Поджав губы, Харрис с силой сжимает кулаки, оглядывая Зейна с головы до ног.

— Ты хоть представляешь, — подает голос Стайлс, лежа на спине на крыше Форда и продолжая смотреть в небо, усеянное звездами, — сколько стоит репутация и уважение?

Крепко затянувшись, он щелкает пальцами и выкидывает окурок в воздух, а затем приподнимается на локтях, внимательно изучая наши лица. Задержав взгляд на изрисованной груди Пейдж, он довольно хмыкает.

— Репутацию можно купить, а вот уважение — нет. Я знаю, что запоротая вечеринка, это дело твоих мерзких маленьких ручонок. Сегодня были приглашены члены братства, которые уже выпустились. Ты опозорила меня перед ними, Пейдж.

Зейн продолжает рисовать что-то на капоте, Пейдж отталкивает его, но тот словно каменная статуя, даже не двигается с места. Невозможно смотреть на то, как они издеваются и понимать, что нам физически не победить этих кретинов.

Осознание собственной вины обрушивается на мою голову. Если бы я не предложила сорвать вечеринку, а придумала более вычурный план, машина Пейдж не пострадала бы. Господи, дай мне немного ума и сообразительности в следующий раз, когда я буду планировать массовое убийство нескольких парней из мужского сообщества!

— Она не виновата, — говорю я, и мой голос звучит непривычно громко на тихой улице. — Это я придумала позвонить копам, и звонила тоже я. Короче, — тяжело вздыхаю, разводя руки в стороны, — это дело моих мерзких маленьких ручонок.

Малик прекращает рисовать и поворачивается в мою сторону. Так же замирает и Харрис, вцепившаяся в локоть Зейна. Гарри удивленно вскидывает брови, а затем приподнимается и усаживается по-турецки, опуская ладони на колени, обтянутые в темные джинсы.

— Хочешь сказать, — медленно произносит Малик, недоверчиво косясь в мою сторону, — что ты сама придумала сорвать нашу вечеринку, а не твой деспотичный босс? Хочешь сказать, что именно ты подорвала наш авторитет перед бывшими членами братства, которые спонсируют нашу общину?

— Хочешь сказать, — вставляет Гарри, — что признаешь, что у тебя довольно мерзкие маленькие ручонки?

Пропустив вопрос Стайлса мимо ушей, перевожу взгляд на Зейна. Я понимаю, почему он так удивлен именно моей активности. На первом курсе мы встретились за две недели до начала учебного года. Летние занятия давали возможность подготовиться к учебе, там мы проводили много времени вместе. Даже успели сходить на одно свидание, пока нам не пришлось узнать печальную правду друг о друге.

В конце первого курса старший брат Гарри (на тот момент президент Сигмы) назначил младшего братца президентом их братства перед своим выпуском. С того момента, как Стайлс младший взошел на «престол» в прошлом году, наше сестринство терпело неудачу за неудачей. Исключение одной из сестер было самым тяжелым. Гарри и его братья по сообществу действительно играли грязно весь прошлый год.

Доставалось лично каждой девушке: компромат, жуткие фотографии, расклеенные в коридорах университета, скандальные видео, распечатанные переписки. Доставалось каждой, но не мне. Ни разу, пока Зейн был вице-президентом, мне не наносили урон напрямую. Не то, чтобы мы не вредили друг другу из-за неземной любви, потому что особо и не общались, но то недолгое время, что мы провели в обществе друг друга в начале нашего знакомства, заставило негласно относиться лояльнее. И его. И меня.

— Вы проделали тот же самый трюк в прошлом году, — напоминаю я.

Ловлю на себе пристальный взгляд Малика, и по спине тут же бегут мурашки, потому что его взгляд намного холоднее, чем осенний ветер, разбрасывающий пряди моих светло-русых волос в стороны.

Закусив щеку изнутри, Гарри барабанит пальцами по своему колену, вероятно, раздумывая над тем, что со мной делать.

— Зейн, — он поворачивается к своему другу, — покажи вице-кошке, что мы делаем, если кто-то ведет себя неподобающе.

Малик несколько секунд смотрит на Гарри, а затем на баллончик в своей руке. Парень делает несколько шагов вперед, останавливаясь напротив меня так близко, что носки нашей обуви соприкасаются друг с другом.

— Зейн, не надо, — тихо прошу я, покачивая головой. Он на секунду замирает, задерживая на мне свой взгляд, а затем встряхивает баллончик.

— Просто извинись, Эванс, — его голос больше похож на шепот.

Гордо вздергиваю подбородок и тяжело сглатываю, сталкиваясь взглядом с парнем. Темные, как смоль, волосы пляшут на ветру, челюсть напрягается, и он щурит глаза, в которых отражается стальной оттенок.

— У тебя всё еще есть выбор, — вскинув густые брови, он стоит в ожидании моих извинений.

Он их не услышит.

— У тебя тоже, — напоминаю я.

В нос ударяет едкий запах краски. Не опускаю взгляд вниз, догадываясь, что он начертил на моей груди инициалы Сигмы. Всё это время я неотрывно смотрю в его глаза, холодные, как и сегодняшнее начало ночи.

— У вас с раздумиями туговато, — бросает Гарри, спрыгнув с крыши форда, — поэтому в следующий раз подумайте хорошенько, прежде чем переходить дорогу Сигме, девочки.

— Ты имел в виду «Голубую устрицу»? — невинно переспрашивает Пейдж, хлопая ресницами.

— Лучше береги свою устрицу, кошка, — ухмыльнувшись, Стайлс подмигивает нам, и я уверена, что мы с Пейдж одновременно мечтаем о том, чтобы у него выпал глаз. — Пошли, Зи, думаю, на сегодня хватит.

Малик кидает баллончик на газон, рядом с моими ногами, надевает капюшон и прячет ладони, испачканные пятнами темной краски, в карманы толстовки. Затем он еще раз окидывает меня равнодушным взглядом, и я едва сдерживаюсь от желания плюнуть в него, но боюсь, что тогда получу залп краски прямо в свое лицо.

Парни уходят, и мы с Пейдж подходим к капоту, на котором нарисована вставшая на дыбы, шипящая, промокшая кошка с выпученными глазами. У Зейна было немного времени, но он успел нарисовать довольно четкий рисунок. Покраска встанет не в одну сотню долларов.

— Я уничтожу их братство, — едва слышно бормочет Харрис, сжимая кулаки.

Смотрю вслед Зейну, и мне не верится, что он только что сделал. Он уже не тот парень, которого я знала. Да чего уж скрывать, я тоже давным-давно изменилась.

— Будь уверена, Пейдж, — шепчу я в ответ, — я помогу тебе в этом.

========== Часть 2 ==========

— А может закидать их дом туалетной бумагой? — предлагает Пейдж, пока я притормаживаю свой Приус на светофоре.

— После того, что Зейн сделал с твоей машиной? Это слишком детский ответ, — в животе чувствуется безумная тяжесть, потому что после инцидента с парнями из Сигмы, мы с Харрис решили съездить в закусочную и обсудить коварный план за порцией мороженого со взбитыми сливками.

А еще мы решили выждать, пока большая половина девчонок ляжет спать, чтобы спрятать свой позор в виде букв, нарисованных краской на груди.

— Ты права, — отвечает Пейдж, заглядывая в боковое зеркало и поправляя макияж. — Кстати, что этот идиот сказал тебе, перед тем как нарисовать свой фашистский знак?

— Да ничего особенного, — пожимаю плечами и теперь чувствую холод и тяжесть в животе не только от позднего сладкого ужина. — Попросил извиниться.

— Пф, — Пейдж откидывается на сиденье, пока я заворачиваю к нашему дому, — этот Иуда совсем потерял разум, раз подумал, что хоть кто-то из Каппы извинится перед Голубой устрицей… — Харрис резко подается вперед, впиваясь длинными пальцами в приборную панель. — Твою мать, это что еще за херня?!

Херней это назвать сложно. Перед нашим взором открылась херня вселенского масштаба. На лужайке нашего дома куча народу, из дверей тоже выходит толпа и расходится в разные стороны. Рядом с подъездной дорожкой мигают огни — синий-красный, синий-красный.

— Копы, — одновременно выдыхаем мы с Пейдж.

Из дверей дома выходит полицейский с бланком в руках и направляется к автомобилю. Я быстро паркуюсь, мы молниеносно вылезаем из салона и бежим к патрульной машине.

— Офицер! — окликает Пейдж мужчину и семенит еще быстрее, вскинув руку вверх, словно ловит такси.