Нет, в деревню он не поедет. Что за глупости приходят в голову! Он умрет там со скуки без вечных знакомых, без светской жизни и восхищенных взглядов дам. Значит, мы все-таки будем видеться. Интересная перспектива.

Ревность жила в моем сердце, но я не желала ничего дурного моей еще не существующей сопернице. Я уже заранее даже любила его будущую супругу, хотя совершенно не представляла ее себе. Наверно, очень молодая. Вероятно, мы будем дружить семьями. Карты, вино, ужины… А потом я замечу округлившийся живот мадам Любомирской. Господи, дай мне сил пережить радость и счастье другой женщины без гнева и слез.

И никто не спросит о том, что будет с нами — с Вадимом Александровичем и мною. Никого не заинтересует, почему мы не встретились раньше, чтобы соединить судьбы и руки. Зачем вопросы? Мы с Любо-мирским совершенно чужие люди. И — Боже ты мой! Как я буду завидовать его счастливой маленькой супруге! Никогда мне не взять на руки в ворохе кружевных пеленок темноволосого ребенка!.. Никогда мне не прильнуть на рассвете ко лбу любимого!..

В непонятном расстройстве я быстро просмотрела списки в газете. Таня неизменно была рядом со мной.

— Списки с каждым днем все длиннее и длиннее!.. — пожаловалась я ей. — Кажется, нет. — Я посмотрела еще раз в газету. — Нет.

— Ох, Господи, спаси и сохрани, — тихо сказала Таня.

— Таня, страшно, когда можно увидеть имена самых близких людей здесь.

— Я за Николая Николаевича каждый день молюсь, — живо сказала она. — А Александр Михайлович, слава богу, дома.

Я закрыла глаза и закусила на мгновение губы. Таня строго оглядела меня и прошептала, не желая верить своей догадке:

— Или вы говорили о… Вадиме Александровиче тоже?..

— Тише, Таня… — умоляюще сказала я. — Не надо, прошу тебя!..

Но Александр Михайлович стоял в дверях. Я вздрогнула, увидев его.

— Таня, — сказал мой супруг негромко, — оставь нас.

Таня бросила на меня взгляд и ушла.

— Вы хотели бы поговорить со мною? — спросила я Александра Михайловича.

— Если у вас есть желание разговаривать, — сухо ответил он.

Он прошел к окну, потом — к дивану, но не присел. Осмотрел меня, спросив разрешения, закурил. Его пальцы нервно дрожали.

— Анна, — начал он тихо, — я думаю, вы прекрасно понимаете, о чем я хочу поговорить. Мне надоело жить так, словно я ничего не знаю. Согласитесь, глупо притворяться и делать вид совершеннейшего идиота.

— О чем вы?

Он резко отвернулся, его скулы обозначились под гладко выбритой кожей, но голос остался ровным:

— Анна, неужели вы полагаете, что мне неизвестно о письмах Любомирского к вам?

Сердце в груди замерло и застучало в два раза быстрее обычного.

— Что еще вам известно? — спросила я, чувствуя, как алый румянец заливает мне лицо.

— А ничего мне больше неизвестно! — выкрикнул Александр Михайлович. — Достаточно! Мне надоели сочувствующие взгляды! Мне надоели перешептывания за спиной! Мне надоело замечать, что вы что-то от меня прячете! Мне надоело видеть, как господа поджимают губы, здороваясь со мной, а дамы жеманятся и хихикают.

— Что вы такое говорите!.. — перебила его я.

— Весь город только и говорит, что о вашем дачном романе. С прогулками, с катаниями по пруду, с поздними визитами с обеих сторон.

Я пошатнулась. Как?.. Каким образом?..

— Надеюсь, что у вас хватит ума не отрицать очевидного! — зло бросил он.

Мне показалось, будто невидимая душная шаль окутала меня и тянет в бездну забытья и сна.

— Ответьте мне, Анна! — Александр Михайлович наклонился ко мне. — Ответьте хоть что-нибудь!

— Нет, — сказала я.

Александр Михайлович быстро ходил по гостиной, нервно курил, ронял пепел на ковер. Видимо, эта беседа давалась ему нелегко. Тем более что приходилось говорить только ему, а я молчала. Минут пять прошло для меня в состоянии оцепенения, и снова Александр приблизился ко мне и сказал:

— Анна, скажите, вы не боялись летом, что я смогу догадаться о ваших отношениях с Вадимом Александровичем?

— Я не понимаю вас, — прошептала я, поднимая на него взгляд.

— Не понимаете? Или не хотите понять? Или предпочитаете видеть во мне тихого и покорного рогоносца? Я не буду с вами лукавить, Анна. Для меня не было секретом то, что Вадим Александрович ухаживал за вами. Я хорошо его знаю… знал… И когда он появился, то мне подумалось, что вы им непременно заинтересуетесь. И тогда я решил — лето, отсутствие мужа… Вы — молодая и красивая женщина, совершенно несчастливая в жизни семейной… А почему бы и нет?.. Пусть вы измените мне. Но хотя бы не с каким-нибудь солдафоном, а с человеком, который не будет трепать вашего имени и хвастать дачной победой. Вадим Александрович показался мне идеальной кандидатурой на роль вашего любовника. Я уже заранее уступил вас ему. Узнай я наверняка о вашей связи с Вадимом, я бы принял это известие спокойно. Я был готов к нему. Но…

Я расплакалась.

— Зная Вадима Александровича как человека, способного ответить за свои поступки, я ждал от него чего-то, — продолжил супруг. — Ждал, что он попросит развода для вас. Еще в июле мне казалось, что вы непременно уедите с ним в Мюнхен… Но случилась война… Сейчас уже средина осени… И я, обманутый муж, знаю, что вы получаете письма с фронта не только от брата… И молчу!.. И вы живете в моем доме, как будто ничего не произошло. Скажите, вы остались со мной на какой-то неопределенный срок, пока Вадим Александрович не снимет для вас дом?.. Или до окончания войны? Или ваш роман окончился вместе с летом?

— Нет! — сквозь слезы крикнула я. — Вы не можете так говорить!.. Вы сами признались!.. Вы были…

Так вот почему вы делали такой отрешенный вид по приезде на дачу! Вы, оказывается, все решили…

У меня начались судороги, прибежала прислуга, Таня принесла мне холодной воды, кто-то еще — холодное полотенце на лоб. Александр Михайлович немного понаблюдал за суетой вокруг меня и ушел в кабинет — неспешно и прямо. Мне хотелось его окликнуть, но голос куда-то пропал.

И вот на следующий день после разговора с супругом к нам зашел Егорушка. Я слышала его веселый голос, но не спустилась, подумав: «Одни мальчики сейчас на фронте, а у других только развлечения на уме! Даже не спущусь поклониться! Скажусь больной».

И тут же в комнату постучалась Таня.

— Анна Николаевна, — сказала она, проходя, — вас Александр Михайлович просят спуститься.

— Что? Просят?..

— Просят.

— Глупости какие!.. Не спущусь! Я больна, у меня истерика! И кажется, он знает почему! И кажется, он является одной из причин моего дурного самочувствия.

Таня опустила голову.

— Там…

— Знаю, — тут же перебила ее я, — там Егорушка! Не желаю его видеть!

— И что мне передать Александру Михайловичу?

— Что я сказалась больной! — настаивала я на своем.

Но через десять минут Александр Михайлович сам постучался в мою комнату.

— Боже мой, — недовольно сказала я, — я просила меня не беспокоить! Что вам угодно?

— Анна Николаевна, прошу, оставьте на время ваши капризы, — строго сказал супруг, — спуститесь к ужину. Я бы вас ни в коем случае не побеспокоил бы, но Егорушка очень желает видеть вас.

— У некоторых людей есть неприятный талант — являться не вовремя, когда их совершенно никто не ждет, — заявила я.

— Он не будет долго раздражать вас своим присутствием, — заверил меня супруг. — Он заехал попрощаться.

— То есть как — попрощаться?.. — растерялась я.

— Присоединяйтесь к нам и узнаете все новости, — сказал Александр Михайлович.

Егорушка встретил нас у подножия лестницы.

— Господи! — воскликнула я, едва узнав его. — Егорушка! Вы ли это?

— Добрый вечер, Анна Николаевна! — с веселой улыбкой поклонился он.

Он был в форме, очень коротко стрижен и был неузнаваем. Я протянула ему руку. Егорушка поцеловал мои пальцы.

— Вот и помирились… — тихо сказал Александр Михайлович.