1920-й – год Белой Металлической Обезьяны. Вторник, 27 апреля. Десятый лунный день, растущая Луна в знаке Льва. День очень хорош и удачен для начала любого дела. Россия. Семиречье. Город Джаркент.

Сегодня вечером Чанышев пригласил генералов Банненкова и Бутова на прощальный ужин. Бутов живо отозвался на приглашение, а Банненков, хоть и был знаком с Чанышевым, однако отказался. Он считал Чанышева красным, на что Бутов возразил:

– Касымхан, конечно, не красный, но, к сожалению, и не белый. Он бесцветный и текучий, как вода. Или, вернее, прозрачный, как вода.

– Как вода – значит, он, в зависимости от обстоятельств, может приобретать любой цвет и любую форму? – спросил Банненков.

– Форму, пожалуй, да, а вот цвет, видимо, нет. Потому что он прозрачный, это не его цвет, он лишь отображает чужой. Он считает, что Октябрьский переворот в Петрограде, как, собственно, и любая социальная революция, – вещь противная, но закономерная. Революция рано или поздно будет происходить в любом государстве тогда, когда народ увидит и поймёт, что власти предержащие используют полученную власть для того, чтобы улучшить качество собственной жизни. Первым признаком ущербности является желание правителей строить вместо дорог, школ и больниц помпезные дворцы. Русская революция наделила властью невежественных людей, которые утверждают, что не должно быть частной собственности, всё должно принадлежать всем, на равных правах. А это вдвойне опасно, потому что невозможно.

Чанышев даже привёл высказывание Наполеона: «Где правит частная собственность, там правят законы. Там, где правят неимущие, там правят дикие законы Природы». Уже первые месяцы наступившей новой жизни показали её скорый и печальный конец. Он упомянул о карательных операциях красных в Семиречье, в частности назвал карательный рейд отряда под командованием Мураева, специально присланного большевиками из Ташкента в 1918 году…

– Тогда, я помню, без видимой причины ими были сожжены десятки поселений мирных жителей Семиречья, – перебил его Банненков.

– Да-да. Людей, мужчин и женщин, стариков и детей – всех без разбора расстреливали, вешали, рубили шашками, топили в реках, заживо сжигали в их собственных домах. Всех женщин и даже малолетних девочек перед казнью насиловали всем отрядом, а убив, продолжали издеваться над трупами. Некоторые из пленников пытались бежать, но их догоняли с особой удалью, как охотники загнанную дичь, и прежде чем убить, изуверским образом истязали. Как рассказывают, немногим посчастливилось умереть быстро, без долгих мучений. Таким образом было уничтожено более 23 тысяч человек, и в основном это были семиреченские уйгуры. Я задаю себе вопрос: что это было? Какие человеческие или, вернее, нечеловеческие качества проявлялись у этих людей? Что явилось катализатором этих проявлений? Может быть, безнаказанность? А как же Бог? Ведь среди палачей были и верующие. Чёрт с ними, с проклятыми красными политиками, отдавшими Мураеву этот чудовищный приказ, но как быть с многочисленными добровольцами, присоединившимися к отряду Мураева? Ведь из Ташкента он вышел с отрядом 50 человек, а прибыл в Верный с армейской группой в тысячу сабель. Это только одна страница толстой книги о тёмной стороне гражданской войны, унёсшей тринадцать миллионов человеческих жизней.

– Александр Ильич, для нас с вами карательные операции не новость, они проводились многими армиями. Правда, я не знаю других примеров подобного бессмысленно-жестокого, я бы даже сказал, жуткого исполнения таких операций. Однако, видимо, в этом и есть подлинное лицо большевиков.

– Борис Владимирович, когда мы говорили обо всём этом с Чанышевым, я видел его нескрываемую печаль. Он считает, что Советы делают грубую ошибку, намеренно уничтожая в народе память о прошлой жизни. Чанышев говорит, что человек, потерявший память, не может вообразить себе будущее, ибо такова природа человека. А это значит, что большевики начинают строить здание Нового Общества, даже не представляя себе, как оно должно выглядеть. Образно говоря, стройка будущего здания началась без архитектурного и скрупулёзно просчитанного технического проекта. При таких условиях обязательно будут допущены ошибки, и будущее здание Нового Общества станет нежизнеспособным уродцем. Надо, чтобы будущие поколения учитывали эти уроки нашего времени, иначе их будут ждать подобные потрясения. Нет, с такими взглядами, я убеждён, Чанышев не красный, а с ними работает, потому что он человек толковый. Своих таких у красных всё равно нет. Мы с вами знаем, что его используют, пока он нужен, а потом расстреляют, даже не беспокоясь о поисках повода.

– Как вы думаете, он это знает?

– Наверное, знает, – ответил Бутов.

– Ну и на что же тогда он рассчитывает? Кто может его защитить, когда красные решат, что он больше им не нужен? – глядя в лицо Бутова, спросил Банненков.

– Чанышев – цельная фигура и самодостаточная личность и поэтому ведёт себя независимо. Кроме того, за ним чувствуется огромная сила, некое могущество, способное влиять не только на судьбы отдельных людей или даже государств, но и на ход глобальных исторических процессов, – сказал Бутов и о чём-то глубоко задумался, показывая всем своим видом, что не намерен продолжать этот разговор.

Александр Ильич Бутов был командующим Оренбургской армией, входящей в состав Русской армии адмирала Колчака. В сентябре девятнадцатого года войска генерала Бутова находились в плачевном состоянии. Без необходимого тылового и медицинского обеспечения, голодная, измотанная боями армия, в которой каждый второй болен сыпным тифом, была разбита большевиками под Актюбинском. Исполняя приказ Колчака, Бутов отошёл в Семиречье и с остатками своего войска присоединился к Семиреченской армии генерала Банненкова, который, в свою очередь, назначил Бутова генерал-губернатором Семиречья.

Отношения между Касымханом Чанышевым и генералом Бутовым были доверительные до такой степени, какие могут быть у воспитанных, порядочных людей, не связанных между собой формальными обязательствами. К обоюдному удовольствию, они несколько раз беседовали на темы, далёкие от войны и политики: о науке, искусстве, глобальных законах Природы. Но однажды Чанышев нарушил это правило. На той памятной встрече он дал понять Бутову, что не позже февраля 1920 года погибнет его командир и наставник.

– Кого вы имеете в виду? – спросил Бутов, понимая, что речь идёт об Александре Васильевиче Колчаке.

– Вам виднее, Александр Ильич, – ушёл от прямого ответа Чанышев.

Сейчас Чанышев пожалел, что сказал об этом – мог бы и помолчать. Никогда не говорите неправды, никогда не говорите неприятной правды.

– А как это произойдёт? – настаивал Бутов.

– Я не знаю, – смотря сквозь собеседника куда-то вдаль, ответил Чанышев.

К этому времени он действительно не знал, при каких обстоятельствах погибнет адмирал Колчак. Бутов не мог в это поверить. Вернее, отказывался верить, потому что для него это было непостижимо. Во-первых, никто не может этого знать наверняка, а во-вторых, никто этого не допустит, поскольку это неминуемо приведёт к крушению Российского государства.

Двенадцатого февраля в штаб Бутова прибыл вестовой из штаба Колчака с известием о том, что пять дней назад в Иркутске, на реке Ушаковке, притоке Ангары, по личному распоряжению Ленина был расстрелян Верховный правитель России адмирал Колчак. Вестовой передал Бутову конверт с последним посланием Александра Васильевича. Хотя Бутов никогда и не верил в то, что большевики будут соблюдать собственный декрет об отмене в России смертной казни, но всё же надеялся, что, может быть, кому-то из его товарищей, попавших в плен, повезёт сохранить себе жизнь. И вот расстрелян Колчак. Это известие потрясло Бутова, он хотел бы рыдать, выть в голос, но не мог позволить себе проявлять слабость в присутствии офицеров. Ровным голосом, словно читая доклад на офицерском собрании, Бутов произнёс: