Я смотрел на мертвое тело знакомой мне женщины, моей соотечественницы, и думал о чудовищном безразличии всех и каждого, всего мира, к тому, что сейчас происходит в этой комнате. Я представлял себе, что сейчас кто-то из космоса наблюдает, как где-то на Земле, в занесенной снегом , безлюдной степи стоит немыслимо отдаленный от привычных центров цивилизации полуразвалившийся дом, где на втором этаже среди завалов строительного мусора, в крохотной комнатушке с ободранными стенами и заляпанным белилами полом, начинается то, что иначе, как глумление над человеком, над его душой, не назвать. Все равно, что отпевать в вокзальном общественном туалете. Я сотни раз присутствовал на вскрытиях , как врач сознавая необходимость научного исследования причин смерти. На сейчас, в данном конкретном случае, я не понимал и не принимал этой необходимости. Кому это нужно? Если общество не в состоянии обеспечить охрану человеческого достоинства после смерти, то оно не в праве настаивать на соблюдении своих законов. Ну, нельзя же так, ребята.. Вот так , на кушетке, в пыли и грязи ремонта.. Мажуев молчал. Ему , видимо, не приходило в голову, что он обязан был потребовать от монгольской стороны соблюдения прав гражданки России, потребовать проведения вскрытия в нормальном морге, хотя бы в Эрдэнэте, где в прозекторской городской больницы ( тоже, конечно, не храм) , но хоть стены в кафеле и есть вода. В должностных инструкциях вице-консула это, наверное, не прописано. Да и прописаны ли вообще где-нибудь эти права?
А пошло все … Мы – единственные свидетели того, что сейчас происходит на наших глазах, и никому нет дела до наших переживаний. Потерпите уж.. Никто не узнает об этом. Все будут знать, что в рамках закона состоялось судебно-медицинское исследование, которое установило причину смерти пострадавшей, и официальная справка будет фигурировать в суде. Остальное – блажь. Единственные ли? А, если бессмертная душа все-таки существует и сейчас с содроганием взирает на происходящее? Могла ли она при жизни представить, что ее телом распорядятся таким образом? Христиане, буддисты …
Кровь была в обеих полостях: и в животе, и в грудной клетке. Монголка не стала вычерпывать ее до конца, мерной посуды все равно не было, и объем кровопотери оценила на глаз. Откуда-то притащили обеденный столик, застелили клеенкой и вывалили на него органокомплекс. Нечем было смыть сгустки и монголке приходилось отделять их руками. Несложно было предположить, что мы имеем дело с разрывом селезенки – самая частая причина кровотечения при тупой травме живота. Так оно и было – в нижнем полюсе селезенки рваная рана. Других повреждений органов брюшной полости найдено не было. Как положено, монголка аккуратно вырезала кусочки органов для будущей биопсии, складывая их в баночку. В целом все ее действия были правильными, профессиональными, но уж больно медленно она все делала. Наши справились бы с этим за двадцать минут, а тут прошел уже час. Монгольский полицейский сделал несколько снимков в процессе вскрытия, вспышка фотоаппарата работала исправно. Я закурил, позволяя себе стряхивать пепел на замусоренный пол. Легкие тоже оказались целы, и монголка недоумевала , откуда же в плевральной полости кровь? Пришлось указать на незамеченные ею переломы ребер – кровили межреберные артерии. Черепную коробку вскрывать не стали, все и так ясно. Диагноз сформулировали вместе : Тупая травма грудной клетки и живота. Множественные переломы ребер слева. Гематоракс. Разрыв селезенки. Острая кровопотеря. Геморрагический шок Ш. Зашивать монголке тоже пришлось самой. Когда я помогал ей снять халат, то увидел насколько она вспотела, проводя вскрытие. Ее симпатичное лицо уже не было таким напряженным, как в начале, и она приветливо улыбнулась мне, когда я подавал ей пальто. Мне стало жалко ее, жалко, как женщину, на которую взвалили такую тяжелую работу, и она старалась выполнить ее, как можно лучше.
Пахабов сходил к «уазику» за носилками, предусмотрительно захваченными нами из Эрдэнэта, какой-то больничный служака появившийся вместе с ним, помог завернуть труп в простыню и отнести в машину. Договорившись с монголкой, что завтра к ней в Дархан , в бюро судмедэкспертизы подъедет Пахабов. Он привезет русский вариант протокола, возьмет все подписи, проставит печати и заберет от них монгольские акты, мы простились.
На улице начинало темнеть, и повалил снег. Остановившись у магазинчика с вывеской «хунсний делгур», что означает «продуктовый», в дословном переводе «магазин для людей», мы купили две бутылки водки и чем закусить. На этот раз платил я. Не откладывая дело в долгий ящик, первую бутылку откупорили, как только выехали на шоссе и взяли курс на Эрдэнэт. Первой стопкой опять помянули Марину. Теперь, находясь в тесном соседстве с ее телом, лежащем в саване на полу автобуса, мы произнесли этот тост более ответственно и осторожно, словно опасаясь, вправе ли мы пить за нее, не спросив у нее разрешения. Сегодня мы и так слишком вольно не считались с ее мнением…
– Можно было ее спасти? – спросил меня Пахабов, как хирурга.
Я пожал плечами. – В Монголии нет. В России, пожалуй, тоже нет. А вот в Германии, скорее всего, да. Там на аварии на автобане вылетают вертолеты , и пострадавший меньше, чем за час, уже в операционной. Не повезло еще и то, что зима, мороз. . В холод шок течет тяжелее. Микроциркуляция при низкой температуре и так снижена, а тут еще шоковые сосудистые нарушения…
Мажуев внимательно вслушивался в наш медицинский разговор, будто хотел извлечь из него какую-то пользу для себя в будущем. Лицо его было печальным и уставшим, вздыхая он разливал водку. Конечно, он тоже переживал смерть Марины. Но я хотел знать, был ли он, много повидавший на своем веку, пожилой человек, оскорблен увиденным сегодня? Останется ли у него в памяти сегодняшний день, как самое мощное свидетельство беззащитного сиротства рядовой, обыкновенной, человеческой жизни? Или все это укладывается в понятие нашей житейской «нормы», к которой нас приучили, как к неизбежности?
– Теперь Ширкина надо спасать. – сказал Мажуев, доставая вторую бутылку. – Его могут обвинить в убийстве своей жены. Пусть неумышленном, но все же. По монгольским законам ему грозит тюремный срок. Его надо срочно отправлять домой, пока не расчухались. Вы сможете дать ему справку, что по состоянию здоровья ему необходимо срочное лечение в России?
– Это мы сделаем. Как срочно?
– В ближайшие два, три дня. Позже могут возникнуть проблемы при пересечении границы.
– Это получается раньше, чем успеют отправить гроб..
– Ну, что делать… Не садиться же ему из-за этого в «черную юрту».
Шофер так и не починил «печку», и в салоне автобуса было ощутимо холодно. Не помогала и водка – не согревала и не пьянила, и пить дальше не хотелось. Но постепенно приходило успокоение, что все осталось позади А, собственно, что произошло? В настоящем уже нет Хутула, есть «уазик» с тремя пассажирами, шофером, и мертвецом, завернутым в белое, на полу и снег, атакующий лучи фар и пропадающий в темноте. И этого достаточно, чтоб не обижаться на жизнь. Тем более, что через три месяца у тебя кончается контракт, вернешься в Питер… и гори оно все огнем.
Был уже поздний вечер, когда они въезжали в Эрдэнэт. Корпуса городской больницы, расположенной в первом микрорайоне , на отшибе, были погружены во тьму, как и весь город. Дверь в морг оказалась заперта. Опытный Пахабов предположил, что ключ находится у дежурного персонала приемного покоя , и вместе с шофером уехал на поиски. Погода к ночи испортилась совсем, дул ледяной, пронизывающий ветер. Они, с Мажуевым, ждали возвращения Пахабова на крыльце морга, и, укрывая воротниками лица от колючего ветра, мечтали, чтоб сегодняшний день, наконец, закончился. Вернулся Пахабов с ключами, вдвоем с шофером они вынули труп из машины и, сгибаясь под тяжестью ноши, занесли в прозекторскую, где на цементном полу лежало несколько трупов монгол. Мажуев светил фонариком, выключателя они не нашли.
