Подперев плечом дверной косяк, Джон хмуро смотрел, как Тайвин Ланнистер по-хозяйски прохаживается по комнате сестры. Этому человеку не место в Винтерфелле. Несмотря на заключённый мир, он не перестал быть тем, кто так долго воевал против них. Тем, чья семья убила его отца. Джон готов был смириться, что Тайвин Ланнистер — Десница, и все они обязаны ему подчиняться, но никак не с его присутствием у них в доме. Тоже самое, судя по всему, думала и леди Кейтилин. Не отрывая напряжённого взгляда, она следила за размеренными передвижениями Тайвина Ланнистера по покоям её дочери. Но у них обоих не было выбора. Арья исчезла и они должны использовать любой шанс, чтобы вернуть её.

Похоже, Тайвин Ланнистер нашёл пропавшее письмо. Прочитав то, что было написано на небольшом клочке бумаги, он продолжал держать его в руках, размышляя о чём-то. Шагнув к нему, Джон спросил:

— Что-то не так?

— Не так? — слегка повернувшись, Десница окинул его холодноватым ястребиным взглядом, от которого Джону сразу стало неуютно. Лорд Тайвин словно сомневался, стоит ли делиться своими соображениями со Старками. Внезапно выступившая вперёд леди Кейтилин вмешалась в разговор:

— Это оно. То письмо, что Вы прислали Арье. У него уголок оторван. Эдгар ещё не умеет обращаться с воронами должным образом — поэтому не смог бережно снять его с птицы.

— Эдгар, говорите…

— Эдгар, — напряжённо повторила Кейтилин.

После минутной паузы лорд Тайвин медленно, словно нехотя, произнёс:

— Это письмо предназначалось не Арье.

— Не Арье?!

— Нет. Я писал его другому человеку. И довольно давно.

— И поэтому нет первых слов, где указано, к кому Вы обращаетесь, — упавшим голосом произнесла Кейтилин.

— Да, — сухо бросил Тайвин. Этот привет из прошлого был недобрым знаком. Очень недобрым. Кто и зачем хранил строки, написанные им несколько лет назад? Кто мог предположить, что их можно будет использовать? Ничего не значащая записка, о том, что они должны встретиться в лиге от замка на рассвете. Ни имени, ни названия замка. Сколько их было, таких встреч на его веку? Но кто-то очень предусмотрительный, завладев безликим и безымянным письмом, хранил его, чтобы в нужный момент нанести удар ему, Тайвину Ланнистеру. И уже не важно, как это письмо попало врагу в руки — выкрали его из покоев Десницы короля или у того человека, которому оно предназначалось.

Выслушав ещё раз всё, что произошло, Тайвин убедился, что тот кто, вёл против него игру, был крайне терпелив, изобретателен и предусмотрителен. Отъезд мейстера совпал с прилётом ворона, заниматься которым был вынужден его помощник. То, что птица была агрессивна и вырывалась, парень списал на свою неопытность. Уже позже, осмотрев её, мейстер обнаружил повреждённую лапку, объяснявшую то, как она повела себя при попытке снять письмо. Да и вся эта история с травмировавшимся Асслом была с душком. В тот день в замок прибежал мальчишка с фермы, сообщивший о разбойниках в лесу. Высланный отряд, следуя за ним, добрался до мелкой речушки. Вся она уже промёрзла, но почему-то в районе брода, где обычно и зимой переправлялись на другую сторону, лёд местами был более тонким, словно его не раз ломали, создавая искусственные полыньи. Пострадавший Ассл был доставлен на ферму. Мальчик, сообщивший о разбойниках, оказался дальним родственником её хозяина. И он, и его отец приехали накануне ночью. Кроме них никто никого в лесу не видел, как потом и самого мужчину с его мальчишкой. Вызвавшись съездить за мейстером, оба исчезли на обратном пути.

Уже после того, как Тайвин распрощался с леди Кейтилин и с Джоном Сноу, а с Арно было обговорено всё, что касалось только их двоих, Тайвин отправился в отведённые ему покои. Идя по замку, он отмечал добротность и основательность Винтерфелла. Ему раньше никогда не приходилось бывать в столь северных краях. И то, что он видел, значительно отличалось от мира запада и юга. Но следы войны были одинаковы повсюду. И здесь то тут, то там его глаз натыкался на признаки того, что родовое гнездо Старков с боем переходило из рук в руки. Но в тоже время он видел и то, что нынешние его обитатели славно потрудились над восстановлением своего дома. Арья не обременяла его бытовыми подробностями. О том, как пострадал Винтерфелл и каких усилий ей стоит его ремонт он узнавал от Арно. Она всё делала правильно. Сумела распределить силы и средства, выделив главное. Постепенно завоёвывала доверие и выстраивала отношения со знаменосцами. Вот только какого… она творила одну глупость за другой?! Поехала самолично в Кархолд! Не будь этой поездки, не было бы её … свадьбы. От одной мысли о том, что произошло с его девочкой у Тайвина появлялось желание вытряхнуть бастарда из могилы и убить его заново. Но уже совсем по-другому. Не столь милосердно. Смерть от меча — лучшее, что могло случиться с Рамси. Сам Тайвин за такое превратил бы Дредфорд в пепел, а Болтонское отребье распял на воротах.

В покоях, отведённых Тайвину, уже потрескивал огонь в камине. На столике стояли вино и пара бокалов. Оглядевшись по сторонам, он пришёл к выводу, что ему выделили одну из лучших комнат. Она ни чем не уступала по размерам и комфорту, тем, что занимала Арья. На кровати и в кресле всё те же шкуры, столь необходимые на севере и непривычные ему, жителю юга.

Подойдя к огню, Тайвин, протянул замерзшие руки. Языки пламени весело плясали средь каменной кладки, согревая его своим теплом и заставляя мерцать рубины Светлого Рёва. Много лет прошло с тех пор, как их меч покинул Утёс Кастерли и вот, теперь он снова у главы Дома Ланнистер. Ему очень хотелось, чтобы его привёз Герион, но «Пламенный закат» вернулся без брата.

Переместив ладонь на рукоять, Тайвин ощутил приятную прохладу и шероховатость стали, инкрустированной золотом. Поначалу он хотел придать оружию должное великолепие, но потом передумал. Ему нравилось ощущение древней силы, рождавшееся всякий раз, когда он брал в руки клинок предков. И ему совсем не хотелось, чтобы меч его пращуров обрел блеск только что выкованной игрушки. Оружейники славно потрудились над ножнами и самим мечом, очистив от патины времён. Львы, как и сотни лет назад, в диком рыке вновь разинули свои пасти, направив когтистые лапы на врагов. На рукояти кровью отливали два рубина, ещё три украшали ножны.

Наблюдая за игрой пламени, Тайвин вновь и вновь возвращался к сегодняшнему дню. Глупость. Глупость и безумие. Седьмое пекло! Как она могла быть так беспечна?! Как она могла поверить в то, что он назначил ей встречу посреди поля?! Как?! Она не видела, что с письмом что-то не так?! Да не мог он ей написать ничего подобного! Злясь на неё, он тут же злился на себя самого. На то, что так рассчитывал на неё. Думал, что она будет прислушиваться к матери. Был уверен в её рассудительности. Словно не знал её. Он злился на неё за то, что она заставила его чувствовать себя таким растерянным. Таким не похожим на самого себя. Он привык контролировать всех и вся. Подчинять своей воле. А сейчас он не в состоянии был контролировать волю собственную, чувствуя цепкие коготки страха, что скребли у него на душе. Где она? Что с ней?

Выдвигаясь из Королевской Гавани, он не думал, что будет в итоге. Ему нужен был Север. И ему было не всё равно, что и как с Арьей. После того, как он прочитал о выходке Рамси, он впервые за долгие годы вновь узнал, что такое кошмары. В ночной тиши перед его глазами всплывали чудовищные образы, видеть которые ему было невыносимо. А потом, уже во время их марша по Королевскому Тракту, при встрече с Джейме, он узнал, что Мартелл жив, здоров и невредим, и снова вьётся вокруг его девочки. И тогда в его душе поселилось что-то, так похожее на ревность. И вот, сейчас, в окружении стен её родового гнезда, он мучился и никак не мог принять решение. Оставить её здесь? Или забрать с собой? Но что он будет делать с ней в Королевской Гавани? То, что его уже однажды заставило отказаться от неё — не исчезло. Наоборот, чем больше проходило времени, тем шире становилась между ними пропасть. Сможет ли он вынести присутствие всех этих Мартеллов подле неё? И в качестве кого он, Тайвин привезёт её в столицу? Она уже не могла быть ему воспитанницей, не могла быть заложницей. И если он заберёт её из Винтерфелла, то кого оставит здесь? И чем больше он об этом думал, тем смурнее становилось у него на душе.