18 июля 1916 года, вторник, выдалось солнечным и безветренным. Это был девятнадцатый день по лунному календарю, когда убывающая Луна стояла в созвездии Рыб. Это абсолютно несчастный день, когда лучше всего оставаться дома и никуда не выходить. После завтрака, как обычно, пользуясь прекрасной погодой, Галия вместе с сыновьями пошла гулять в Юсуповский сад, обещая вернуться домой к двум часам пополудни. Адель осталась дома готовить обед. Около двух часов к ним пришёл молодой полицейский урядник Загуляев в сопровождении знакомого ей дворника Кешафа Ибрагимова и сообщил, что на Мойке, напротив ажурных чугунных ворот особняка князя Юсупова, произошёл несчастный случай: испугавшаяся лошадь с повозкой сбила её мать и братьев. Мальчики погибли на месте, а их мать увезли в больницу.
На месте трагедии собралась толпа зевак. Прибыл городовой. Дворники ещё не начали замывать лужу детской крови, когда мимо них проехало ландо с пьяной компанией и разухабистыми девками. Среди пассажиров был косматый старик, который приказал остановиться и, подойдя к луже, долго смотрел сначала на эту лужу, а потом поверх неё, уходя взглядом всё выше и выше, пока наконец совсем не запрокинул голову так, как это делают люди, высматривающие высоко летящего жаворонка.
– Чего встал, чёрт косматый! Кто таков? А ну, проваливай своей дорогой, не мешай следствию! – рявкнул поставленным голосом городовой.
– Ну ты, полегче! Разуй глаза, не видишь, кто перед тобой? – тихим, с хрипотцой голосом сказал косматый старик, просверлив сумасшедшим взглядом городового.
– Извините, ваше благородие, не признал, – промычал городовой, отдавая честь дрожащей рукой.
Старик постоял ещё минуту и понурив голову вернулся к собутыльникам. Пьяная и визгливая компания покатила продолжать своё веселье.
Кто-то сказал, что это был Григорий Распутин – любовник царицы России.
В соответствии с законом Адель должна была опознать тела погибших. Она плохо помнит, что происходило потом. Морг, два окровавленных, изуродованных тельца братьев, больница, мама, которая не пострадала от повозки, но от вида мёртвых сыновей была разбита параличом. Через три дня полицейский урядник Загуляев, добрая душа, за деньги помог организовать отпевание в православной церкви и скромные похороны мальчиков.
Адель, повзрослев сразу на десяток лет, посвятила всю себя уходу за беспомощной матерью. У мамы были парализованы нижняя часть тела и левая рука. Она с трудом говорила, не могла ходить и сидеть. Она могла только слышать, думать и страдать. Адель ежедневно по много часов проводила у постели матери, читая книги любимых авторов и рассказывая городские новости, придумывая при этом различные весёлые детали, делающие любую новость более оптимистичной. Благодарная Галия лежала, молча глядя в потолок, и изо всех сил старалась улыбаться.
Каждый день к шести часам пополудни Адель уходила домой, чтобы вернуться на следующий день к семи утра. Всякий раз после ухода дочери, оставаясь одна в больничной палате, Галия мысленно листала страницы своей Книги Жизни, стараясь понять, почему Господь Бог приготовил для Адель такую трудную судьбу, раз за разом отнимая у неё близких и дорогих ей людей. До дна ли испита назначенная ей Чаша Горечи? Какие ещё муки, неся свой крест, должна преодолеть её дочь, чтобы наконец исполнить высочайший замысел Творца? Кем, в конце концов, должна стать её девочка, если, будучи ещё ребёнком, она вынесла столько страданий, сколько другому человеку с лихвой хватило бы на полную жизнь?
Галия уверилась, что совершённый ею в юности греховный поступок и есть главная причина всех бед, свалившихся на их семью. Она чувствовала свою вину и ответственность за всё, что случилось в последнее время. Когда-то, будучи молоденькой девушкой, она не сумела замолить свой грех, а став счастливой женой и матерью, вовсе забыла о нём. Но непрощённый грех напоминает о себе именно тогда, когда ты находишься на вершине благоденствия, наслаждаясь собственным преуспеянием и душевным покоем. Этот до конца не оплаченный, но не оставшийся незамеченным Богом долг требовал покаяния. Они с Дмитрием Дмитриевичем, конечно, были искренне верующие люди, однако верили в существование Бога вообще, не видели Бога в Иисусе Христе и с недоверием относились к любой церкви. Они были крещены сами и крестили своих детей, но не посещали церковь по воскресеньям, не причащались и не соблюдали многие догматы церкви.
Сейчас Галия хотела исповедаться. Более всего, даже более самой жизни, она желала исповедаться. Но она не хотела исповедаться священнику из церкви, ибо не всякий священник, наделённый обязанностью принять исповедь, имеет на то моральное право. Она решила исповедаться чистому ангелу – своей дочери. Поэтому в пятницу Галия попросила Адель немного задержаться.
– Присядь рядом, я хочу тебе кое-что рассказать. Разговор будет долгий, и мне трудно говорить, поэтому сядь поудобней и наберись терпения. Как ты знаешь, с шести лет я воспитывалась в Смольном институте. Это было первое в России женское учебное заведение, созданное по указу нашей императрицы Екатерины II сто пятьдесят лет назад. Оно создавалось для того, чтобы дать России образованных женщин, хороших матерей, полезных членов общества. Не покидая территории института, все девочки жили и учились там двенадцать лет. Во времена моего детства в российском обществе сложилось ошибочное мнение, что Смольный институт выпускает жеманных дурочек, жантильных белоручек и сентиментальных барышень. Мой дед придерживался другого мнения и поэтому настоял на том, чтобы меня, шестилетнюю, отдали на воспитание в Смольный. Такому решению, вероятно, были особые причины, но я, к сожалению, их не знаю.
Правила поведения в Смольном были очень строгие: мы жили по девять человек в общей спальне, которую называли на французский лад «дортуар». Подъём был в шесть часов утра, утренняя гимнастика и туалет. Эта привычка вставать в шесть утра осталась у меня до сих пор. Я и тебя приучила к такому же распорядку дня, надеясь, что ты не будешь в обиде на меня за это. Завтрак нам накрывали в общей зале на 150 учащихся. Потом были ежедневные восемь уроков по 45 минут каждый, с десятиминутным перерывом. В Смольном оценки ставились по 12-балльной системе. Я училась хорошо. За все годы учёбы у меня никогда не было оценки ниже 11 баллов, и я всегда носила бант-кокарду как знак отличия успешной ученицы. Такую же бант-кокарду носила Курбанова – моя единственная подруга и соседка по кровати. По традиции Смольного мы обращались друг к другу только по фамилии. Я, конечно, знала её имя, но по привычке называла Курбановой. Мы прожили буквально бок о бок почти двенадцать лет. У нас были очень близкие и искренние отношения. Это было связано ещё и с тем, что у Курбановой в Санкт-Петербурге не было не только близких, но и просто знакомых людей. Она была дочерью хана Кашгарии, человека строгих правил. Отправляя свою шестилетнюю дочь в Санкт-Петербург, он сказал, что хочет видеть её широко образованной и воспитанной по-европейски девушкой-мусульманкой. Он требовал, чтобы она всегда помнила, кто она сама и чья она дочь. Отец оплатил полный пансион на весь период её обучения. Он присылал деньги на дополнительное питание и карманные расходы, но не более того. И обещал, что пришлёт за ней человека только через двенадцать лет.
Курбанова лишь изредка получала письма из дома от своей мамы и ни разу не видела близких. У неё была возвышенная, творческая натура. Она прекрасно рисовала, виртуозно играла на арфе. У неё был незабываемый низкий голос, классическое меццо-сопрано, и её пение вызывало зависть всех смолянок. Обладая природным воображением, она писала очень проникновенные стихи о любви, о которой знала лишь то, что прочла в многочисленных романах. Если ты помнишь, я иногда читала вам по памяти эти восхитительные стихи. На мой взгляд, они безупречны и свидетельствуют о тонко чувствующей душе автора. Курбанова была весьма сентиментальной девушкой. Например, однажды летом она встала в четыре часа утра, принесла небольшой букет полевых цветов и положила мне, спящей, к изголовью. Она хотела, чтобы я проснулась от приятного цветочного запаха и мы смогли бы вместе наблюдать рассвет, сидя в саду. Но я так и не проснулась до общего подъёма. Потом мы смеялись и весело обсуждали этот конфуз. Между прочим, в тот момент мне снился чудесный лес и цветущая лужайка. Тогда мы обе не знали, что приятным запахом нельзя разбудить человека – у спящего просто поменяется картинка сна.
