Во вчерашней «клетке» я вообще не собирался участвовать, но после разговора с родителями просто укрыло намертво. Понял, что в колючке в таком состоянии ехать нельзя, а что делать с дурной башкой, кроме выколачивания дури кулаками, так и не придумал. В итоге злость сыграла на руку. Варя этого никогда не узнает, но обычно я куда сильнее «в хлам», потому что, пусть и переросток, но все равно самый мелкий среди обычных участников.

— Даня, ты больше не…

Я знаю, что она хочет сказать, поэтому на всякий случай прижимаю ее голову к своему плечу, гашу непроизнесенные слова.

Конечно, «клетка» — не то, чем я собираюсь заниматься всю жизнь, и в профессиональный спорт меня тоже не тянет, хоть тренер говорит, что у меня «олимпийское будущее». До вчерашнего дня у меня был совершенно ясный и четкий план на ближайшее будущее: учеба, стажировка, натаскивание отцом моего финансового нюха и, в далекой перспективе, его место во главе семейного бизнеса. Почему-то хотелось верить, что после разговора с родителями, мне никто не будет ставить ультиматумы, не похоронит во мне сына под штабелями угроз. Наверное, потому, что простодушный наивный дурак.

Можно сказать, вчера я окончательно повзрослел, потому что вдруг понял — я остался один.

— Все будет хорошо, Колючка, — дышу ей в волосы.

Уже днем, когда в моей голове немного прояснилось и боль вытравила поганое настроение, мне вдруг стало не по себе от того, что мои родители вполне могли устроить колючке «сладкую» жизнь: мать все время названивала, отец позвонил только раз и сказал, чтобы я не дурил и возвращался. Я не вернулся, я просто гулял по городу и пытался выстроить новый план на будущее: мое и моей женщины.

Если бы Варя ушла из моей жизни, я бы, наверное, сдох.

Потому что это было бы еще хуже, чем предательство родителей. Это было бы предательство нас. И если бы она начала говорить что-то в духе: «Так будет лучше для тебя», я бы сдурел. Поэтому и молчал, как пень, боялся, что все это может случится и тогда мне точно пиздец.

— Даня? — Она все-таки выкручивается из моих рук, смотрит зареванными глазами. — С родителями совсем плохо?

— Ты это спрашиваешь после разговора с моей матерью? — Меня разбирает злость за то, что Варя могла услышать в свой адрес, если даже при мне родители не очень стеснялись в выражениях.

Так, кажется, пришло время сказать то, что я реально боюсь сказать.

— Если вернусь к ним, это будет значить, что я проиграл нас. Ты понимаешь?

Она уверенно кивает, втягивает губы в рот, а потом снова прижимается ко мне и говорит:

— Пошли ужинать?

— Я помогу убрать со стола, — говорит Даня, когда наши тарелки пустеют.

До сих пор пытаюсь переварить все, что произошло и уцепится за ветку, пока меня не смыло потоком этих стремительных отношений. Но ведь пару дней назад Даня правильно сказал: у нас, в нашем теперешнем положении, совсем уж нормальных отношений пока просто не может быть. Ни свиданий, ни поцелуев. Даже за руки на людях не взяться.

И вот теперь мы вроде как… будем вместе жить?

— Что у тебя снова в голове? — спрашивает Даня, деловито споласкивая тарелку под проточной водой, пока я самым бессовестным образом вижу на кухонном диванчике и пью чай с печеньем.

— Нам нужен список, — озвучиваю свои мысли. — Для конфет, мандаринок и праздничного стола. И бенгальские огни. И мишуру.

Даня вытирает руки полотенцем, присаживается передо мной на корточки и прежде, чем я успеваю что-то сделать, откусывает приличный кусок от моего печенья. Энергично жует и делает очень серьезное лицо.

— Хочу одну цыпочку на праздничном столе, можно в подарочном бантике.

Понятия не имею, сколько еще пройдет времени, пока я привыкну к его внезапным пошлым намекам, но не уверена, что так уж сильно хочу привыкать. В особенности, когда Ленский забирает чашку из моих рук и стаскивает футболку через голову.

У него и на ребрах синяки: большие кровоподтеки, от вида которых все внутри сжимается, словно это меня прямо сейчас немилосердно бьют чем-то тяжелым. Вот тебе и «мальчик». Почему-то в голову лезут те мысли, которые я носила целый день, после разглядывания его спины: за ним как за каменной стеной.

Потихоньку, стараясь вообще ни о чем не думать, прижимаюсь губами к месту над синяком. Даня вздрагивает, словно его ударило током, и прижимается ко мне, запуская одну руку в волосы, осторожно массируя пальцами затылок.

Не верю, что я это говорю, но в друг вспоминаю наш вчерашний разговор, и губы сами шепчут:

— Сексуальная фантазия номер один, да?

Он прикусывает губы, на щеках появляется алая дымка возбуждения, и хриплый голос в ответ:

— Да, детка, пожалуйста… да…

Я вспоминаю попытки мужа заставить меня сделать с ним это, но каждый раз меня скручивали непонятные спазмы, природу которым я никак не могла объяснить. Только брезгливостью и нежеланием делать то, что казалось… недостаточно откровенным для наших отношений. Звучит смешно, потому что его попытки склонить меня к оральному сексу в его пользу начались примерно через пару месяцев после брака, а это и так самый высокий уровень близости. Когда я попросила помочь мне «настроится» аналогичным способом, он только скривился и сказал что-то о том, что не мужское это дело — бабу лизать, и что-то еще о физиологии, от чего я пулей выбежала в туалет и меня стошнило всем, что я съела за прошедшие сутки. После этого тему этой стороны нашей интимной жизни он поднимал еще несколько раз, даже пытался заставить, но в итоге сдался, потому что я даже не могла разжать челюсть, а когда он сделал это силой, меня снова подвернуло. Последнее, что я помню: его очередное оскорбительное «ты просто бревно» и новенькое «не жалуйся потом, что у меня появилась баба на стороне». В тот момент мне хотелось мысленно поблагодарить эту спасительницу за то, что справляется с похотью моего мужа.

И вот теперь, я сижу на приземистом диванчике, рядом стоит мой Даня, и все мои мысли фанатичной мошкарой вертятся вокруг его упругого рельефного живота, влажного следа от моего поцелуя над пупком и острой потребности поскорее стащить с Дани джинсы.

Он не дает мне это сделать: одной рукой немного нервно дергает пряжку ремня, другой продолжает массировать мой затылок, пока я снова прижимаюсь губами к редкой дорожке его волос, убегающей за ремень. Нет ни тени отвращения, рот странно наполняется слюной, когда вспоминаю его голого. Прикусываю губы от нетерпения и стыда, и еще немного паникую, потому что для меня это будет впервые, а Даня, кажется, на всех фронтах интимной жизни уже успел взять медаль ветерана.

— Все в порядке? — Он отвлекается от своего занятия, приподнимает мою голову за подбородок и, наклоняясь, немного нервно выдыхает мне в губы: — Не нужно совсем до конца, Колючка или, если хочешь, давай совсем остановимся.

И тут вдруг во мне выскакивает чертик из табакерки, подначивает сыграть с моим Ленским по тем же правилам, что и он играл со мной, и я не раздумывая поддаюсь на провокацию: осторожно прикусываю Данин живот прямо над кромкой низко сидящих на бедрах джинсов. Ленский вздрагивает, втягивает живот так сильно, что я начинаю переживать — хватит ли ему сил сделать новый вдох.

— Сам учишь меня говорить правду, — ловлю его лихорадочный темный взгляд. — А тебе разве хочется услышать сейчас мое «нет»?

— Ты и правда меня прикончишь, Колючка, — нервно смеется он и тут же снова вздрагивает, потому что я твердо берусь за «собачку» молнии и тяну ее вниз.

Это очень странно, но только сейчас я как будто начинаю понимать и пробовать вкус настоящего секса.

Ни один мужчина не откажется от того, что мы все безумно фанатеем от ощущения женского рта вокруг своего стояка. Я — не исключение. И у меня было много опыта в этом деле: от совсем слюнявых девчонок, которые думали, что просто полизать для полноценного оргазма уже «норм», до настоящих профи, заглатывающих почти по самые яйца. Иногда это было никак, иногда это было супер.