Я согласно кивнул – а что еще мне оставалось?! – и в последний раз оглянулся по сторонам, словно прощаясь с этим миром.

Две беременные женщины, сидевшие в ближайших креслах, отвлеклись от чтения и с удивлением взглянули на нас.

Я открыл злосчастную дверь и на негнущихся ногах прошел в кабинет. Мой взгляд наткнулся на блондинистого парня лет тридцати, широко улыбнувшегося и вставшего мне навстречу.

– Эм-м… Если Вы не против, я подожду врача в коридоре, – заплетающимся языком пробормотал я и опрометью выбежал – если это, конечно, было похоже на бег – за дверь.

– Что случилось? – выдохнула подлетевшая ко мне Белла.

– Это, вообще, нормально, что в кабинете твоего гинеколога тусуется какой-то чувак с улыбкой маньяка? – громким шепотом возмутился я, показав рукой на дверь кабинета позади себя. Мой вопрос явно привлек еще больше внимания со стороны присутствующих в приемной женщин. К сожалению, я поздно понял, что обратился к мужчине, своему, по сути, мужу, говоря «твой гинеколог», но отступать было уже некуда.

– Если ты имеешь в виду симпатичного блондина, то это и есть доктор Джаспер Хейл!

– Что?! – воскликнул я, осознавая, что все это время мою жену осматривал какой-то мужик, пока я спокойно отпускал ее, пребывая в счастливом неведении. – И этот парень будет меня – то есть тебя – лапать? – покрывшись холодной испариной, уточнил я.

– Он же врач, это его работа, – явно начиная терять терпение, сквозь зубы процедила моя жена.

– Белла, с вами все в порядке? – выглянув в коридор, заботливо поинтересовался блондин. Очень мило с его стороны.

– Да-да, она уже идет, – нацепив на лицо мою самую лучшую улыбку, отозвалась любимая. Я глубоко вздохнул, встретившись с Беллой взглядом.

Мне не оставалось ничего другого, как пройти в дверь, любезно распахнутую передо мной доктором-маньячная-улыбка-Хейлом.

Он усадил меня на стул и, удобно угнездившись в кресле напротив, принялся подробно рассказывать о результатах анализов Беллы. Я искренне старался вникнуть в каждую деталь, запомнить все показатели, но моя способность мыслить с позором дезертировала, оставив в голове полнейшее запустение и разруху. Однако через какое-то время мозг снова подал признаки жизни, уловив фразу доктора о том, что все у меня просто отлично.

Услышав это, я позволил себе немного расслабиться, но, как оказалось, зря.

– А теперь, Белла, давай мы с тобой сделаем кардиотокографию.**** Приляг, пожалуйста, на кушетку, – приторным голосом попросил блондинчик, поднимаясь из кресла.

Я не имел ни малейшего понятия, что означает это слово, но звучало оно устрашающе. Провода, которыми обмотал мой живот этот мучитель в белом халате, грозили довести меня до состояния, близкого к предынфарктному. Я зажмурился и крепко вцепился пальцами в кушетку, едва сдерживаясь от того, чтобы вскочить и убежать отсюда как можно дальше и быстрее.

– Слышите, как бьется сердце Вашего ребенка? – совсем рядом со мной раздался голос доктора Хейла.

Только сейчас я обратил внимание на странный звук, заполнивший кабинет. Сердечко нашего с Беллой сына. Моего сына. Оно билось чисто, четко, уверенно. Оно билось где-то внутри меня. От этой мысли перехватило дыхание, а к глазам подступили непрошеные слезы. Я мог сказать, что впервые за несколько недель почувствовал себя…счастливым? Не уставшим, раздраженным, напуганным или растерянным, а абсолютно и безгранично счастливым. Эти пять минут, в течение которых я слышал сердцебиение нашего малыша, бесспорно, стоили всех тех мучений, через которые мне пришлось пройти в последние дни. Как давно Белла наслаждалась этими звуками? В этот момент я понял, что лучше бы она не смирялась так быстро с моими идиотскими отказами, а из раза в раз продолжала настаивать, чтобы мы вместе ходили к врачу, вместе наблюдали за тем, как развивался наш малыш.

– Как будто на лошадке скачет, – прошептал я и украдкой смахнул слезинку, надеясь, что доктор Хейл не успел ее заметить.

– Да, действительно очень похожий звук, – согласился тот, убирая с моего живота провода.

Я медленно поднялся с кушетки и поправил на себе одежду, надеясь, что на столь высокой ноте смогу наконец покинуть эту обитель эскулапов, но не тут-то было. Как оказалось, самое страшное коварно поджидало меня впереди.

– Ну что, Белла, осталось только посмотреть тебя на кресле, – кивнув куда-то в угол, подвел итог блондинчик.

Посмотрев в ту сторону, я увидел странную конструкцию, напомнившую мне средневековое орудие пыток. Он хочет, чтобы я пошел туда? Ага, конечно!

– А это обязательно? – с трудом пробормотал я.

– Боюсь, что да, – голосом, полным понимания и сочувствия, ответил доктор Хейл. Определенно, это не тот ответ, который я хотел услышать, парень.

Затравленно оглядевшись по сторонам, я подошел к так называемому «креслу» и неуклюже полез на него, искренне надеясь, что делаю все правильно, и эти мучения скоро закончатся.

– А раздеться?! – явно опешив, спросил мой мучитель.

– Полностью? – испуганно пискнул я.

– Нет, по пояс, – наконец стерев с лица свою фирменную улыбку, недоуменно ответил он и, видимо сочтя необходимым пояснить, добавил: – Снизу.

Следующие несколько минут навечно врезались в память. Даже на смертном одре я буду помнить их как самые бесконечные и страшные в своей жизни уже только потому, что они, в принципе, в ней были.

И все же покидал я кабинет с широкой улыбкой на лице. Во-первых, воспоминания о бьющемся сердце сына затмили собой все остальное, а во-вторых, я гордился тем, что с честью прошел это испытание, уготованное судьбой. На выходе мне так и хотелось воскликнуть победное «Ха!», важно взирая на своего мучителя. Но я мудро для себя решил, что свидетелям этого приема и так хватит странностей в исполнении нашей пары.

– Ну как? – взволнованно спросила Белла, помогая мне надеть шубу.

– Отлично, – поспешил я заверить ее.

– Что сказал доктор? – не унималась Белла, дергая меня за рукав.

Растерявшись лишь на секунду, я с готовностью протянул ей медицинскую карту:

– Он все записал сюда.

– Ты такой молодец! Самый лучший! – остановившись на ступеньках клиники, улыбнулась Белла. – Я боялась, не представляя, как ты пройдешь через это. Но теперь так горжусь тобой… И люблю…

– Я тоже люблю тебя, – погладив ее по щеке, прошептал я и, встав на цыпочки, нежно поцеловал, забыв о том, что в данный момент, по странной причуде судьбы, целую собственные губы.

***

Проснувшись тридцать первого декабря все еще счастливым обладателем бюста второго размера и необъятного беременного живота, я не расстроился. Ну почти. Нельзя сказать, что я смирился или начал отчасти ощущать себя женщиной. Вовсе нет. Просто в какой-то момент поймал себя на мысли, что начинаю относиться к случившемуся, как к чуду (желательно все же, временному и скоротечному).

Как много мужчин может похвастаться тем, что познакомились со своим ребенком прежде, чем он появился на свет? Ни одного. Кроме меня, конечно.

Всю беременность Беллы я каждый день здоровался с ее растущим и округляющимся животом, гладил его, говорил, как сильно мы его любим, желал ему спокойной ночи, целовал и чувствовал, как мне отвечают с той стороны уверенными толчками. Однако все это не могло подарить мне и сотой доли той связи с сыном, которую я ощущал теперь. И речь сейчас не о связи между телом Беллы и ребенком, обусловленной самой природой. Это именно я с каждым днем узнавал о нашем малыше что-то новое: то, чего никогда не узнал бы, не окажись временно беременным.

Например, ему категорически не нравилось, когда я ложился на левый бок, и он самозабвенно возился до тех пор, пока я ни переворачивался на правый – видимо, упрямство досталось ему от матери. А еще наш сын, наверняка, станет боксером, и уже сейчас регулярно отрабатывал хук справа. В такие моменты на нашем с Беллой беременном животе проступал бугорок, который можно погладить, тогда малыш успокаивался, и выпуклость исчезала.