- Тогда иди прямо сейчас, зачем оттягивать то, что так необходимо вам обоим?
- Да, ты права. Тогда я пойду, ладно? Люблю тебя! – поцеловав Беллу на прощание, Каллен медленно поднялся и зашагал к выходу, волоча за собой раненую ногу, но уже в дверях обернулся и прошептал: – Спасибо тебе, Белла, спасибо за все!
Давайте друг-другу прощать,
Ведь глупо лелеять обиды. Забудется большая часть, Другая исчезнет из виду. Останется только тепло, Что щедро дарили когда-то, Да вкус недосказанных слов — Чуть горькою перечной мятой…
Владимир Большаков
Больно осознавать, сколько роковых ошибок ты совершил и сколько страданий принес своим близким. Но еще больнее знать, что это не было случайностью, что ты сам осознанно шел по выбранному пути, шаг за шагом.
Несколько дней назад внутри Эдварда все перевернулось, подняв со дна души то, что он так долго пытался навсегда похоронить, и разрушило стену, так упорно возводимую между тем беспечным мальчиком, которым Каллен был, и тем, кем стал.
В той далекой жизни было все: счастливая семья, заботливые, любящие родители и самый лучший в мире дядя, которого он по-детски трогательно и преданно любил. А затем все сломалось. Одного его лишили, от другого Эдвард отказался сам, решив, что ему не нужна семья, не нужные близкие люди, которых так мучительно больно терять.
Но все оказалось жестоким заблуждением, разрушившим, в первую очередь, его самого. Теперь же настало время исправлять ошибки.
Словно почувствовав, для чего именно Эдвард пришел в его кабинет, Карлайл, не говоря ни слова, усадил племянника на диван и сам присел рядом, не торопя и не подталкивая парня к непростому для обоих разговору.
- Я знаю, сколько проблем доставил вам с Эсми, сколько боли причинил, и это совсем не то, чего вы в действительности заслуживаете, – спустя несколько долгих минут молчания, начал Эдвард. – Я прошу простить меня, если это еще возможно, за все то, через что вам пришлось пройти по моей вине.
- Нет-нет, ни я, ни Эсми никогда не держали зла на тебя или Роуз. Не было обиды, а только растерянность, недоумение и некая беспомощность перед самой ситуацией, – Карлайл говорил медленно, стараясь подобрать правильные слова для того, чтобы выразить все то, что долгие годы мучило его. – Злоба и отчуждение, исходившие от вас, никогда не были мне понятны. Как же так?! Ведь я не просто какой-то там дядька, невесть откуда появившийся в вашей жизни и претендующий на место родителей! Мы всегда были одной семьей, вы с Роуз росли на моих глазах и значили для меня гораздо больше, чем просто дети брата. Я ждал того, что общее горе сблизит нас еще больше, но случилось все наоборот. И я до сих пор не могу отделаться от чувства вины за это. Эдвард, сынок, прости меня за то, что оказался не достаточно сильным, не сумел где-то проявить твердость, найти правильный подход. Отчасти дело в том, что потеря единственного брата, заменившего мне отца и мать, ставшего моей единственной семьей, почти сломила меня, раздавила. Если бы не Эсми и не вы с Розали, не знаю, как я смог бы пережить тот кошмар и подняться с колен.
- Нет, Карлайл, я не думаю, что в тот момент ко мне можно было найти какой-то подход, – уверенно возразил Эдвард.
- Но почему?! Как могло все так резко измениться?! Вы же любили меня, особенно ты, я не мог в этом заблуждаться. Даже когда врачи сказали нам с Эсми, что у нас никогда не будет своих детей, это не так сильно выбило меня из колеи, потому что я знал, что у меня есть вы с Роуз, – голос Карлайла предательски дрогнул, и он замолчал, вопросительно глядя на племянника.
- Наверное, все дело в страхе. Я боялся всего и сразу: боялся, что с тобой и Эсми тоже может случиться нечто ужасное, боялся, что мне снова придется пережить ту боль, что и после смерти родителей, в конечном счете, я просто боялся любить, – Эдвард замолчал, словно не решаясь рассказать о с воем самом жутком страхе, но, сделав глубокий вдох, продолжил: – А больше всего боялся, что это я убил родителей, и ты что-то знаешь об этом, но скрываешь ото всех.
- Боже, Эдвард, как ты мог предположить такое?! – пораженно воскликнул Карлайл, заключая лицо парня в свои ладони. – У меня, в отличие от полиции, никогда даже мысли такой бредовой не возникало! И ты что, все эти годы продолжал в страхе думать об этом?!
Вместо ответа Эдвард коротко кивнул, чувствуя, как слезы комом подкатывают к горлу.
- Я боюсь даже представить, как ты мог столько лет жить с этим и сохранить рассудок, – с болью в голосе прошептал Карлайл. – Теперь я вдвойне рад, что, спустя столько лет, мы, наконец, узнали, кто и почему совершил это зверство. А еще я рад, что высший суд свершился, и сейчас тот ублюдок горит в аду!
- Это я убил его, – напомнил Эдвард.
- Я знаю, знаю, но у тебя не было выхода, – Карлайл осторожно притянул к себе племянника и погладил его по спине.
- Я хочу, чтобы ты знал обо мне еще кое-что, – чуть отстранившись от дяди, прошептал Эдвард. – Я убивал и прежде, когда жил в Чикаго. Я не смогу сказать даже примерно, скольких убил, но знаю, что мои руки по локоть в крови, и мне никогда от этого не отмыться. Маленький мальчик вырос и превратился в монстра, так что ни вам с Эсми, ни родителям не за что мной гордиться.
- Роуз немного рассказала о вашей жизни в Чикаго, поэтому твое признание для меня не стало неожиданностью. Я не собираюсь оправдывать тебя, но ты не монстр, это совсем другое. Там, куда ты попал, невозможно было выжить иначе, как и на войне, только ваша война не имела смысла и цели. Твое наказание у тебя в голове: все самые страшные картинки той жизни навсегда останутся в памяти. Но мы гордимся тобой! Мы гордимся тем, что, пройдя через весь этот кошмар, ты не сломался, более того, ты нашел в себе силы признать свои ошибки и начать жизнь заново! Никогда больше не смей сомневаться в нашей любви! – Карлайл снова прижал к себе племянника, не замечая того, как по щекам прокладывают себе путь капельки соленой влаги.
- Спасибо тебе за все! – Эдвард тоже перестал сдерживать слезы. – Я помню о том, что ты всегда был для меня вторым отцом, даже когда были живы родители. И я любил тебя. В действительности, эта любовь никуда не делась, просто на какое-то время я умудрился забыть о ней, забыть о том, как много ты для меня значишь. Но сейчас я понял одну очень важную вещь: не надо бояться любви, надо бояться того, что не успеешь сказать о ней дорогим для себя людям. Поэтому я хочу, чтобы ты знал: как бы там, в прошлом, ни было, я всегда любил тебя и Эсми!
Произнося это, Эдвард почувствовал умиротворение и легкость: наконец, между ним и Карлайлом больше не было бездонной пропасти из недосказанных слов.
И вместе с тем, у парня возникло непреодолимое желание сказать ту же заветную фразу еще двум людям – теперь он знал, каким будет его следующий шаг на пути исправления своих ошибок.
====== Глава 27. У счастья есть один недостаток – оно не длится вечно ======
В минуты грусти и печали
Пройду за грань больших ворот. И скрип глухой воротной стали Покойной песней вглубь ведёт. Терзают взгляд кресты, могилы, Что век хранят остатки слёз. Их словно с жалостью укрыли Листы заботливых берёз. Здесь тихо спят людские души И мысли близких им людей. Я разговор их тихий слышу, И с новым шагом всё сильней. Иду к тебе, могила грусти, Любви и памяти моей. Весенний день глаза опустит, Когда нагнусь я, молча, к ней. Весь день погаснет, помрачнеет, Вернётся память прошлых лет. Ветра вмешаться не посмеют, И песни жаворонка нет… Уйду навек в свой мир беспечный, Ускорив шаг от ярких роз. Глаза закрыв от взглядов встречных, Я прячу блеск прощальных слёз…
Самолет летел, уверенно разрезая носом облака, словно огромная величественная птица. Эдвард никогда не боялся летать, почти наслаждаясь чувством волнения, щекочущим в животе и учащающим пульс, в то время, когда самолет разгоняется и набирает высоту. Он любил смотреть в иллюминатор, наблюдая за тем, как земля остается все дальше внизу, а люди будто уменьшаются в размерах и кажутся сверху не крупнее муравьев. Еще ни разу Каллен не задумывался всерьез над тем, что самолет может рухнуть, даже когда они попадали в зону турбулентности, и начинало нещадно трясти, у Эдварда захватывало дух, но страх так и не приходил. Возможно, дело в том, что он никогда по-настоящему не дорожил своей жизнью.
