Любимая была распахнута перед ним, уязвима, но Каллен чувствовал ее стеснение:
- Шшшш… родная, доверься мне! – Изабелла безропотно подчинилась этой ласковой просьбе.
Эдвард целовал ее искусно: он знал, как ей нравится, где надо слегка надавить, а где лишь коснуться языком, где можно прикусить, а где только подуть, лаская внутреннюю поверхность бедер любимой.
Каллен медленно приближался к ее центру, туда, где ее запах усиливался, преобразовываясь в самый желанный аромат, который он когда-либо ощущал. Парень с наслаждением чувствовал, какая она влажная и теплая, насколько ее кожа необыкновенно нежна и бархатиста, словно спелый персик. Он ласкал губами каждую складочку, дразняще задевая языком центр ее женственности и давая понять, что еще не время уделить ему внимание полностью, пока это лишь прелюдия, но любимая уже изнемогала от желания, хотела большего, ее пальчики с силой сжимали его волосы и тянули их на себя, торопя события.
Эдвард слышал стоны Беллы, которые вторили музыке, что лилась в окно, но звуки ее желания звучали для него изысканнее любой самой красивой мелодии, голос Белз делал с ним необыкновенные вещи – он лишал его рассудка! В ответ губы Каллена сомкнулись там, где она хотела больше всего, а пальцы скользнули в нее, сводя с ума. Эдвард целовал ее плоть, едва ощутимо покусывал, обводил кончиком языка жемчужину ее женственности, втягивал ее и отпускал, одновременно его пальцы отбивали ритм внутри нее, скользя, входя и выходя, погружаясь всё глубже и сильнее. Каллен вел Беллу к краю умелыми отточенными движениями искушенного любовника…
Ее немой крик и пульсирующая под его губами плоть окончательно очистили разум парня от каких-либо мыслей. Эдвард подхватил обмякшее тело драгоценной женщины в свои объятия, прижав к себе, почти баюкая. Уложив ее на постель, он избавился от своей одежды, сбрасывая вещи в угол, туда, где в одиночестве страдало так непозволительно грубо брошенное им же кружево. Белла медленно приходила в себя, её глаза приоткрылись, взгляд почерневших от страсти глаз сфокусировался на любимом, губы хрипло прошептали его имя, а руки взметнулись к Эдварду.
- Tranquillo, un po ‘, fino al momento (тихо, малышка, пока не время), – пробормотал он, неторопливо раздевая своё сокровище, смакуя каждое движения, ловко отстегивал подвязки, скатывая чулки, размыкая застежку пояса.
Каллен был деликатен, соблазнителен, и Белла трепетала от того, насколько эротично было то, как он, обнаженный и совершенный в скульптурности своего тела, расчерченного рваными линиями шрамов, обнажает ее для себя.
Шелк цвета бургунди и шитье лифа заняли свое место в груде одежды в углу. Кожа к коже, шепот к шепоту, и дыхание, сливающееся в единый звук. Эдвард покрывал каждый дюйм тела любимой поцелуями, нежа изгиб шеи, лаская мочки ушек, гладя лицо, он не мог насытиться ею, не отдавая ей инициативу ни на секунду, желая доставлять ей удовольствие так, чтобы Белз снова и снова замирала в немом крике, достигая своего края.
Каллен боготворил ее округлую грудь с пуговкой розового соска, упругий, но нежный живот с ямочкой пупка, в которую он нырял кончиком языка, щекоча, чтобы слышать ее смех в темноте. Лишь на мгновение Белла выскользнула из его рук, но он ловко обхватил ее руками, накрывая собой.
Когда желание стало неутолимым, Эдвард мягко перекатился на постели так, чтобы девушка лежала на нем сверху, намекая, что она может взять инициативу на себя.
Белз обхватила своими бедрами Каллена, когда они сливались воедино, развернувшись к нему спиной – их тела сплелись в едином танце страсти, подчиняя и подчиняясь. Его ладони сжимали ягодицы Изабеллы, удерживая нужный ритм, то ускоряя, то замедляя. Эдвард заворожено наблюдал, как движутся мышцы ее спины, как кожа покрывается мелкой россыпью капелек пота, меняя свой алебастровый цвет на нежно-розовый.
Каллен обхватил спину любимой, прижимая ее к себе так, чтобы она могла распластаться на нем, словно мазок акварельной краски на шероховатом листе бумаги. Два разгоряченных тела свивались в единый замысловатый узор, в котором не было начала и конца – он был сомкнут, неразделим, как причудливый цветок челночного кружева, что плетется раз и навсегда…
Музыка, проникающая сквозь распахнутые окна гостиничного номера, устало затихала. На ночном небе уже просматривались первые проблески рассвета, еще почти незаметные, они напоминали золотистые нити краски, что проглядывает сквозь трещины старого холста.
Эдвард, баюкая, держал обожаемую женщину в своих объятиях – она парила на грани яви и сна. Белла прижималась к любимому обнаженной спиной, стремясь быть так близко, как только можно.
Каллен нежно подхватил каштановые локоны, отводя их в сторону. Тонкий луч уличного фонаря вдруг остро высветил у Белз под лопаткой шрам, напоминавший смятый бутон розы. Эдвард судорожно вздрогнул, как всегда вздрагивал, видя ярко-розовый рубец, словно это был его собственный шрам, вернее, рана, которая не заживает. Мягкими поцелуями он покрыл растерзанные лепестки розового бутона, прося прощения у них, у Беллы, коря себя и благодаря Бога за то, что Он сохранил ей жизнь, оставив лишь эту вечную метку на ее совершенном теле.
Возможно, Эдвард не стал бы спешить со своей благодарностью, если бы только знал, что еще уготовил им Всевышний…
Помоги мне прожить эту жизнь,
От лучей света лун убегая! И так тихо за нами гнались Эти блики, с тенями играя. Ты не будешь знать слова “печаль”, Ведь мы вместе, а это меняет Все, что было до нас. И не жаль Тех мгновений, что грустью растают! Проведи со мной тысячи дней! Сотни тысяч! А может десятки! Мы под светом ночных фонарей Поиграем у берега в прятки! И пускай люди смотрят на нас, Как на маленьких глупых детишек. Мы не станем скрываться от глаз – Пусть наш смех будет всюду услышан!
Мы же счастливы будем вдвоем.
Горячи, словно пламя от свечек. Будем счастливы ночью и днем, И под утро, и в гаснущий вечер!
- Черт бы тебя побрал, Эммет Свон! – пытаясь отдышаться, проворчал Джаспер, закончив надувать очередной воздушный шарик.
- Да ладно тебе! – отмахнулся от него Эм. – Тебе все нипочем! Взгляни лучше на мои губы – они распухли так, будто мне вкололи ботекс!
- Зато мои легкие уже горят огнем, – парировал Джас.
- Курение вредно для здоровья, – усмехнулся Эммет.
- Нет, это не курение вредит здоровью, а идиотские идеи друзей-жмотов, не пожелавших раскошелиться на гель для воздушных шаров! – начиная злиться, возразил Джаспер.
- Я же уже сказал, что просто не подумал об этом!
- Ладно, хватит болтать! Сколько там их еще у тебя?
- Этот – последний, – Эммет принялся надувать воздушный шар, но тот, наполнившись воздухом лишь наполовину, вырвался из объятий его губ и, совершив небольшой полет, нахально врезался в лицо Джасперу.
- Прости, – приняв самый покаянный вид, протянул Эммет.
От страшной мести его спас только мобильник Джаса, в этот момент издавший громкий звуковой сигнал.
- Элис прислала сообщение, – потыкав в кнопки телефона, сказал тот. – Пишет, что они с Роуз заглянут еще в один бутик, а затем сразу поедут домой.
- Один бутик – это примерно на час, как думаешь? – начиная нервничать, спросил Эммет.
- Плюс дорога домой, так что у нас в запасе осталась еще пара часов, – уточнил Джаспер. – Вот скажи мне, Эм, ты не мог придумать что-нибудь менее хлопотное?
- Что, например? Кольцо в бокале с шампанским? Извини, но мне это не подходит! – усмехнулся Эммет. – Разве что утопить кольцо в стакане с соком, но это, сам понимаешь, не очень-то романтично. Мы с отцом вчера первую половину дня ходили по ювелирным, а вторую половину разрабатывали план действий.
- Значит, я должен сказать «спасибо» шефу Свону?
- Нет, идея с шарами принадлежит мне, – не без гордости заявил Эммет. – Идея со свечками – это уже заслуга Чарли. Кстати, все собираюсь тебя спросить, а как ты делал предложение Элис?
