Юки, видимо, тоже понимает это: пока Амэ пьёт молоко, она забирается на плечи матери, цепляясь за одежду и волосы, а затем лезет целоваться слюнявыми губами.

Хана посвящала воспитанию детей каждую свободную секунду. Дни напролёт она проводила в комнате в окружении сохнущих пелёнок. Разумеется, работать она не могла. Их поддерживали лишь те деньги, которые успел скопить отец детей.

Одна из первых вещей, которые Хана усвоила, став матерью: даже дома с детей нельзя спускать глаз. Временами Юки творила совершенно немыслимое.

Например, однажды, пока Хана готовила обед, Юки вдруг потянула на себя скатерть. Она хотела добраться до стоявшего на столе варенья. Однако вместо банки первой к краю подъехала бутылка рисового уксуса. Хана заметила, что происходит, когда та уже угрожала упасть на голову Юки, громко закричала и едва успела схватить бутылку. И хотя всё обошлось без травм, Хану ещё долго трясло от ужаса. С тех пор она всегда убирала скатерть со стола.

Другой случай произошёл в то время, когда Хана гладила постиранные вещи. Юки выдвинула ящик комода у неё за спиной и забралась на него. Затем она открыла следующий ящик, залезла выше, выдвинула следующий… Чем выше она забиралась, тем сильнее комод кренился. Когда это заметила Хана, тот уже почти падал. Она громко вскрикнула и, не раздумывая ни секунды, одной рукой придержала комод, а другой — прижала утюг. Комод устоял, но если бы упал, то придавил бы собой маленькую Юки. А если бы Хана не схватила утюг и тот по роковой случайности упал бы, то он мог обжечь Амэ, лежащего совсем рядом с ней.

С тех пор Хана всегда запирала комод на ключ (эта антикварная мебель досталась ей от отца, все ящики в нём запирались на замки) и никогда не гладила рядом с малышами.

Хана исключила из своей повседневной жизни всё, что могло нанести хоть малейший вред детям. Но как бы внимательно она ни следила, мысль, что Юки и Амэ могут натворить что-нибудь ещё, не давала ей покоя. Особенно это касалось Юки, вытворявшей в тесной комнатушке на десять квадратных метров всё, что ей заблагорассудится.

Когда она обращалась волчонком, то не останавливалась на раздирании в клочья подаренных игрушек. Она потрошила подушки и одеяла, грызла ножки стола, оставляла следы зубов на входной двери, хватала книги и рвала их зубами, расшвыривая ошмётки по комнате. Поэтому, как бы Хана ни старалась навести чистоту, стараниями Юки в комнате уже минут через пять вновь воцарился беспорядок.

День Ханы не кончался даже после того, как она купала своих детей и с большим трудом укладывала спать. Поскольку она не могла обращаться за помощью к другим людям, ей оставалось учиться по книгам. По ночам при свете настольной лампы она читала книги по воспитанию и о волках, раздумывая над тем, как растить детей-оборотней. Разумеется, мемуаров матери, воспитавшей таких детей, не сыскать во всём свете. А ведь ошибка в воспитании отразится на всей жизни ребёнка.

«Я должна держать себя в руках. У детей нет никого, кроме меня», — думала она, не позволяя себе отдыхать. Однако вскоре начинала клевать носом, не выпуская ручки из пальцев. Она одёргивала себя и пыталась сосредоточиться на книге, но скоро её веки опять смыкались, и она засыпала как убитая, уткнувшись лицом в столешницу. Впрочем, стоило только Амэ зареветь, как она мгновенно вскакивала, брала плачущего мальчика на руки и убаюкивала, гладя по спине.

Днём тихий Амэ почти не мешал матери, но ночью постоянно просыпался и плакал. От покачиваний и убаюкиваний он быстро засыпал, но стоило его отпустить, как всё начиналось заново. И так всю ночь. Кормить его нужно было каждые два часа, вне зависимости от времени суток. Когда Амэ был в настроении, то сосал грудь сам. Но иногда он отворачивался от сосков, и тогда Хане приходилось смачивать молоком тряпочку и кормить так. Но и это устраивало её сына не всегда, и он не прекращал плакать. Тогда исчерпавшей все варианты Хане оставалось лишь поглаживать его по спине ночи напролёт.

Хане начала таять на глазах. Иногда она клевала носом во время стирки и едва не падала головой в тазик с бельём. Из-за такой жизни она научилась засыпать мгновенно, едва закрыв глаза. Например, она делала так, когда кормила Амэ. А ещё она научилась мгновенно просыпаться, едва услышав «мама» от Юки, и сразу же улыбаться ей.

Однако больше всего хлопот доставляли болезни. Юки с самого рождения сияла здоровьем, но и у неё порой поднималась температура, каждый раз вынуждая Хану серьёзно задуматься, не стоит ли сводить её к врачу. И если стоит, то к какому — педиатру или ветеринару? И что ещё важнее, сможет ли врач назначить лечение, которое подойдёт ребёнку-оборотню? Например, сможет ли больного человеческого ребёнка вылечить лекарство для животного? А наоборот? Но больше всего она опасалась того, что врачи обнаружат, что имеют дело с уникальными созданиями.

Когда-то в минуты таких терзаний он утешал её: «Не волнуйся. Если она слегка приболеет, твои нежные руки и тёплая еда быстро поставят её на ноги». Тогда эти слова помогали ей успокоиться. Даже сейчас, оставшись одна, Хана порой вспоминала их и старалась лишний раз не волноваться.

Но Амэ, в отличие от Юки, родился хилым и часто страдал от жара, который подолгу не спадал. Иногда Хана решала, что без лекарств не обойтись никак, и открывала книги по педиатрии и ветеринарии. Обнаружив лекарства, которые работают и на людей, и на зверей, она осторожно давала Амэ минимальную возможную дозу. За здоровье детей отвечала только она сама.

Не проходило и дня, чтобы ей не хотелось хоть с кем-то посоветоваться. Но в конце концов все решения ей приходилось принимать самостоятельно. Однако если с болезнями она ещё как-то могла совладать с помощью книг, то к несчастным случаям никак не подготовишься. Это произошло осенней ночью.

Хана услышала странный звук, похожий на кашель, и не сразу поняла, что это такое. Она не сразу узнала голос Юки. Хана заглянула под стол и обнаружила там дочку, лежащую на полу и частично превратившуюся в волчонка.

Она увидела разодранный пакетик с сорбентом, лежавшим среди конфет. А на полу разлились лужицы вязкой рвоты.

— Юки!!!

Душа Ханы ушла в пятки. Она схватила детей и побежала с ними на улицу. Хана не на шутку перепугалась. Она хотела обратиться за помощью немедленно и потому выскочила из дома в чём была.

Опомнилась уже на перекрёстке, где друг напротив друга расположились детская и ветеринарная клиники. Она приходила сюда уже много раз, но так и не смогла постучать ни в одну из дверей. После долгих душевных терзаний она подошла к таксофону, сняла трубку и по очереди позвонила в обе клиники.

— Мой ребёнок по ошибке съел сорбент… Два года. Да, рвало. Крови не было. Написано было «силикагель». Это ведь не опасно?.. М-м-м?.. Аппетит?

Выслушав указания врача, Хана повернулась и посмотрела на Юки. Та рыгнула, затем заявила:

— Хочу кушать.

И рыгнула снова. Амэ, услышав этот звук, выглянул из-за плеча Ханы.

Девушке сказали, что силикагель сам по себе безопасен, поэтому, если никаких отклонений не видно, ребёнку нужно давать побольше воды и следить за состоянием. Врач на другом конце провода пояснил, что если у ребёнка не пропал аппетит, то ничего страшного не случится. Первым делом Хана успокоилась. Затем подумала о том, что предстоит ей в будущем, и испустила протяжный вздох. Она сожалела, что не успела расспросить своего парня о том, как воспитывали его самого.

— Гулять!

Юки просилась на прогулку.

— Гулять!

Когда на улице стояла хорошая погода, она бывала особенно настойчива.

— Гулять!! — повторила она.

От перевозбуждения у неё выскочили волчьи ушки и встали дыбом волосы. Хана боялась, что люди могут увидеть её в таком виде, и потому выводила на улицу только ночью. Но Юки всё твердила своё и не слушала.

— Гулять!!!

— Ох, ну что с тобой поделать. Ладно, ладно, — сдалась Хана, но сразу же поставила условие: во время прогулки в волка не превращаться. Юки тут же убрала волчьи уши.