– Сничта? – с трудом произнес Клокс.

– Да, – кивнул Байрел, пронзая судью тяжелым взглядом. – Лишь она толком и общается с ней. Ну, еще больные и хворые.

– Не слабовата ли причина? – спросил Клокс.

– По мне так весомей всякой, – ответил Байрел. – Не отвертишься. Но есть и еще одна. Особенная. Брайдем ходил к ней.

– Зачем? – спросил Клокс.

– Звал ее в Стебли, – объяснил Байрел. – В этот самый Приют Окаянных. Наставником. Но она не пошла. Если надумаешь, всякий покажет тебе, где она живет. Хотя, что показывать? В башне она живет. Башен в Дрохайте немало, но настоящая только ее. Ни с чем не спутаешь.

Вода была черной, напоминающей черное зеркало. Или черное перегоревшее масло в жаровне на тимпалском рынке. Особенно если не смотреть на заледеневшие закраины у самого берега. На горизонте едва различимо вставали Рэмхайнские горы. Точно так же, как и в том давнем сне Дойтена. «Что же это получается? – подумал он. – Выходит, что сбылся мой сон? Я стою на берегу Чидского озера, вижу его черную воду, Рэмхайнские горы за черной гладью и даже как будто что-то вроде облаков в сером небе?»

Лицо обожигало холодным ветром, но Дойтен не шевелился. Чего-то не хватало. Что-то еще таилось в сновидческом мраке. Что-то, что заставляло просыпаться в липком поту. Что-то, что являлось ему в ночном кошмаре сразу за видением черного зеркала, но чего он никогда не мог вспомнить, проснувшись. Или больше ничего и не было?

Вчера он нашел Лэна там, где и сказала Сничта. Старик и в самом деле оказался коротышкой, из-за дубового стола едва была видна его голова, да плечи, так что орудовать двузубой вилкой и ножом Лэну приходилось, поднимая локти, отчего он походил на странную птицу с шишковатой головой, напоминающей плохо очищенный от земли клубень. Тем более, что тени его локтей от света коптящей масляной лампы на беленой стене напоминали крылья. Лэн уважительно кивнул, разглядев в одной руке Дойтена ружье, но еще более уважительно крякнул, увидев бутыль в другой его руке. На столе вина не было.

– Это потом, – сказал Дойтен, усаживаясь напротив и водружая благословенный напиток на середину стола. – Сначала разговор. Меня Дойтеном зовут. Я усмиритель Священного Двора.

– Весь священный двор разом усмиряешь или по очереди, начиная с предстоятеля? – скорчил гримасу Лэн и тут же отправил в рот изрядную порцию соленых грибов. – Может, плеснешь маленько? Для мягкости горла. Ты сам-то откуда? Судя по говору из-под Нечи? Из южных ардов, что ли?

– А ты глазастый, – усмехнулся Дойтен, откупоривая бутыль. – Или ушастый, если по голосу чуешь. Из них самых. Хотя, бабка одна из слайбов была.

– Ну, это один корень, – подтолкнул к Дойтену кубок Лэн. – Что те, что другие – все из айлов. Пришлая кровь. Хотя, перемешалось уже все давно. Какого айла не вывернешь, обязательно наткнешься на даланскую нитку. Чего узнать-то хотел?

– Как ты с таким ростом умудрился в дружину попасть? – плеснул густого напитка в кубок Дойтен. – Где служил? Когда? Чем отличился?

– Подожди чуть-чуть, – подхватил кубок Лэн, опрокинул его в глотку и даже потряс, сглатывая последние капли, после чего замер, закрыв глаза и блаженно водя подбородком из стороны в сторону.

– Проскользнуло? – поинтересовался Дойтен.

– Мгновенно, – вздохнул Лэн. – Вот скажи мне, усмиритель, почему этакую прелесть не наливают к примеру вот мне? Я ведь и монету готов откатить, и вроде член совета, и спрашиваю, хорош ли нектар, а получаю все одно – или кислятину, или патоку, или брагу для увеличения ветреной погоды в собственных портах. Хотя, если откровенно, не жалуюсь. Если вот этакого, – он облизнулся, метнув взгляд на бутылку, – не пробовать, то жить можно. Сравнивать-то не с чем.

– И что за храм у тебя такой? – добавил второй вопрос Дойтен. – Сколько мне ни объясняли, никак не могу я понять. Храм Ожидания то ли воли, то ли духа всевышнего. Вы там ждете кого-то, что ли? Чем вас Нэйф не устроил? Откуда это взялось? Кто вами правит?

Лэн прищурился, выудил из блюда пучок соленой огородной травы, похрустел ею, затем хитро подмигнул Дойтену:

– Ты же не за этим сюда пришел?

– Пришел не за этим, ну так почему всякую пользу не извлечь? – пожал плечами Дойтен. – Если секрет великий или время не терпит, можешь и не рассказывать, не обижусь.

– Да не о чем рассказывать, – махнул рукой Лэн. – Служил я давно, хотя полтора десятка годочков по молодости тэрскому королю отдал. В войнах не участвовал, сам понимаешь, мирное время уж больно затянулось, но приходилось и обозы сопровождать, и с разбойниками рубиться, и… всякое разное. И вот, что я тебе скажу. Если кто-то вроде меня или еще с каким-то ущербом выживет на такой службе, то уж поверь мне, возьмет он от нее больше, чем вот такой увалень, как ты. А знаешь почему? Потому что ты жилы рвешь только в схватке, а он каждый день. Схватка у него – каждый день. И особенно часто с самим собой. К примеру, ты протягиваешь руку и берешь. А я ведь должен подпрыгивать. Постоянно. Каждый день. Вся жизнь в прыжке, понимаешь?

– И кто же выходит победителем? – поинтересовался с улыбкой Дойтен. – Поди, все равно тот, кто повыше ростом? Ты, конечно, и силу в ногах скопил, и прыгучим стал, но устал ведь? А он просто протягивает руку и берет. Да и на какой-нибудь замковой площади в строю опять все награды его. Он же приметнее? Ведь так?

– Смейся, – кивнул Лэн. – Я и сам бы с тобой посмеялся. Да и смеюсь, чего уж там. Может, ты и прав. Только вот таких, кто протянул руку и взял – жизнь частенько в жерновах в муку перемалывает. А те, кто прыгают, так и прыгают до сих пор. Тридцать лет минуло, как я службу оставил, а кое-что и в руках осталось, и в голове. И рану могу любую вылечить, конечно, не так как истинная лекарка, есть у нас одна тут в Дрохайте, но тоже справно. И отпор мерзости какой дать. Не веришь, спроси своего судью, кто четыре года назад дал отворот имни простым скорнячим веслом? Кто двух дюжих его собратьев скрутил? Спроси-спроси!

– Спрошу, – пообещал Дойтен.

– Что касается храма, – Лэн задумался и подвинул к Дойтену кубок, – то тут коротким разговором не отделаешься. Но если совсем ужаться… Он же как вот это твое вино. Сравнивать надо. Понимаешь?

– Пробовать, что ли? – сдвинул брови Дойтен.

– Ну, это-то вольному воля, – усмехнулся Лэн. – С другой стороны, мы же не о дерьме толкуем. Можно и лизнуть, если на глаз не различишь. Сам знаешь, храмов в Ардане хватает. И большие имеются вроде Храма Присутствия или вашего Священного Двора. И поменьше, и пожиже. Есть и те, что и лизать не стоит, потому как потом не отмоешься. А есть вроде нашего. Хотя, что это я? Нет других вроде нашего. Только наш и есть такой. Храм Ожидания Воли Всевышнего. Ни тебе предстоятеля с гордым чином Ата, ни совета, ни громкого обряда или шествия. Ни тебе шумного начала и долгой истории. И все же… У тебя мамка есть или была, Дойтен?

– Была, – кивнул Дойтен.

– Ну вот представь себе, – улыбнулся Лэн, глядя, как вновь наполняется его кубок, – что она ушла из дома и должна вернуться. Или папка. Это я об ожидании, если что. Ну пусть мамка. И вот ты, еще малец, решаешь для себя – убраться ли в доме к ее приходу или дерьмо по стенам размазать? Дров наколоть, воды наносить или в ларь с мукой нассать? И братьев и сестер поколотить или не стоит?

– Вот что за выбор тебя мучит? – удивился Дойтен.

– Ты же понимаешь меня, – понизил голос Лэн. – В том числе и о какой мамке или папке я говорю. Знаешь, мы же в главном ничем не отличаемся от Священного Двора или Храма Присутствия. Даже обряды их можем проводить, мало ли какая надобность возникнет. Вон, когда Райди спину прострелило, я месяц за него службу вел в его храме. Путина начнется, он ускачет по срочным охотничьим делам, опять же встану и вставал уже. Буду алтарь его локтями мусолить. Но мог бы вести службу и без алтаря, и вовсе без Храма. А мог бы и без службы обходиться.