Крестелевский прошел на кухню. Ксюша разрумянилась возле плиты. Невысокая крепенькая хохлушка благоухала имбирем и корицей. Магазинных тортов она не признавала. Ее свежий, здоровый, совершенно "домашний" пот придавал заморским пряностям особую притягательность. Константин Валерианович крепко хлопнул Ксюшу по заднице. Кухарка благодарно засмеялась.

– Ксюша, ты это, сходи-ка на неделе в Елоховский собор. Крестить будем Сашку.

– Наконец-то! А я все боялась к вам с этим подступиться. Слава тебе, господи! Может, дома покрестить, большой все-таки Саша? Батюшка знает вас. Он все сделает как надо по Закону.

– Это, Ксения, твои заботы. Сегодня заночуешь у меня… Утром дам тебе тысячу рублей, пожертвуй попу.

Ксения немного смутилась, но возражать не стала.

– Можно я позвоню из вашего кабинета домой? – Пряча глаза, робко спросила кухарка. – Надо бы предупредить Васю, чтобы не ждали… Скажу гости понаехали…

– Заодно постели нам в кабинете.

В одиннадцать часов Сашок усадил девчонок на лучшие места, поближе к торту. Придвинул к ним огромную хрустальную вазу с разноцветьем самых лучших конфет, открыл бутылочки с пепси-колой и только после этого сам пристроился с краю детской половины праздничного стола..

К сожалению, в реальной жизни, от иного таланта не столько пользы, сколько заботы… Вот как Сашка обращается с девчонками? При первом знакомстве эти глупые мартышки ходили перед ним на цыпочках, вертелись как на иголках. Смех да и только! Эти, по-городскому, рано заневестившиеся пацанки во всю пускали в ход глазки и прочие обезьяньи ужимки обольщения. А Сашка, добрая душа, тут же растаял и повел себя как лопух.

– Константин Валерианович, без двадцати… Пора открывать шампанское, а то не успеем проводить Старый Год. – Напомнила воспитательница, поджав ярко накрашенные губки, похожие на куриную гузку.

" И за что я тебя терплю через силу? – подумал Константин Валерианович об Ирине Васильевне, откупоривая Новосветский Брют. – А ведь за "порядочность" и не терплю. За нахальную "порядочность", что торчит в ее чопорности как шило из мешка. Ты не оставляешь мне никаких надежд притерпеться даже ради блага неотесанного сына.… – Блудливо улыбнулся Константин Валерианович воспитательнице. – Если все порядочные бабы такие зануды, – лучше пойти и утопиться в ванне"…

Крестелевский отодвинул коньячную рюмку, налил себе водки в фужер и залпом опрокинул ее себе в горло. Только так! Водяра еще не скатилась куда ей следует скатиться, а из нутра уже приветливо полыхнуло адское пламя настоящего наслаждения… Только так! Константин Валерианович придушенно крякнул и сразу повеселел…

Крестелевский все наблюдал и думал, думал и наблюдал, и мозги его, казалось, теперь уютно поскрипывали в такт праздничным, пустяшным мыслям… Дверь в кабинет оставалась открытой, но Крестелевский, занятый закусками и бушующим в желудке, блаженным пожаром, не слышал столь желанный звонок. Он очнулся, когда к нему подбежал разрумянившийся Саша.

– Па! Там тебе звонят, звонят, а ты сидишь себе как кот на именинах…

– Да, я. – Откликнулся разомлевший Константин Валерианович на вздорный голос Приказчикова.

– Ну, ты поимей совесть!! Ты куда пропал, Константин Валерианович?

– Встречаю Новый Год в кругу семьи..

– Ты что это выкобениваешься? Уже час ночи, я звоню, звоню…

– С Новым Годом, товарищ пенсионер!

– Э! Нагрузился… И дела забыл…

Крестелевского как обухом по голове огрели… Он вспомнил о своих неприятностях. Праздник был испорчен окончательно… Крестелевский молчал. Раз генерал позвонил сам, значит исчезновение его важного гостя понято правильно. Меры к устранению возникшего в дружеских отношениях напряжения приняты адекватные. Так что, не надо суетиться. Характер должно выдержать в лучших традициях солидных деловых людей. Генерал должен прочувствовать, что звонок его, означающий извинение за допущенную оплошность, может и не решить созданных им же проблем.

– Я переговорил с полковником. Молодой ишо! Не объезжанный! Не понимат некоторых тонкостей службы. Надо извинить, Костя, полковника, – все это недостатки воспитания. Но, уверяю, теперь Черепыхин будет каждое твое слово воспринимать как Закон. Немного грубовато получилось, но да он парень с головой, советы мои и товарищей принял как должно. С покаянием. Выводы сделает правильные. Все злишься?

– Это не злость. Это грусть, Коля, дорогой ты мой. – Крестелевский. как мог, смягчил тон голоса.

– Но учти, я так и не понял, чем он тебя так достал… Вы и поговорили-то не более трех минут… Хоть убей ты меня, старика, – не понимаю!

– Разве шнурок этот не рассказал о своей новой идее?

– Какой идеи? Ну-ка, просвети матерого мента…

– Твой пристебай намекнул: пришло новое время, потому желательно наши отношения " укрепить еще больше"! Усекаешь, сто значит "больше". Я из ума еще не выжил и хорошо понимаю намеки… Зарывается твой преемник… А что дальше он учудит? Ты подумал кого выдвигаешь? Если полковник – не подлец, то уж точно наглец, как все выскочки!…

– А! Вот как. Чудак, пойми и ты, он же сказал – желательно. Так? – Нашелся старый лис, чем урезонить дружка, страдающего аллергией на наглость ментовских чинов.

– Так да не так. Не пудри мне мозги.

– О! Вникни! Желательно! Он же не берет тебя за горло! Каждая новая метла, садясь на должность, просто обязана провести какие-нибудь преобразования. И что ты взбеленился! Пооботрется парень. Ручаюсь, – пооботрется. Ну а если накинешь малость на молочишко детишкам, – и вовсе положишь полковника к себе в карман. Сам молодым не был? Ха-ха! А если серьезно, будь спок: О-Ко-ро-тим парня, – вот и вся песенка!

– Ладно. Кончаем базар-вокзал. – На скулах Крестелевского заиграли желваки. Заговорил он медленно, тщательно взвешивая и отчеканивая каждое слово.

– Если твой выкормыш считает себя таким крутым, что может у меня на ходу подметки отрывать, – я выхожу из игры.

– Стоп! Замри!

Предупреждение было исключительно своевременным, но Крестелевский слишком долго держал в себе занозу неприязни к тридцатипятилетнему полковнику Черепыхину. Вольно или невольно, этот хапуга оказал неуважение к "старшим", по мнению Черепыхина, – "по старинке" ведущим свои дела. Появилась угроза, что новая метелка поднимет слишком много пыли. Заноза за вечер успела нагноиться и ее нужно было выдавить из себя. Крестелевского понесло…

– Полагаю, тебя он первым выкинет на обочину. Понял!? Старый хрен! Мне доложили, чей он ставленник. Ты его вынянчил, выучил, но манипулировать им будешь не ты! А значит и не я! Так на хера мне эти причиндалы?!

– Ладно, усек! Уймись, порошу, родной! Больше ни слова, – не на шутку всполошился генерал. – Завтра встречаемся втроем. Приложим предмет к носу и поставим все точки.

– Приезжай, если хочешь, но один.

– Что так категорически?

– У меня чутье. Должен я приглядеться. Обождем открывать карты. Даже мент должен оставаться человеком, если желает получить доверие и честно заработать свой кусок. Давил наглецов и давить буду…

– Лады, Константинович. Разберемся. Жди в четырнадцать нуль, нуль.

– В два я поведу сына с подружками в Кремль на елку.

– Ах, да. А в пять?

– В семь.

– Передавай привет своему Александру Константиновичу. Не спит еще, сорванец? Боевой у тебя хлопец растет… Да, слушай, я, вроде, прошлый раз не понравился мальцу? Как считашь, какой бы мне сварганить подарочек, чтобы подобрел твой любимчик?

– Не строй из себя генерала… – Сказал и хохотнул Крестелевский в трубку. А про себя подумал: лучший подарок, – если ты нацепишь очки потемнее, чтобы не видно было ребенку твои бесстыжие глазки цвета бутылочного стекла.

Мысль была очень точная и Крестелевский развеселился. Ого! Под елкой завели магнитофон Грюндиг… Дамы приглашают кавалеров… Господи, какой колченогий Александр Константинович в танцах… Куда смотрит Ирина. Необходимо немедленно нанять для наследника учителя бальных танцев.