Госпожа Кэтлин

Я ждала его в каморке наверху башни, глядя через узкое оконце вниз на серо-зелёную реку, кишащую лодками. Сколько из них везли грузы на склад Роберта и обратно? Лодочники были слишком заняты, тараня друг друга носами при попытке проплыть через узенький проход, чтобы обращать на меня внимание.

Я не могла заставить себя посмотреть через узкую прорезь в соседней стене, откуда открывался вид на улицу, ведущую к дверям башни, опасаясь, что так и не увижу, как он шагает на встречу со мной. Боялась, что он не придёт. Меня всегда страшила мысль, что однажды так и случится.

Даже сейчас, когда Роберт был на полпути в Лондон, мы не могли встречаться в доме. У Леонии была привычка подкрадываться неслышно, словно кошка. Думаешь, что она ушла, а потом невзначай оборачиваешься и видишь, как она наблюдает за тобой из-за угла, и бог весть сколько времени уже там стоит.

В присутствии Роберта она, по-прежнему была мила и беззаботна, словно воскресное дитя из считалки. Но всё чаще стала проявлять норов, и всякий раз, когда мы с Робертом были вместе, я наблюдала хитрую улыбку на её личике и взволнованный блеск в глазах, словно она считала, что стоит ей щёлкнуть пальцами, и между ним и мной разверзнется непреодолимая пропасть с адским пламенем.

Неужели все матери боятся собственных дочерей? Это как будто вынашиваешь личинку, что потихоньку растёт, развивается, пока из неё не вылупляется разъярённый шершень, готовый ужалить. Внезапно невинный ребёнок превращается в молодую женщину, которая думает, что может управлять целым миром, и ничто её не остановит. Но вскоре она узнает, что не так-то просто подчинить мир собственным прихотям.

Специально для меня Диот нашла эту башню и приплатила сторожу за ключ. Ею редко пользовались, разве что хранилищем для бочек в подвале. Вся обстановка каморки состояла из нескольких овечьих шкур, разбросанных Диот по пыльным половицам. Убого, но это ещё было ничего по сравнению с тем видом, что открывался сверху.

Поскольку башня была частью восточной городской стены вдоль берега реки, с одной стороны открывался вид на город, а с другой — на помойку под названием Бутверк. Диот прекрасно там ориентировалась. Она частенько захаживала в эти убогие лачуги, хотя наверняка думала, будто я не осведомлена о её тайных походах туда среди ночи и прочих тёмных делишках. Она испугалась бы, узнай, что мне известно про её визиты к этим мерзким старым ведьмам.

Диот сделает всё, о чём я ни попрошу, лишь бы не потерять место при мне, ведь она слишком хорошо усвоила, что окружающий мир может быть крайне суровым и неуютным местом для старой одинокой женщины без гроша в кармане. Безопаснее держать её под рукой. Простушки вроде неё обычно не следят за языком и могут накликать беду. Мой долг — проследить, чтобы она не наделала глупостей.

По скрипу деревянных ступеней за спиной я поняла, что это он. Я облегчённо выдохнула, как всегда, когда он рядом. Я повернулась к открытому оконцу лицом, чтобы свет падал на мои волосы. В ореоле света мои локоны отсвечивали пурпуром, переливаясь, словно крыло скворца — его любимый цвет.

Через люк в полу появилась голова, затем плечи. Ему понадобилось два шага, чтобы подняться, обхватить меня за талию и поцеловать. Но едва мы разомкнули объятия, как он перестал улыбаться и наморщил нос.

— Могла бы найти что-нибудь получше, — посетовал он, пнув мыском башмака расстеленную на полу овчину. — Тебе мало, что от твоего муженька смердит овечьей шерстью? Хочешь, чтобы и я этим провонял? — Лукавая улыбка пробежала по его лицу. — Или этот запах тебя возбуждает?

Он аккуратно расшнуровал корсаж моего платья. Я не помогала ему, хоть и горела желанием сорвать одежду с наших тел, чувствуя на себе лишь тепло его обнажённой кожи. Но он любил раздевать меня сам, наслаждаясь каждым кусочком моего нагого тела.

— Я хочу повалить тебя на соболя и завернуть в белый пушистый мех, — пробормотал он, целуя мою грудь.

Я рассмеялась.

— Не могу же я заставить Диот тайком вынести меха из мужниного дома и расстелить их здесь. Думаю, даже Роберт это заметит.

Я провела пальцем по его пухлым губам.

Он вновь поцеловал меня, и мы опустились на шкуры, наши руки страстно ласкали тела друг друга, губы жадно впивались в горячую кожу. Он, недолго думая, стащил мою рубашку через голову, бросив моё обнажённое тело на овечьи шкуры. Прежде чем я успела перевести дыхание, он навалился сверху и вошёл в меня.

Спустя некоторое время я любовалась, глядя, как он спит, закинув руки за голову, на его лицо, обрамлённое бусинками пота. Узкий луч солнечного света упал на его бледный живот и мою грудь, словно одно копье пронзило нас обоих. Я уткнулась ему в шею, жадно втягивая ноздрями запах его кожи.

Время, проведённое порознь между нашими тайными встречами, лишь сильнее меня распаляло, а вместе с этим приходил и страх, что однажды ему станет скучно, и моё место в его сердце займёт другая женщина. Может, у него уже была другая, а я для него — лишь игрушка, а не любовь. Но я бы поняла это по его глазам, по его ласкам. Да какая разница, кто побывал в его постели, если в итоге он всегда возвращался ко мне. Он ничего не мог с собой поделать.

Ничего с собой поделать не могла и я. Есть на свете люди, созданные друг для друга. Божественные уста, вдохнув в них жизнь, связали их друг с другом ещё на заре мироздания. Даже если их будет разделять океан, притяжение между ними столь велико, что рано или поздно воссоединит их, наперекор всем демонам ада и ангелам на небесах, что вздумают чинить им препоны.

Глава 44

Ведьмы могут поднять шторм свистом или растрепав волосы. Другие делают иначе: крестят дохлую кошку и бросают в море, привязав к ней части человеческого тела.

Линкольн

— Не рановато ли ты собрался на склад, Адам? — спросила Кэтлин, спускаясь по лестнице.

Мальчишка замер на пороге перед дверью во двор, держась за дверную ручку, и оглянулся на Кэтлин. Чёрные локоны мачехи разметались по плечам. Халат из рыжего лисьего меха плотно облегал её тело. Одеяние соскользнуло, обнажив её плечо, а когда она преодолевала последние ступеньки, он мельком увидел её голую икру. Он знал, что там, под мехом, она совершенно голая, и его лицо стало красным от стыда, словно пред ним предстало её обнажённое тело, а то и пунцовым, потому как он почувствовал ещё и вину за то, что посмел вообразить такое.

— Ты поел?

— Хлеб и сыр… Тенни дал, — добавил он, словно опасаясь, что мачеха обвинит его в воровстве.

— Тенни, — повторила она, словно пережёвывая каждую букву. — Тебе не стоит беспокоить его по поводу еды. Это работа Диот. Завтра я заставлю её приготовить тебе рыбу. Растущему мальчику нужна более сытная пища, чем чёрствый хлеб и сыр, если он собирается работать целый день. Отец гордился бы тобой, Адам, зная, сколько сил ты отдаёшь его делу.

Адам пробормотал что-то несвязное и выбежал навстречу утреннему солнцу. Почему она вспомнила об отце? Хотела его подловить? Подстроить ему ловушку? Неужели она знала, что он не собирается идти на склад? Он пробежал через двор, преодолел ворота и лишь на улице остановился. Он встал в тень от стены, зная, что отсюда его не видно из дома.

Адам ни разу не был на складе с тех пор, как Роберт отбыл в Лондон. Когда отец вернётся, он отругает его, а возможно, и накажет, но это будет не сегодня. Сегодня Фальк поджидает его на складе с новой порцией насмешек и издевательств.

Когда любому мальчишке приходится выбирать из двух зол, он всегда выбирает то, что случится позднее. Он убеждает себя, хоть жизнь и научила его противоположному, что за это время обстоятельства изменятся и отсроченная угроза рассосётся. Я говорю «мальчишка», но все мы мальчишки пред лицом собственных страхов, какими бы почтенным ни был наш возраст. Адам не был исключением. С Фальком нужно было встречаться сегодня, а зловещая тень отцовского наказания в его представлении маячила где-то вдалеке.