Отовсюду доносился гомон города, и он разительно отличался от звуков Поселка. В Поселке слышался детский смех и мужской, хоть и добродушный, мат, женская речь и хохот, звон посуды, визжание пил и стук молотков на постройке нового загона для гигантских улиток.

Здесь же основными звуками были стоны и крики. Почти все покрывала странная грязь, похожая на потеки ржавчины, смешанной с глиной. Чуть позже Рита догадалась что это засохшая кровь. Ортодоксы занимались своими делами, женщина старалась не смотреть, но все же, иногда выхватывала картинки, которые после долго мучили их в кошмарах.

Справа в длинной, неглубокой, забранной железной решеткой, пещере, девушка разгонялась и билась головой об острый выступ, разбрызгивая кровь и оставляя на камне плоть и волосы. Падала, потом приходила в себя, ползла в другой конец пещеры, с трудом поднималась на ноги и, с остервенением, снова кидалась на камень.

Ближе к утесу аромат города, ортодоксам некогда было за спасением души, заниматься такой ерундой как туалеты, просто валил с ног. Там была огромная выгребная яма. Разумеется, она не пустовала, несколько десятков человек, стояли по шею в ней. Эта картина окончательно уничтожила в женщине, даже те, крохотные ростки сочувствия к фанатикам, что были раньше.

Миша отмечал другое, хотя его тоже мутило от увиденного. В городе было гораздо больше железа, чем в любом другом человеческом поселении. Причем он сильно сомневался, что все это осталось от Сдвига. Большая часть орудий пыток создавали после в кузницах.

Он нахмурился. После Сдвига люди расслабились, уже очень давно никто ни с кем не воевал. Земля была щедра, климат теплый, хищников нет и делить, по большому счету было нечего.

Пока ортодоксы, думал он, сидят в Спокойных холмах и удовлетворяются издевательством над собой. Но раньше или позже, им придет в голову идея, облагодетельствовать остальных. Тогда кузницы начнут ковать не дыбы и клещи, а топоры и мечи.

Надо поговорить с Гаврилычем, думал Миша, обходя клетку, в которой сидел истощенный человек, причем настолько, что уже было непонятно, мужчина это или женщина. Если они себя не жалеют, то что они принесут с собой? Гитлер, Чингизхан и Иисус Навин, в сравнении с ними покажутся расшалившимися детьми. Хотя вряд ли ехиатойцы будут вмешиваться в человеческие конфликты, это не в их правилах, но может, посоветует что-нибудь.

Миша задумался и понял, что они дошли, только когда чуть не врезался в спину ковыляющего впереди одноногого. Они оказались на противоположной стороне площади, возле самого большого храма.

– Вот ваши кельи – прохрипел главный указывая на шесть каменных колодцев перед входом.

Рита сделала вид что заинтересовалась, подошла к ближайшему и незаметно сбросила с руки ленточку, мысленно умоляя сделать Мишу тоже самое. Колодцы были не глубокими, метра два. Из щелей в кладке торчали ржавые шипы. Некоторые крепились перпендикулярно стенам, а некоторые на манер кошачьей шерсти, поднимались, при попытке вылезть. Шипы на дне, Рита была уверена, что они есть, скрывала жижа, состоящая из испражнений и крови. Ортодоксы основательно подошли к обучению новых адептов, не оставив там большую часть мяса, новичок не выберется. Из соседнего колодца доносился стон, но Рита побоялась заглядывать туда. Она надеялась, что Гаврилыч не подведет.

Она оглянулась и оторопела. Даже мысли о собственной безопасности куда-то исчезли. На краю площади стояла девочка лет десяти и, с холодной заинтересованностью смотрела на пришельцев.

Такого она не ожидала даже от ортодоксов, хотя в их извращенной логике, это было нормально. Просто женщине казалось невероятным издеваться над ребенком. Фанатики же, делали это со спокойным сердцем и, как всегда, с самыми благими намерениями. Мысли скрутились в какой-то узел, Рита подумала, что вот-вот упадет в обморок.

Она вспомнила Йоко. Первое время после Сдвига, детей не было, а женщины перестали беременеть. Кто говорил, что это вина женщин, кто что мужчины потеряли что-то в семени, споров было много. Пока не пришли ехиатойцы и объяснили, что это просто невозможно. Такую новость приняли болезненно, но время шло, и через десять сезонов, или как некоторые называли по привычке, лет, все успокоились.

Однажды Мать Штриха, тогда еще просто Алиса-художница искала цветных сверчков для красок и увидела, как с вершины холма спускается Йоко, худенькая, слабая от голода и страха. Сейчас Мать Штриха всем рассказывает, что она издалека поняла, что это ребенок, Рита ей не верила. Потому что никто сначала не поверил, когда Алиса привела трясущуюся от ужаса, завернутую в пончо девочку. Люди подходили, смотрели, хотели потрогать, но видя страх в глазах, опускали руки.

Наверное, Йоко закатила истерику, если бы толпу не раздвинула Повариха. Она несла в подоле целую стопку сладких лепешек. Голод оказался сильнее страха, и девочка жадно накинулась на еду. Она была первой, и ее воспитывал весь Поселок и, разумеется, баловали все как могли. Удивительно, но Йоко не выросла капризной куклой, как бывает у слишком любящих родителей. Наоборот, стала отличным другом и добрым человеком.

Потом, после Йоко, стали приходить другие, никогда младше шести лет, они забредали в человеческие поселения или их находили охотники. Бывало, что они появлялись в городах ехиатойцев, тогда те распределяли детей, по своему, непонятному для людей принципу, в человеческие поселения.

Даже взрослому Сдвигаться было страшно. Что же переживали дети, трудно себе представить. Когда их находили, они были перепуганными, истощенными и израненными. Некоторые быстро приходили в норму, другие долгие дни и ночи, рыдали или сидели в каком-нибудь углу. Но самое страшное, это те кто смотрели вот так, как эта белокурая девочка, с холодной и отрешенной заинтересованностью, так смотрят змеи. Таких вытаскивать из-за грани было тяжелее всего.

Нет, они быстро приучались к бытовым условиям, сами ели, им не требовались пеленки, и они не кричали протяжно по ночам. Просто одни прятались от страха, другие боролись с ним, а эти дети сливались с ним. Им трудно было объяснить, что в страхе нет необходимости, что он только мешает и порождает ненависть. И все же это удавалось, хоть и не всегда, некоторые вырастали и уходили жить отшельниками.

Рита никогда не думала, что дети могут попадать не только к нормальным людям, но и к ортодоксам. Сколько их здесь, содрогнулась женщина, сколько уже выросло, не представляя что есть нормальная жизнь, а скольких еще они засунут в эти колодцы?

Миша смотрел на жену и понимал, что сейчас она сорвется. Рита никогда не отличалась выдержкой и если она устроит мордобой, им конец. Он бросил ленточку на землю.

Один из ортодоксов, безногий, на железной шипованной тележке подхватил ленту в сантиметрах от земли.

– Филип, – из-за разрезов в щеках, он говорил не очень внятно – не верь им, это какое-то колдовство! Они шпионы!

Главный медленно посмотрел на лежащую у ног Риты ленточку и вторую что зажал в костлявом кулаке одноногий. Пусть он был сумасшедшим, но думал быстро. Его не впечатлило утверждение, что они шпионы, он сам до Сдвига частенько подрабатывал доносительством, а вот поимка колдунов, это уже лучше. Последнее время среди адептов началось брожение, некоторые покинули общину. Колдуны в колодцах способны поднять моральную решимость других.

Даже если они не колдуны, решил Филип, то хоть раз в жизни гадали на картах или читали гороскоп, если раз в сутки выливать в колодцы по полведра кислоты, они сознаются. А через год, сами в это поверят. Он невзначай сделал шаг к женщине, Рита, так ее называл мужчина и толкнул ее в колодец.

            Глава четвертая.

То, что произошло дальше, никак не входило в планы главного ортодокса. Рита была наготове и подалась его толчку, только не вперед, а чуть левее, отставив ногу, она провела классический бросок через бедро. Провернуть такой трюк с мало-мальски подготовленным мужчиной у нее не было шансов, ей бы банально не хватило веса. Но Филип и до Сдвига не слишком любил занятия спортом, для подслушивания нужен хороший слух, а не крепкие мышцы.