– Спустя пару лет их родители трагически скончались. Угорели в доме, тогда как отпрыски чудом выжили. Застали вас за пикантными игрищами и стали лишними? – Женщина фыркнула и отвернулась. – Жили они, жили, но после бытности в роли щедро балуемой игрушки-фаворитки у богатого кресса несчастной Таниль было противно жалкое существование простой горожанки, что должна с какой-то стати зарабатывать свой хлеб в поте лица. Размениваться на мелочно-прибыльные интрижки с лавочниками и ремесленниками она посчитала недостойным для себя и решила, что ее смазливого послушного любовника можно использовать еще одним, выгодным во всех отношениях, способом. Нанялся он сначала в поместье почтенного семейства Гритан Фуао и стал дурить голову их молоденькой дочери.

Я закачала головой, не желая знать… верить… Даиг, какая же грязь! И я в ней по уши! И так мне и надо! Разве не такое получают дуры и вероломные дочери, предающие доверие своего родителя?

– Но там не срослось – деву быстро пристроили замуж, и тогда родственнички подались в столицу. Само собой, те, кто допустили, что этот Алмер был нанят к вам конюшим, а потом еще и прохлопали развитие отношений между ним и племянницей самого правителя, уже наказаны и больше никогда не повторят своих ошибок.

– Я хочу, чтобы моего… мужа развязали! – выдавила я из себя. Невыносимо было смотреть на него, болтающегося, словно кусок мяса, с этим… впереди…

– К сожалению, в данном действии нет смысла, – безразлично произнес Инослас. – Снимать, потом вешать… время, кресса Греймунна, время. Мы здесь уже почти закончили.

– Вы о чем? – напряглась я.

– О том, что это самое время для Алмера и Таниль уже истекло, да и нам пора отправляться.

Я даже не могла бы сказать, что испытываю. Отвращение, брезгливость, будто стояла в море нечистот, жгучую ярость и обиду, желание схватить один из проклятых кнутов и полосовать тело предателя, а потом и его шлюхи-сестры, искровить ей все это ухмыляющееся над моей наивностью лицо, выбить бесстыжие глаза, горящие торжеством женщины, прекрасно знающей, кто между мной и ею все же победитель. Я страстно хотела, чтобы она сдохла… она, но не Алмер. Не видеть его больше никогда в жизни – да, но смерть… слишком…

– Вы не можете взять и убить супруга аристократки без всякого следствия и разбирательства как обычного простолюдина, и вам это известно, Инослас, – хрипло пробормотала я, ощущая себя истекающей кровью. – Мы состоим в священном союзе, а значит, его можно лишь судить, доказать вину и только потом…

– Разбирательство, огласка, сплетни, скандал! – отмахнулся руниг. – Ничего из этого нам не нужно, кресса Греймунна.

– Как бы то ни было, наш брак – факт, и ничего вы с этим не поделаете. – Понятия не имела, откуда брала силы для спора и зачем это делала.

– Так уж и ничего? – Инослас прошел вглубь комнаты и поднял с пола добротную куртку Альми, лежавшую на полу у камина. Порывшись в ней, он нашел прямоугольный мешочек из мягкой замши, извлек на свет сложенный вчетверо очень знакомый лист плотной бумаги с вензелями, бегло пробежался по нему глазами и, шокировав меня, швырнул тот в огонь.

Вскрикнув, я метнулась вперед, но слишком поздно. Бумага занялась и почернела моментально.

– Это ничего не значит! – воскликнула, сжав кулаки. – Есть свидетели, жрец, записи в храмовой книге.

– Жрец был стар и недавно почил после приступа несварения, свидетели сгинули, а записи… – Он достал из кармана неаккуратно свернутый желтый лист с небрежно оборванным краем и, взмахнув им, как платком, дал на секунду взглянуть мне, смял и кинул в камин.

На этот раз я даже попытки не сделала спасти последний документ, подтверждавший факт нашего супружества.

– И чего вы этим добились, кресс Инослас? Мы связаны Пресветлой Даиг, а не какими-то бумажками и чернилами на них, так что можете жечь что угодно – правды это не изменит.

– Вы потрясающе наивны для девушки, выросшей в коридорах дворца правителя, кресса Греймунна, – покачал головой главный страж, будто на самом деле сожалел. – Правда – столь многоликое понятие, люди вечно твердят о том, что она всегда только одна, но каждый под ней подразумевает нечто свое и меняет ее так и эдак, чтобы не слишком глаза колола и удобно помещалась в карманах, желательно одаривая их приятной тяжестью. О вашем приключении – браком это язык не поворачивается назвать – знает весьма узкий круг людей, а когда мы покинем это место, их станет еще меньше. Но раз, как вы правильно заметили, факт все же имеет место быть, с этим что-то нужно решать.

Резким движением он схватил меня и снова притиснул к своему жесткому телу, обхватив одной рукой поперек талии, а второй сжал подбородок, вынуждая смотреть прямо на мужа, не отрываясь.

– Приступайте!

Стоявший абсолютно неподвижно его подчиненный вдруг накинул через голову Таниль петлю и затянул ее. Женщина забилась, ноги ее подломились, а глаза на краткий миг вспыхнули неверием, шоком и закатились. Алмер, реагируя на это, замычал, бешено извиваясь, и по его запястьям побежала кровь. Не отдавая себе отчета, я тоже принялась неистово вырываться, пытаясь кричать, но Инослас стиснул мою челюсть.

– Дурные поступки приводят к наказанию, кресса Греймунна. Не всегда тяжесть проступка соответствует степени кары, но это, по моему мнению, чистая демагогия и сугубо субъективный взгляд, – вещал он безразличным голосом, пока на моих глазах происходила казнь. – Сейчас вы наблюдаете за тем, как наказание настигает других, но мне бы хотелось, чтобы вы осознали: за ваш проступок оно тоже последует, вам стоит принять его неизбежность и смириться.

Тело Таниль обвисло, перестав подавать признаки жизни, и мой муж заревел сквозь кляп, безумно выкатывая глаза. Отбросив труп, палач подошел сзади к Алмеру и накрыл рукой в черной перчатке его нос и рот, полностью лишая воздуха. Я все надрывалась и колотила Иносласа куда могла достать, а потом зажмурила глаза, не в силах смотреть.

– Ну что же, поздравляю, кресса Греймунна, теперь вы вдова, хотя для широкой общественности никогда еще не были замужем, что, впрочем, скоро изменится. Пора становиться взрослой девочкой и начать наконец приносить пользу родному Гелиизену, как и полагалось девушке вашего происхождения.

Он отпустил мое лицо, и голова бессильно повисла, пока я захлебывалась в рыданиях.

– Проследи за тем, чтобы никто не смог их узнать, и вычистите оба дома, – приказал мужчина за моей спиной. – Догоните нас по дороге.

Я не открывала глаза, пока Инослас меня практически волочил к экипажу, не стала этого делать и внутри, просто скрутившись на лавке и не желая больше никогда видеть весь этот мир.

Не представляю, сколько мы ехали до первой остановки. Сквозь плотно закрытые веки все лились и лились слезы, а момент, когда Алмер начал биться в конвульсиях, задыхаясь, застыл в моем сознании нестираемой, выжигающей роговицу картиной. Я бы даже не могла сказать, что мне больно… мерзко… унизительно… скорее – никак. Все чувства словно замерзли, а соленая неостановимая влага была как бы сама по себе. Изливалась из источника, спрятанного глубже охватившей сейчас мертвой мерзлоты. Смутно я осознала, что через какое-то время Инослас завозился, переместившись в дальний угол экипажа, а потом мое скрюченное тело накрыло чем-то пушистым и плотным, под чем я быстро согрелась снаружи, оставаясь такой же обледенелой внутри. Возможно, спала. Или даже, точнее, провалилась в забытье без сновидений.

– Кресса Греймунна, нужно встать, – потряс меня Инослас, а я только зарылась глубже, желая так и остаться навсегда, но мужчина был намерен настаивать: – Вставайте, вам нужно поесть и позаботиться о своих нуждах, пока меняют лошадей.

Отобрав у меня теплый покров, что оказался одеялом из мягчайшего белоснежного меха идеальной выделки, протянул руку, ясно давая понять, что в покое не оставит.

Шаркая ногами, как старуха, и ощущая себя разбитой на куски, я покинула экипаж. Уже был день, мрачный, промозглый, из тех, что своей тягостной атмосферой обещают близкие снег и еще больший холод, которые скуют землю до весны. Проводив меня до придорожной таверны, главный руниг пару раз глянул вверх, недовольно и даже, похоже, с тревогой.