Кроме того, широко издавались сборники натуральных очерков: «Париж, или Книга ста и одного автора»; сборник «Это Париж»; книга «Дьяволы Парижа», посвященная изображению социальных типов; девятитомники «Французы в их собственном изображении» («Les français peints par eux-mêmes», 1839–1842, 8 tt.; «Le livre des cent etun», 1831–1834, 15 tt., éd. Lavocat; «Paris au XIX siècle», 1899; «Le diable a Paris», 1845, 3 tt.). В издании этих сборников принимали участие Бальзак, Жюль Жанен, Жорж Санд, Поль де Кок и другие популярные писатели того времени.
Я могу и дальше сыпать именами, благо – они напечатаны, и напрягать память мне не приходится, но вы и без того поняли, что огромное количество литераторов в течение восемнадцати лет издавали многотомники своих наблюдений о жизни французских сословий. Все это привело к тому, что французское общество «проработало» само себя; изучило себя. Я думаю, что если бы хоть половина подобной работы была проведена в России, это было бы чрезвычайно полезно. Если бы сегодня кому-то из нас захотелось бы возродить традицию социального очерка, мы могли бы попробовать составить недурной сборник. Получилось же это у Некрасова с Белинским. И тут мы переходим непосредственно к русскому физиологическому очерку.
Может показаться, что все началось с Некрасова и Белинского, которые в 1845 году издали первый том «Физиологии Петербурга». В предисловии к нему упоминается, что «этот опыт тем труднее для нас, что до сих пор не было на русском языке ни одной попытки в этом роде». В том же предисловии Белинский говорит о необходимости прихода в литературу обыкновенных талантов, которые «необходимы для богатства литературы. Чем больше их, тем лучше для литературы, но их-то, повторяем, у нас всего меньше, и оттого-то публике нечего читать». Нельзя сказать, что это совсем уж пустые слова. Я предполагаю, что публике действительно нечего было читать, учитывая тот факт, что в 1825 году в России было издано всего 312 книг, из которых 119 – это переводы. Но в то же время Белинский со всей уверенностью берется утверждать, что до его «Физиологии Петербурга» никто более не занимался этой работой, в то время как это абсолютнейшая неправда. И вы в этом убедитесь, когда я расскажу вам о моих самых любимых физиологических очеркистах – князе Одоевском, Фаддее Булгарине и др. Булгарин со своими очерками «Лицевая сторона, или Изнанка рода человеческого» опередил альманах Некрасова и Белинского всего на три года.
А вот первые русские назидательно-правописательные этнографические очерки, предвосхитившие физиологические, были написаны еще в первой половине XIX в. К. Н. Батюшковым: «Прогулка по Москве» (1811–1812 гг.), В. Ф. Одоевским: «Сборы на бал», «Женские слезы», «Невеста» (1820-е гг.), Н. А. Полевым: «Новый живописец общества и литературы» (1832).
Почему князь Одоевский представляется мне чрезвычайно интересным физиологическим очеркистом? Во-первых, потому, что он совершенно выдающийся футуролог, предугадавший добрую половину всего того, что происходит сегодня. А во-вторых, князь Одоевский был увлечен одной из самых излюбленных идей всех социальных очеркистов под названием «Дом в разрезе». «Дом в разрезе» – это некий абстрактный или реальный дом, с которого журналист как будто бы снимает переднюю стенку, получая кукольный домик, за жизнью которого можно наблюдать и устройство которого можно использовать для описания общества: чердак – это богемный художник, бельэтаж – это буржуазная семья, первый этаж – это маленький магазин или булочная, и, наконец, подвал – понятно кто – угнетенный рабочий класс. В 1833 году он писал, например А. С. Пушкину, о задуманном Гоголем альманахе «Тройчатка», для которого сам Одоевский берется описать гостиную, а Гоголь хочет описать чердак, тогда почему бы ему, Пушкину, не описать… погреб?! Вот и получится «разрез дома в три этажа»! В любом случае весь цикл его светских повестей, особенно «Княжна Зизи» и «Княжна Мими», могут считаться своего рода нравоучительные очерками, очерками нравов. «Княжна Мими» – одно, может быть, из самых интересных произведений русской литературы, которое мы имеем возможность относить к предтечам физиологических очерков.
Кроме Одоевского физиологическим очерком до Некрасова и Белинского занимался Николай Алексеевич Полевой, который в 1832 году издал сборник под названием «Новый живописец общества и литературы». Увлеченный произведениями Жюля Жанена, он написал очерк «Мелкая промышленность, шарлатанство и диковинки московские» о мелких жуликах, промышляющих на улицах городов. Полевой замечателен тем, что он впервые употребил данные статистики, а также впервые использовал социолекты, что очень важно, поскольку незафиксированные социолекты со временем попросту пропадают.
Наконец, два имени, которые представляются мне важными для истории русского физиологического очерка, – это Фаддей Венедиктович Булгарин и Александр Валентинович Амфитеатров.
Не думаю, что имеет смысл подробно рассказывать вам биографию господина Булгарина, и все-таки представьте себе русского офицера, который закончил кадетский шляхетский корпус, участвовал в походах против французов, а после был плохо аттестован (по одним сведениям, он пишет сатиру на полковое начальство, по другим – делает какую-то бытовую мерзость) и в 1811 году отставлен от службы в чине поручика. Далее происходит какая-то временная лакуна, его обнаруживают в Ревеле, где он якобы ворует шинель некоего полкового командира, о чем, кстати говоря, впоследствии пишет Пушкин. Через Варшаву Фаддей Булгарин оказывается в Париже, где вступает в польский легион. В войне двенадцатого года он воюет на стороне французов, делает блестящую военную карьеру, становится капитаном уланского легиона и получает орден почетного легиона как солдат наполеоновских войн. Проходит время, реабилитированный по ряду причин Булгарин оказывается в Петербурге, где намеревается издавать журнал для женщин на польском языке, что уже, кстати говоря, довольно яркая идея. Через какое-то время он начинает писать на русском, становится журналистом, на которого обращают внимание, поскольку он обладал выдающейся способностью раздражать и провоцировать публику своим полемическим задором. Булгарин начинает издавать газету «Северная пчела» – беспрецедентную для того времени. Это газета сплетен, это таблоид, это газета, где впервые появляется фельетонная страница всякой всячины и, в том числе, статьи самого Фаддея Булгарина, которые никого не оставляют равнодушными. В течение нескольких лет «Северная пчела» выходит тиражом в 10 тысяч экземпляров, про нее пишут, что чиновники читают только «Северную пчелу» и верят в неё больше, чем в Священное Писание. Любой газетный полемист, по мнению Булгарина, может проиграть только в одном-единственном случае – если он неправильно выберет себе противника. Врага он нашел себе хорошего, как мы знаем. В 1829 году Булгарин издает необыкновенно успешный роман, «Иван Выжигин», про который Белинский, не имевший обыкновения кого-то хвалить, говорил, что «единственное, за что мы можем быть благодарны Булгарину, – за то, что он приохотил 10 000 человек к чтению» (на моей памяти так писали только про Джоан Роулинг). И вот этот волшебный человек с авантюрной жилкой пишет социальные очерки, хищнически подмечая и угадывая детали, которые остаются актуальными до сих пор. Очень рекомендую почитать.
Что касается Амфитеатрова, то он родился в 1862 году и, соответственно, начал свою писательскую карьеру гораздо позже. Александр Валентинович учился в Милане, а до этого окончил факультет юриспруденции Московского университета. Одновременно писал огромное количество текстов в газеты – достаточно сказать, что у него было 62 псевдонима.
С романом Амфитеатрова о тайнах проституции «Марья Лусьева» случилось примерно то же, что и с романом Булгарина – был настолько ошеломительным, что Амфитеатрову пришлось писать продолжение, «Марья Лусьева за границей». Но не за «Марью Лусьеву» люблю я Амфитеатрова, а за его труд про междусословные браки, которые как массовое явление возникли в начале века. Этот цикл физиологических новелл вышел в 1910 году под названием «Бабы и дамы». Хороши также его сборник рассказов и легенд «Мифы жизни» и цикл из московской жизни «Птички певчие (Московские нравы)». Для написания знаменитого цикла «Бабы и дамы» Амфитеатров разослал анкеты своим друзьям и, только получив 48 реальных историй о мезальянсах и браках представителей полярных сословий, сел за написание книги.
