Ранней весной следующего года родился второй ребёнок. Мальчик. Они назвали его Амэ — «дождь», потому что он родился, когда с неба падали дождевые капли. А на следующий же день…

Её парень неожиданно исчез.

Она смотрела в окно, держа новорождённого на руках. По стеклу стучали капли дождя, на подоконнике стояла бутылка с пастушьей сумкой. Сколько она ни ждала, он не возвращался. За её напряжённую от беспокойства спину держалась Юки, которой недавно исполнился год и месяц.

Хана замотала новорождённого малыша в несколько полотенец и привязала к груди лентами для повязки кимоно, сверху надела пальто, на спину — перевязь для ребёнка, в которую усадила Юки. Ноги после родов все ещё подкашивались, но она сумела выйти из комнаты.

Она открыла дверь квартиры, и та обо что-то стукнулась. На пороге стояли два пакета из супермаркета.

— ?

Заподозрив неладное, Хана присела, чтобы убрать в пакет выпавшую из него банку с консервами, и вдруг заметила, что среди порошкового молока, риса и овощей затесался худой кошелёк её парня. Что-то случилось? Её подозрения усилились.

Хана шла по улице, прячась под зонтом от прохладной весенней мороси. Дойдя до забитого машинами крупного перекрёстка, она внимательно огляделась по сторонам. Хана заглядывала под каждый зонт на улице — его нигде не было. Она продолжала ходить по улицам и искать.

На тротуаре возле одного из мостиков, перекинутых через местную речку, она заметила стоящий на месте и моргающий фарами мусоровоз. Рядом под зонтами собралась небольшая толпа, внимательно что-то разглядывающая в воде. С десятиметрового берегового укрепления к реке спускался санитар в дождевике.

Хана вместе с остальными заглянула под мост. У ног санитаров, стоявших посередине реки, лежал наполовину скрытый водой труп животного. Дождевые капли барабанили по худому телу с выступающими костями. Волк. Он.

— !..

В грязной, словно половая тряпка, шерсти виднелись знакомые коричневые перья фазана. Из головы волка текла кровь и быстро растворялась в воде.

Хана не знала, о чём он думал в тот злосчастный день. Возможно, инстинкт заставил его пойти на охоту, чтобы добыть свежей еды малышам. А может, он хотел помочь Хане восстановить силы после родов.

Широко раскрытые волчьи глаза не выражали ничего.

Два санитара в перчатках подняли волка за лапы, а третий бесцеремонно затолкал его в мешок для трупов. Перья фазана осыпались и упали в реку. Мешок обвязали верёвкой и вытащили на тротуар.

Хана отбросила в сторону зонт, кинулась вперёд и вцепилась в скользкий полиэтилен. Один из санитаров приказал не трогать мешок и буквально оттащил девушку в сторону. Хана умоляла отдать труп волка ей, но получила резкий отказ.

Пока они спорили, остальные санитары небрежно закинули мешок в мусоровоз. Пластина пресса раздавила его и протолкнула вглубь, скрывая с глаз.

— !!!

Хана остолбенела, силы вдруг оставили её. Всё так же моргая фарами, мусоровоз уехал. Хана побежала за ним на непослушных ногах, но догнать, конечно же, не сумела. Силы окончательно покинули Хану, и она осела на землю. Закрыла лицо руками и заплакала. Семейная пара, ставшая очевидцами случившегося, подошла к ней сзади. Они раскрыли над девушкой зонт и спросили, что случилось. «Я не смогу похоронить его».

По лугу прокатился мягкий порыв ветра. Стоя в платье — как уже было когда-то — Хана ощутила рядом с собой чьё-то присутствие и обернулась. Он. Он, как прежде, стоял с тетрадкой в руке и улыбался. На нём — футболка с растянутым воротом.

Хана улыбнулась в ответ и попыталась подойти ближе. Тогда на его лице отразилось сожаление, и он отвернулся. Тотчас ноги Ханы перестали слушаться. От волнения она позвала его по имени. Но ветер усилился и заглушил слова. Его профиль стал звериным.

В следующую секунду на нём оказалась куртка с меховым капюшоном, а сам он начал отдаляться. Не в силах сойти с места, Хана продолжала звать его по имени. Он обернулся волком и побежал по траве.

Бежал тем же путём, что когда-то привёл его сюда. Хана изо всех сил кричала его имя. Её голос растаял в воздухе. Она осталась посреди луга совершенно одна.

Хана открыла глаза. Похоже, она заснула, уткнувшись головой в чайный столик, даже не сняв пальто. В комнате было темно. Наступил вечер. За окном всё ещё моросил мелкий дождь. Её детей, укутанных в футоны, освещал лишь красный огонёк обогревателя.

Она заметила на чайном столике его кошелёк и взяла в руки. Заглянула внутрь, но нашла лишь немного банкнот, несколько скидочных купонов и квитанций. Затем она вытащила водительские права, которые нашлись в кармашке. В них был маленький снимок. И тогда Хана поняла, что это — единственная его фотография, которая у неё есть.

Она поставила права на подоконник, подперев бутылкой с пастушьей сумкой. Парень улыбался ей с фотографии. Наверняка он и не думал, что умрёт. Несомненно, хотел бы присматривать за своими детьми вечно. Скорее всего, мечтал увидеть, как они вырастут. Но теперь этим желаниям не суждено сбыться. Никогда.

От этой мысли у Ханы ёкнуло сердце. Парень всё так же улыбался с фотографии. Он словно говорил ей: «Оставляю детей тебе».

Слёзы чуть не хлынули из глаз, но Хана прикусила губу и сдержалась. Затем изо всех сил улыбнулась и поклялась: «Не волнуйся, я хорошо воспитаю их».

Без него началась иная жизнь.

Полуторагодовалая Юки выжидательно глядела на Хану, требуя еды:

— Мама.

— Уже готовлю, потерпи немного, — ответила Хана.

Но Юки всё ещё не понимала слов, поэтому взмахнула руками и повторила:

— Мама!

— Осталось совсем чуть-чуть.

— Мама!! — продолжала она кричать, не в силах совладать с голодным желудком.

От перевозбуждения из её волос выскочили волчьи ушки.

— Мама!!!

— Юки! — громко осекла её Хана.

Глаза Юки наполнились слезами, и она с обиженным видом отвернулась. Девочка плюхнулась на четвереньки, раскидала подушки. Когда Хана обернулась, то увидела, что та совсем обратилась волчонком. К тому же она тщательно вытряхнула содержимое мусорного ведра и нарочно попрятала его по квартире от Ханы, отказываясь откликаться на слова.

И тем не менее…

— Ну что с тобой поделать. Ладно, дам пока печеньку.

Хана вздохнула и взяла сладость с полки. Юки молнией метнулась к ней, вырвала угощение из рук, снова обратилась человеком и с улыбкой впилась в печенье зубами.

Когда Юки была рассержена или недовольна, то тут же обращалась волчонком с навострёнными ушками и стоящей дыбом шёрсткой. Каждый раз. Иногда она принимала промежуточную форму, в которой соединялись человеческие и волчьи черты. Хане всегда казалось, что её дочь не может выбрать, в каком виде жить.

Хана стояла на кухне и растирала варёные бобы и картошку в тарелке Юки. Она добавила в неё детского питания, которое ещё осталось в запасе. Попробовала пюре и ощутила сладковатый вкус бобов.

Юки до сих пор толком не научилась пользоваться ложкой. Она вцепилась в неё мёртвой хваткой и умудрилась зачерпнуть пюре, но до рта не донесла. Затем принялась собирать сбежавший обед пальцами и забрасывать в рот, но когда перегнулась через стол, чтобы дотянуться до далёкой капли, то перевернула свою тарелку. Впрочем, её это ничуть не расстроило, и она продолжила с аппетитом есть со стола.

Стол и его окрестности мгновенно оказываются в йогурте и пролитом чае. Из маленькой Юки энергия бьёт ключом. И она настоящая обжора: с утра до вечера плачет и требует еды. Её дочь разительно отличается от хилого и почти не притрагивающегося к молоку сына.

Когда трёхмесячный Амэ вяло припадает к груди Ханы, он сразу же давится молоком и отпускает сосок. Из-за частых перерывов на кормление уходит очень много времени. Но Хане нравится смотреть на слегка изумлённое лицо Амэ, когда она вытирает остатки молока с его губ.