажат, а на голове платки - глаз не отвести, а некоторые и не в платках, а в материнских очипках, - одним словом, настоящая роскошь, какую никогда не увидишь не только в обеих сельских лавчонках, но даже и на ярмарке.
И вот взошел на возвышение Ригор Власович, посмотрел поверх голов на входную дверь, поднял руку, подождал, пока утихнут.
- А не спрятался ли среди вас, товарищи женщины, какой-нибудь завалящий мужик?
Все оглянулись, некоторые и юбки подвернули и под лавками пошарили. И вздохнули с облегчением:
- Да ни одного нечистого духа!
- Ну, теперь я спокойный! - И Ригор Власович подтолкнул вперед Павлину. - Вот сейчас услышите.
От волнения лицо Павлины занялось густым румянцем. Обводила глазами всех, словно искала сочувствия.
По рядам перекати-полем пронеслось перешептывание, закудахтал смешок.
- Ти-и-ише, бабы, - протянул кто-то певуче.
- Товарищи женщины! - вдруг, собравшись с духом, звонко крикнула Павлина. - Что я вам хочу сказать...
- Говори, не бойся!
- ...Наша революция, советская власть сравняла всех...
- Одни ровные, а другие еще ровнее!
- ...Все трудящиеся, рабочие и крестьяне, после того как победили контру, взялись за восстановление нашего хозяйства, за кооперативный план. Но предрассудки и темнота живут еще среди женщин. Куркули и другие темные люди преграждают нам путь: не для вас, мол, советская власть, вам только горшки скрести да детей родить...
- Нехай теперь мужики попробуют... поорать...
- ...Конечно, только, мол, детей плодить да в церковь ходить!
- Ты церковь не трогай! Это не твоего ума дело!
- ...Да издеваются над нами, да бьют нас и до того доводят, что сами в петлю лезем!
- Коль дурная, то и полезет!
- ...А посчитать на себе синяки, да посчитать свои горькие годы, так самая счастливая из вас к тридцати годам согнется от работы в три погибели и станет седая, как старая бабка!..
- А это уж точно! Как тридцать, то уже не до песен!..
- Заматывайся в три платка, чтоб меньше донимало, как муж на кулаках носить будет!..
- ...Вон вчера молоденькая молодичка, невестка Титаренков, чуть было жизни себя не лишила. Не бывать больше этому! Не даст советская власть трудовых женщин на поругание! И пожалеет их, и просветит, чтоб не были бедными да темными, и лечить будет их, чтоб здоровые были да красивые...
- И конфеток даст! - кто-то ехидно. - И за нас коноплю мочить будет, и полотно ткать да белить!
- ...Пускай куркулихи не смеются - зубы повыпадают. А мы свое заработаем на здоровье!
- А ты много заработала?! Все книжечки читаешь да парубков приманываешь!..
- Что касается парубков, так выйди сюда да скажи - если правда, так не заплюют глаза. А про чтение, так и вы будете читать! Научим. И сами себя не узнаете через несколько лет!
- На учительш повыучиваются. На модисток! На кушерок! А картошку кто будет окучивать?
- Все будет. Только руки нужно приложить!
- Не знаешь уже, к чему их и прикладывать! То ли к детям, то ли к полю, то ли к хозяйству! То ли к мужу, чтоб ему пусто было!..
Поднялся такой шум, что не слышно было отдельных выкриков. Женщины срывались с места и, размахивая руками, кричали что-то Павлине, друг другу, сверкали глазами, разгоряченные, возмущенные и злые.
Ригор Власович снова шагнул вперед, поднял обе руки. И, когда немного успокоились, крикнул:
- Тише, товарищи женщины, а то мужики услышат.
Женщины засмеялись, переглянулись, повели плечами, поудобнее усаживаясь. Наступила тишина.
И снова зазвенел голос Павлины:
- Давайте же выберем наш женский совет, который будет помогать советской власти отстаивать и просвещать женщин! Чтоб наши трудящиеся женщины были еще милее для соввласти!.. Ну, называйте кого хотите.
Затихли. И на этот раз начали оглядываться друг на друга, боясь и назвать кого-либо, и самой кому-нибудь на язык попасть.
- Ну, что же вы, женщины? У нас полная свобода! - подбадривал Полищук. - Мужики вас теперь не укусят. А если который... - Ригор Власович красноречиво потряс кулаком.
- Может, какую из другого села...
- Нехай девки...
- Низзя, не то замуж не возьмут!
- Вот разве Павлину Костюковну!
- Добро, - записал Ригор Власович в свою тетрадку. - Давайте и еще зубастеньких.
- И еще Просину Петровну, учительшу! Ее не только мужики боятся, а и родной муж!
- И Нину Витольдовну!
- А из бедняков кого же? - это снова Ригор Власович.
- Василину Одинец. Убогая вдова.
- И еще Тодоську Кучерявую. У нее и тына нету.
- Да лихоманка вашей матери! - закричала какая-то из женщин. - Так это же на все село известная...
- Не на-а-да!
Поднялся галдеж. И опять Ригор Власович успокаивал шумливое женское общество:
- Стало быть, Тодоське даем отвод. Ее еще саму нужно воспитывать...
- Заголить - да крапивою!
- По селу провести!
- Дегтем да в перьях обкатать!
- Тише, женщины! Никаких таких разговоров! Самосуд это, во!.. Ежели которую женщину мужчины дюже любят, то власти это не касается.
- Им, бугаям, завсегда одной мало!
- Это как для кого. Вон у одной жинки...
- Тише, товарищи женщины! А то тут такие анекдоты пойдут!.. Давайте голосовать.
Нина Витольдовна, вся пылающая и неизменно красивая, с радостной ревностью следила, как голосуют за нее. И когда вокруг вырос лес рук, в участливой тишине склонила голову к коленям и заплакала. И никто ее не утешал. Понимали - нужно оставить человека наедине с горьким ее счастьем.
ГЛАВА ШЕСТАЯ, в которой Иван Иванович неожиданно оказался на
передовой линии классовой борьбы
Про "тайное" женское собрание мы, мужская половина села, конечно, ничего не знали. Наши жены, даже сложив всю праздничную одежду в сундуки, свято сохраняли тайну. И пока горел свет, никто из мужчин так ничего и не узнал. И даже, оставшись в одних ночных сорочках по пути к постели, жены хранили тайну. И, улегшись рядом с мужьями, не теряли бдительности. И, вздохнув с облегчением - ох, святая владычица! господи Сусе Христе, сыне божий... - наши подруги все еще пребывали на высоте. И даже привычно ругнувшись - ай, отстань! - они и на этот раз проявляли присущую им выдержанность. И только потом, когда мужчины были окончательно побеждены в горячем единоборстве и поотворачивались к стене, каждому только намекнули:
- А Титаренкам, слышь, старый, бойкот объявили. Аж на штыре недели. Это - чтоб с ними никто не балакал, никто ничего не одалживал, а в магазинах - ничего не продавали. Это за то, что у них невестка чуть было душу не загубила. Ты слышишь, старый?.. Да заснул бы ты навеки!.. Мурлычет, как кот на лежанке... Так я и говорю, слышь, там наши бабы чуть было за косы не таскали друг друга. Все невестки да еще комнезамши криком кричали, как Бубновская такую думку подала, а свекрухи да богатейки им кулак о кулак: вам бы, такие-разэтакие, только б спать - проспали б и царство небесное, да чтоб свекрухи на вас робили, да мужей на козий хвост переводить! Обрадовались, что вам дано право на головах ходить! Но погодите, сукины дочки, на вас еще черная туча надвинется! Вот как придут агличаны да Польша, таких шомполов вам всыплют!.. А Ригор за комнезамов вступаться почал, так и ему досталось. Но все одно - как власть постановила, так оно и сталось. Почали голосовать, так невестки да комнезамихи вверх руки тянут, а свекрухи их вниз дергают. И все одно по-ихнему вышло. Потому - невесток да голытьбы больше было... Ну, и теперь... да ты слушаешь или нет?.. Ну, ты гляди! Иль он напился... Ну, подожди, получишь ты у меня... и раз, и второй, и третий!..
