«Разденьте его, и он исцелит.
А не исцелит, так убейте!
Ведь это врач, всего лишь
Врач»
Ф.Кафка
Как вице-консул, Мажуев Сергей Николаевич, обязан был присутствовать на вскрытиях граждан России и оставлять свою подпись на протоколе патолого-анатомического исследования. Он не был, что называется «карьерным» дипломатом. В прошлом он был спортсмен – чемпион Бурятии по вольной борьбе в тяжелом весе. В свое время его включили в национальный олимпийский комитет, и он объездил весь мир с нашей сборной в качестве чиновника комитета. Был дружен со всеми нашими знаменитыми чемпионами – с Медведем, с Ярыгиным, с Карелиным… Потом занимал какую-то большую должность в министерстве физкультуры и спорта в Улан– Удэ, после чего получил назначение вице-консулом в соседнюю Монголию, в Эрдэнэт. Он был веселый, очень общительный человек, писал стихи, которые публиковались в бурятских издательствах, и выпустил книгу мемуаров с пышным названием «Пьедестал жизни» о своей спортивной карьере и встречах со знаменитыми людьми, с которыми сводила судьба. На консульских приемах всегда исполнял роль тамады. Высокий, краснощекий, широкоплечий, но уже несколько обрюзгший по возрасту, он чувствовал себя в своей стихии, когда от него требовалось вести вечер, произносить тосты, зачитывать адреса с поздравлениями… Все эти качества, наверное, как нельзя лучше соответствовали занимаемой им должности, к тому же он прекрасно знал монгольский язык, имеющий общие корни с бурятским. С Мажуевым я познакомился вскоре после своего приезда в Монголию, он привел в медсанчасть свою жену, у которой был карбункул молочной железы. Я ее оперировал, чем заслужил благодарность и уважение вице-консула, не раз высказываемое мне в последствии. После операции он занес мне в кабинет традиционную бутылку виски и свою книгу с автографом.
… На этот раз не я извещал консульство о смерти нашего сотрудника, как было предписано инструкцией, а наоборот – консульство, располагая информацией о происшедшем, получив ее по своим каналам, сообщило мне. Но первой меня известила о трагедии директор нашей российской, школы, где Ширкин преподавал труд и вел кружок автодела для мальчиков-старшеклассников, для чего в его распоряжении находилась подержанная «хендайка». Жена Ширкина – Марина работала в гендирекции, в бухгалтерии командировочного отдела. Она возвращалась из отпуска и Ширкин поехал ее встречать в аэропорт, в Уланбатор. На обратном пути, в сорока километрах за Дарханом, машину вынесло в кювет. Марина погибла не то сразу на месте, не то в больнице Хутула, куда ее отвезла монгольская «скорая».
Ширкина в тот же вечер привезли к нам, серьезных повреждений у него не обнаружили – только ссадины на лице, ну, и конечно, психологический шок. Накачали седативными и уложили спать.
Вечером мне позвонил Мажуев, сказал, что судебно-медицинское вскрытие будет проведено в Хутуле, в местной больнице, куда нам надлежало прибыть к одиннадцати часам. Комбинат выделил машину – обычный микроавтобус УАЗ; я не хотел задействовать для этого свою «скорую», не оставлять же наших людей на это время без скорой помощи. С собой решил взять ЛОР-врача Пахабова, давно работавшего в Монголии и знавшего лучше меня детали оформления необходимой в таких случаях документации.
Утром, перед отъездом, я зашел в палату, куда накануне поместили Ширкина. Я не был с ним близко знаком, просто знал его в лицо, пару раз встречая в школе, куда приходил в составе комиссии, проверявшей готовность школы к новому учебному году. Мужчина среднего роста, хрупкого телосложения, приветливый взгляд – ничем не запоминающаяся внешность. Он сидел на застеленной койке, одетый в свой костюм, и смотрел в окно ничего не подмечающим взглядом. Увидев меня, резко поднялся, в какой-то нерешительности подошел ближе, и с навернувшимися слезами неловко и осторожно обнял , как будто я был его давним, преданным другом, единственным, кто мог его сейчас утешить. Не желая обидеть его своим недостаточно проявленным состраданием, но понимая, что меня уже ждут в машине, и опасаясь, что затянувшееся слезное молчание
может перерасти в истерику, я осторожно отстранил его от себя и спросил, как же все произошло? Он взял себя в руки и, кратко всхлипывая, стал рассказывать…
– И скорость-то была небольшой, я всю дорогу держал не больше ста. Марина сидела сзади… Рассказывала мне о детях, спрашивала , какие новости в Эрдэнэте… Знаете, она всегда везла с собой подарки, когда возвращалась из отпуска, и в этот раз тоже. И она стала показывать мне подарки, доставая их из кулька, хотела, чтоб я посмотрел и высказал свое мнение. Я обернулся… и в этот момент машину бросило в сторону… Нас перевернуло. А Марину выбросило через открывшуюся дверцу. Когда очнулся, увидел ее, придавленную крышей… Сзади сидела, непристегнутая…
– Кто вызвал скорую?
– За нами ехала Тойота , с монголами. Они все видели. Помогли вытащить Марину из-под машины и отвезли нас в Хутул, в больницу. «Скорой» не было. Мобильник там не брал, это сорок километров от Дархана.
– Она была жива?
– Да.. Но в больнице сразу сказали, что она уже умерла… Вы сейчас за ней поедете?
… Хутул расположен в ста сорока километрах от Эрдэнэта по дороге на Дархан. Небольшой населенный пункт – десятка два четырехэтажных домов и завод по производству стройматериалов. По этой дороге был еще один поселок, у моста через Орхон, но тот был еще меньше. Вид уродливых, никак не гармонирующих с окружающей природой, заброшенных богом селений ,«городского типа» всегда вызывал во мне жалость и тоску, будь то в России или в Монголии, но здесь особенно. Их главной приметой была именно заброшенность, быстро иссякший пафос их возникновения. Лучше жить в избах или юртах, ей богу, красивее. В «уазике» барахлила печка, но нас спасали наши теплые куртки. Водитель – монгол обещал исправить отопление, как приедем на место. Сергей Николаевич вообще был в дубленке и в меховой шапке с козырьком. В пути он сокрушался по поводу бренности нашей жизни, вспоминая нелепые смерти некоторых своих товарищей, которым бы еще жить да жить. Наша задача состояла еще и в том, чтоб после вскрытия забрать тело и отвезти в Эрдэнэт, в морг монгольской городской больницы, где комбинатом будут организованы все мероприятия, связанные с похоронами.
Накануне ночью шел снег, но шоссе оставалось чистым и даже на перевале не возникло никаких проблем с гололедом или заносами. Каждый из нас десятки раз проезжал этой дорогой в Уланбатор, и привычный пейзаж за окном – заснеженная, пустая, словно продавленная , степь с голыми и унылыми холмами на горизонте, не мог отвлечь от невеселых мыслей. Я думал о том, что найти свою смерть на чужбине, за тысячи километров от родного дома, наверное, вдвойне ужасней. Как у Пушкина : « И хоть бесчувственному телу равно повсюду истлевать, но ближе к милому пределу…» или как там? Да, нет, похоронят-то ее дома. На СРЗ изготовят цинковый гроб, монгольский таможенник проверит нет ли посторонних вложений, гроб запаяют и… самолетом до дома. Они живут где-то на Северном Кавказе, в Нальчике что-ли.. Смерть на чужбине страшна сознанием того, что на родине такого бы не случилось. Не случилось бы и все. Скорее всего не случилось бы. Чужбина становится главной виновницей и главным обвиняемым. Несчастный Ширкин, он тоже будет думать об этом.
Подъезжая к Хутулу, Мажуев сообщил, что сначала придется проехать в полицейский участок, так как медэксперт прибудет туда. Ведь от полиции тоже кто-то должен присутствовать на вскрытии. Оттуда уже все вместе поедем в больницу. Шофер знал , где полиция, и, свернув у бетонной стелы с надписью «Хотоол», не плутая, подвез нас к довольно опрятному одноэтажному строению с выложенным цветной плиткой фасадом и решетками на окнах. Мажуев зашел вовнутрь, а мы с Пахабовым остались ждать на улице. Ждать пришлось недолго, Мажуев вскоре вышел и сообщил, что эксперт даже еще не выезжал из Дархана, и ожидать его следует не раньше, чем через два часа.
