– Марта! – Давид, обладая настоящим мужским басом, гаркнул на врача-анестезиолога на всю операционную. Когда Марта подняла глаза, он сверлил ее взглядом из-под своих очков. Ни маска, скрывающая одну половину лица, ни очки, закрывающие другую, не могли скрыть его багровое от злости лицо. Несколько секунд Марта удивленно пялилась на шефа и честно пыталась понять, чем вызвала его гнев. Когда онемение прошло, она почувствовала, что держит в руках что-то мягкое. Она опустила глаза и увидела, что держит донорскую почку.

– Ты не можешь принимать таких решений! Никто из вас не может! – Дух крепко держал ладонь Марты с почкой в своей руке. Девушка пыталась понять, как она оказалась около контейнера с почкой и почему держит ее в руках, но не смогла. Она недоуменно уставилась на Давида и пыталась что-то сказать, но получилось лишь невнятное мычание. Больше всего пугало, что она не может разжать ладонь и от возникшего сопротивления ее мелко трясло.

– Марта! Верни орган на место! – Давид давно бы дал ей пощечину, но не мог выпустить из рук инструменты. Он максимально близко приблизился к ней и просто начал свирепеть. Марта вздрогнула и расслабила руку. Помощник хирурга, у которого буквально из-под носа стянули почку, быстро забрал ее из рук Марты и вернул обратно.

Пока Марту выталкивали из операционной, разъяренный Давид провожал ее взглядом. Она пятилась назад, пытаясь объяснить хоть что-нибудь, но смогла только открывать и закрывать рот. Оказавшись за периметром операционной, врач выдавила: «Я не хотела…»

Позавчерашний снег быстро растаял, а на улице было тепло и свежо. Врачи позволили маленьким пациентам-детям гулять в больничном сквере немного дольше, чем обычно. Все дорожки были усыпаны листьями, и детвора наперегонки собирала гербарий из красно-желто-зеленых листьев, махала всем встречным этими пестрыми вениками или устраивала салют.

– Хорошо, что сегодня такая погода. Как-то спокойнее на душе, что ли. У тебя есть ощущение, что сегодняшнее дежурство в операционной пройдет удачно? – Марта отошла от окна и повернулась к своему коллеге – хирургу-трансплантологу Дэвиду. Она всегда ориентировалась на его интуицию. Его опыт позволял ей, начинающему анестезиологу-реаниматологу, настроить себя на операции в день дежурств.

Давид слегка качнул головой и продолжал вычитывать историю болезни одной из пациенток. Угрюмый на вид хирург всегда был неразговорчив. От него сложно было добиться похвалы после или поддержки до операции. Но за всеми своими ассистентами он всегда внимательно наблюдал. Мог неожиданно без каких-либо объяснений заменить одного из помощников, и на него за это никто не обижался. Его двадцатилетний опыт работы и профессионализм были главным оправданием отбора людей в команду. Поэтому иногда для уверенности, что Давид включит Марту в свою операционную бригаду, она спрашивала его про интуицию. Главный хирург обычно поднимал глаза от бумаг, внимательно смотрел на группу врачей и кивал. Это означало, что он менять людей не станет и Марта сможет ему ассистировать. В этот раз все было немного по-другому. Он не посмотрел на нее. И она догадывалась почему. На последней операции она вела себя странно. Они оба понимали, что ее поведение в операционной было на грани фола. И оба понимали, что серьезного разговора не избежать.

– Почему у тебя такой вид?

– Какой?

– Ты понимаешь, о чем я…

Марта провела рукой по коротко стриженным волосам. Решение подстричься под ежик пришло спонтанно. Просто пошла и состригла волосы.

– Я начала бегать по утрам. Вот уже несколько дней как. Знаешь, освежает, бодрит. Это полезно, в конце концов…

– Зачем надо было стричься так коротко? – Давид достал сигарету. Это означало лишь одно – он ей не верит и будет допрашивать, пока не добьется правды.

– Ты знаешь, сколько времени надо, чтобы после душа утром высушить волосы? Каждый день на сушку уходит около тридцати минут. У меня нет столько времени. А с мокрой головой осенью я выходить не рискую.

Давид молча смотрел на нее. Марта стояла у окна, и из-за солнечного света он не видел ее лица. Но над ее макушкой светил луч солнца, образуя своеобразный нимб. Он про себя улыбнулся, но виду не показал.

– Марта, если тебе надо поговорить о том, что было в операционной, я лучший слушатель. Мы сможем вместе разобраться с этим. Возможно, это переутомление, стресс, гормональный всплеск. Но нам надо будет об этом поговорить.

– В общем, я тебе сегодня не ассистирую?

– Нет. Сегодня нет.

– Хорошо. На сколько операций я отстранена?

– Пока не расскажешь, что с тобой произошло…

Марта знала, что спорить с ним было бесполезно. Но если она расскажет, что на самом деле она ощущала на последней операции, он отправит ее сначала к штатному психологу, а тот наверняка в городской психдиспансер. В итоге ее слуховые галлюцинации они назовут шизофренией. Как она, пройдя такой долгий путь от младшего интерна до врача-анестезиолога, могла это допустить? Она подстриглась и начала бегать по утрам , чтобы перестать думать о последней операции, пытаясь объяснить все произошедшее себе самой в том числе.

– Есть душевные переживания, которые многие обсуждают с наставниками в церкви, например, – продолжал Давид, перелистывая больничную карту. – Если ты не хочешь доверить мне что-то более личное…

– Ты предлагаешь сходить исповедаться?

– Почему нет?

– Я атеист. Или атеистка, как правильно?

– Я тоже. Но иногда, когда совсем прижимает, хожу выговариваюсь.

Марта никак не ожидала от него такой откровенности. Ей было просто сложно представить Давида Шеридана в церкви с тонкой свечкой в больших волосатых руках. Он был крупного телосложения, высокого роста, с большой головой на короткой шее. Кроме того, он был уважаемый ученый, доктор медицинских наук, практикующий хирург, который одним суровым взглядом карих глаз мог испепелить любого черта. Хоть настоящего, хоть в обличии человека.

– Я в порядке. Мне просто нужно время разжевать ту ситуацию, переварить и…

– Хорошо. Но не затягивай с этим. Или я отправлю тебя в отпуск на пару недель.

Врач понимала, что настаивать на своей адекватности бесполезно и убеждать, что инцидент, который случился в операционной, больше не повторится, смысла не было. Сейчас было главным показать Давиду, что она согласна с ним и ее поведение на операции по пересадке почки было безобразным. Как сказал сам Давид после операции, на грани фола. Ей нужно было во что бы то ни стало продемонстрировать ему, что она прислушивается к его советам и готова сделать так, как он сказал. Можно даже не просто пойти в церковь, а принять крещение. Марта сама удивилась такому решению, но было ощущение, что так надо. Возможно, придет спокойствие…

Держась ближе к стене, она смотрела на окружающих скорее с любопытством, чем с удивлением. Людской поток делился на две очереди: на тех, кто пришел помянуть своих родных и поставить свечки за упокой, и на тех, кто пришел помолиться о здравии. Главным указателем, кому и куда идти, был священнослужитель. Но, чтобы дойти до него и расспросить о запланированном обряде крещения, нужно было все-таки отстоять очередь, купить свечей в прицерковной лавке и поставить свечку иконе, на которой был изображен Иисус. Как точно икона называлась, Марта не знала и, просто наблюдая за впереди стоящими людьми, повторяла все манипуляции. Будучи медиком в третьем поколении, она скорее относила себя к атеистам. Решение принять крещение стало неожиданным для нее самой. Тем не менее, она тщательно к нему приготовилась.

Крепкий запах ладана, легкий гул голосов и полумрак нагоняли сон. Но делать было нечего. Навязчивая идея не оставляла ее в покое. Сейчас, когда она стояла с зажженной свечой перед иконой Божьей Матери, ее сережка в носу выглядела, скорее, как вызов всем прихожанам. Кто-то замечал и отворачивался, кто-то демонстративно разглядывал. Но ей уже было все равно. Главное – дойти до священнослужителя, чтобы исповедаться и причаститься. «Интересно, что батюшка скажет, когда увидит почти бритую голову», – переживала Марта, зажигая свечу перед очередной иконой. Она уже носила пирсинг в носу и ушах, и особого ажиотажа ее коротко стриженный череп у знакомых и коллег не вызвал. Было лишь опасение, что служитель церкви мог ее не понять…