- Знаешь, что это за штука? - тихо спрашивает он Марию. Рот его кривится при произношении слов, потому что один из его уголков словно застыл на месте. - Сейчас пристрелю.

Мария вздрагивает и подбирает разбитые коленки.

- Небось описялась от страха? - спрашивает каратель и посапывает носом, принюхиваясь. - Ну скажи, описялась?

- Да, - отвечает Мария.

- Ах ты заинька, - тихо улыбается каратель. Улыбка его выглядит ещ? боле кривой, потому что изо рта начинает течь кровь. Он вытирает е? рукой и смотрит на эту руку, потом делает шаг впер?д и как-то неловко опускается в траву.

- Немцов, что у тебя там? - кричит второй каратель, которого Мария не может разглядеть из-за древесного ствола и, не дождавшись ответа, пускает очередь в кусты. Мария вста?т и выходит на солнечный свет. Трупов довольно много, и ту девушку, что металась по двору, оказывается, вс?-таки пристрелили. Вон она лежит, в пол-оборота на спине, рука откинута назад, словно собирается что-то бросить, смотрит вверх, на облака, ветер шевелит волосы. Каратели уже у стен школы. Мария находит глазами того мужчину, который говорил с Юлей, он, похоже, главный.

- Дяденька, подождите, я знаю, где они заложников держат! - кричит она ему.

Игнат Ильич поворачивает свою голую голову. Глаза его сужены, как у хищного зверя, могучая шея вздувается от мощи, живущей в тяжеловесном носорожьем крупе.

- Я покажу вам дорогу, - повторяет Мария.

- Говори где, тебе там нечего делать.

- Я тоже пойду, там моя сестричка, - лж?т Мария, стараясь честно глядеть Игнату Ильичу прямо в глаза.

- Говори, где, - рявкает Игнат Ильич.

- В подвале, под земл?й, - лепечет Мария, растерянно вытягивая руки вниз, как кукла, - но вы сами не отыщете, я... не могу это объяснить.

- Ладно, пошли, - Игнат Ильич поворачивается к стоящей за забором директрисе школы Валентине Радионовне. - Есть где-нибудь за пределами школы вход в подвал?

- Нет, - отвечает Валентина Родионовна. На е? жирном лице появляется невесть откуда злость.

Мария уже была в школьном подвале когда-то года два назад, она играла с подружками в прятки на большой перемене, и Наде пришло в голову спрятаться в подвале, дверь тогда была открыта, наверное, чинили сантехнику. Она смутно помнит сырой запах подземного мира и темноту, щемящий ужас испачкать в земляной грязи туфли или разорвать новые колготки о гвоздь. Они спрятались тогда с Надей совсем недалеко от двери, за прислон?нными к стене пыльными школьными досками, они спрятались тогда от всех людей, даже мужчина в серой спецодежде, медленно прошедший мимо, кашляя и дымя едкой сигаретой, не заметил их, хотя и посветил фонариком в притаившихся за р?брами огромных деревянных прямоугольников девочек, но, словно слепой, проследовал мимо, как проходит в безлунную февральскую ночь та?жный тигр мимо сидящих под заснеженным кустом пушистых и влажноглазых зайчат. Звонок, прозвеневший тогда, был еле слышен, и они не могли понять, не почудилось ли им, ах, как страшно и хорошо было вот так сидеть, во мраке, среди влажных пористых стен, пропускающих капли давно умершего дождя, вода ласково журчала в трубах, будто там, в подвальной глубине текла маленькая речка, росли никому неведомые подземные цветы, летали траурные бабочки и крошечные стрекозы узора гаснущих углей.

- Где? - шипит Игнат Ильич в падающей, как лифт в бесконечную ночную шахту, темноте. Каратели водят во все стороны лучами фонарей, но реальность безвозвратно утрачена ими, распалась на громоздкие тени ута?нных от мира предметов, им уже не собрать е? в ступени, коридоры, комнаты. - Где, показывай рукой, - снова шипит Игнат Ильич, и зажимает ладонью рот Марии, чтобы она не говорила, но Марии нечего сказать, потому что она знает: нигде. Нигде ничего больше нет, и не было никогда, потому что само прошлое отступает в небытие, когда остаются одни м?ртвые.

Один из карателей падает навзничь, будто скошенный серпом, звякает в пол автомат, фонарь катится по каменному полу, как убегающий звер?к со световым хвостом, второй приседает у стены на корточки, поднимает вверх голову, открывает рот, ему не хватает воздуха в сырой духоте подземелья, Игнат Ильич светит ему в лицо, всматривается в восковые, напряж?нные черты, пока из носа карателя не выпрыскивает алая кровь, и он не падает, захрипев, набок, исчезнув из светлого круга, он хочет умереть в темноте. Игнат Ильич отпускает рот Марии, он оглядывается и видит, что третий каратель уже лежит на лестнице, неподвижно глядя куда-то вверх, руки вцепились в ступени, потом голова его д?ргается вверх, как от удара невидимой руки, в шее щ?лкает, и снова кровь, из носа, изо рта. Игнат Ильич не понимает, откуда взялась смерть, но ищет е?, спокойно, без паники, не пользуясь даже органами чувств, подчиняясь одной только интуиции раненого скота. Мгновение - и он уже знает. Мария оборачивается, они встречаются глазами, девочка смотрит на него с наивной нежностью, но Игнат Ильич видит в е? глазах: она хочет его убить.

Но у Марии не получается. Игнат Ильич, палач, столько раз смотревший порнографические фильмы смерти, выдерживает взгляд Марии своим тупым носорожьим лицом, только глаза его суживаются и ноги крепче упираются в пол. Мария д?ргает подбородком вверх, коротко, как крыса, снова и снова, она закусывает губу и вцепляется руками в платье, но Игнат Ильич вс? стоит перед ней, как гранитный монумент травоядной скотине, он с тихим храпом втягивает длинную воздушную нить, медленно соображая, как убить своего маленького врага. Мария жалобно кривит лицо, как перед плачем, и со стоном зажмуривается от приступа бессилия. Игнат Ильич с утробным хрюканьем стреляет ей из пистолета в живот. Ударом пули Марию сбивает с ног, она падает на пол, закрываясь от направленного на не? пистолета рукой, Игнат Ильич засовывает оружие за пояс и вынимает из-за голенища нож. Он хочет избить полум?ртвую девочку ножом, чтобы она кричала, он знает, как можно это делать с детьми, они понимают хорошо только язык боли, а после того, как она умр?т от ужаса и потери крови, он изрежет ножом е? чудесное лицо.

Но Игнат Ильич не успевает расправиться с Марией. Что-то небольшое и быстрое молча прыгает на него сзади, со ступеней лестницы, и вместе с ударом прыжка вонзает ему в затылок острую и холодную смерть. Он умирает не сразу, слишком могуч и вынослив его военный организм, смертоносная машина, отлаживавшаяся годами сатанинского отупения, непрекращающейся бойни, Игнат Ильич сипит и давится собственной кровью, но сбрасывает с себя л?гкое тело Юли и делает несколько шагов по подвалу, прежде чем упасть, головой впер?д, лбом в пол, в агонии он рев?т и скреб?т сапогами по застывшему пыльному бетону, скалится, снова рев?т, тр?тся голым теменем о пол и харкает, плю?т т?мной кровью во тьму.