— У тебя все лицо красное, — она снисходительно надула губы и коснулась большим пальцем моей щеки. — Только не говори, что расстроен.
— Я не хотел делать ей больно. — Я прижался к ее ладони и закрыл глаза. — Я думал о тебе.
— Правда? Хорошо. Я всегда буду сверху, выше всех, Бен — и мне плевать, если ты решишь завопить «нет».
Тати очнулась.
— Я сделала, как ты сказала — теперь пусти меня в душ!
Неясная улыбка Рей исчезла. Ее глаза сузились, и она, не выпуская моей щеки, обратила взор на Тати. Я чуть не замурлыкал. Я был так, мать вашу, счастлив! Мне хотелось всего лишь лежать рядом с ней, чувствовать в волосах ее пальцы, ее прикосновения — где угодно, все равно как. Я всего лишь хотел, чтобы кто-нибудь любил меня…
— Конечно, Тати, — ответила Рей прохладным тоном. — Я вернусь через минутку.
Ее рука исчезла, и я всхлипнул. Она растворилась в темноте и через секунду вернулась с самым большим и нелепым тесаком, какой мне доводилось видеть. Чистое, блестящее полотно стали свисало с ее руки. Рей подошла к Татьяне, перехватила тесак двумя руками и прошлась лезвием прямо по ее горлу, оглашая подвал тошнотворным хлюпаньем.
Кончик тесака лязгнул о каменную стену, хлынула кровь, заливая руки Рей и нож. Она улыбнулась мне и заметно расслабилась — голова Татьяны скатилась с плеч на колени. Больше от нее не исходило ни единого звука. Я безучастно смотрел на обезглавленный труп, пока он не завалился на бок и не упал на пол, разбрызгивая кровь по грязи.
Рей вздохнула.
— Что ж, мы немножко повеселились. Пожалуй, я найду нам новенькую.
Я ошеломленно моргнул, пробуя отодвинуться от лужи крови, медленно растекавшейся и постепенно добиравшейся до меня. Рей непринужденно вонзила тесак в плечо Татьяны, будто это был обыкновенный пень для колки дров, и, освободив меня от стены, отступила в самодельное подобие душа в углу и принялась отмывать руки, пока я неотрывно смотрел на мертвое тело. Но… ведь она сказала… сказала, что, если мы сделаем то, о чем она просит…
— Я отведу тебя наверх, — окликнула меня Рей. — С тобой забавно. Ты конченый псих.
— Зачем ты это сделала? — выпалил я — раньше, чем сам понял, что спросил.
Рей подняла меня на ноги и нахмурилась.
— Что? Убила ее?
— …Да?
Она засмеялась и дернула плечом, направляя меня к лестнице.
— Не знаю. Наверное, она меня достала. Все люди со временем наглеют и начинают требовать чего-то. Вот почему мне нравишься ты, Бенни.
О-о — я ей нравлюсь! Хорошо. Я улыбался, когда мы поднимались наверх, когда Рей вела меня по дому к второй спальне с девчачьей обстановкой. Там она откинула одеяло и освободила мои лодыжки, но, помедлив, оставила наручники. Я все понимал. Она такая умная. Поэтому я обожал ее.
Я присел на край кровати, дожидаясь, пока она прикует меня к стене. Она выглядела так хорошо — но она хороша всегда, во всем. Или без всего. Я облизал губы.
— Я люблю тебя, — пробормотал я в сотый раз.
— Я знаю.
Ах, мне нужно говорить что-то новое. Я похож на полоумного кретина.
— Так… — Я сделал паузу, напряженно раздумывая. — Зачем ты это делаешь?
Рей, смеясь, толкнула меня в плечо, чтобы я лег.
— Делаю что? Убиваю людей? Потому что хочу. — Она перегнулась через меня, освобождая мои запястья, и жестом приказала скрестить их перед собой, чтобы перестегнуть их спереди. — Если ты ждешь слезливую историю, то не дождешься, у меня ее нет, в отличие от тебя.
Да ну. Стало удобнее, плечи не тянуло назад. Я поуютнее устроился на подушках и пожал плечами, наблюдая, как Рей подтыкает вокруг меня одеяло. Подсознательно я почти ожидал сказку на ночь.
— Мои родители — хорошие люди, — выдавил я и зевнул. — Папа мертв. Они всегда были очень заняты.
Рей села рядом со мной и с улыбкой погладила меня по голове.
— Бедный-бедный Бен, один-одинешенек в целом свете. Ты поэтому такой сумасшедший?
Я не ответил, только выгнулся, как кошка, прильнув к ее руке. Она провела по моим густым черным волосам, а потом встала, и я вновь ощутил пустоту. У меня внутри всегда была пустота. Я должен найти что-нибудь, чтобы заполнить эту бездну, или, боюсь, в итоге она поглотит меня!
— Подожди!
Рей обернулась и замерла в дверях. Я знал, как выгляжу с широко распахнутыми, отчаянными и безумными глазами. Иногда я ловил этот самый, свой собственный, взгляд в заднем окне маминого внедорожника, когда она уезжала на очередную встречу, саммит или нечто подобное. Жалкое зрелище, но я всегда был слишком эмоционален… Затем начались перепады настроения, истерики, и не успел я пикнуть, как меня уже обследовал долбаный психиатр…
— Я вернусь, — тихо пообещала Рей. — Расслабься, отдохни немного. Я не оставлю тебя, Бен.
Но из моих повлажневших глаз уже хлынули слезы, и она со стоном закатила глаза, возвращаясь, чтобы еще раз поцеловать меня в лоб. Я зашелся рыданиями и схватил ее за футболку скованными руками, уткнувшись ей под подбородок, в ужасе от мысли лишиться ее и оказаться наедине с этой безграничной безжизненной темнотой. Я не смогу этого вынести. Если она уйдет, я перережу себе гребаные вены!
Я притянул Рей поближе, размазывая слезы по ее шее.
— Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя… Пожалуйста, не покидай меня.
— Твою ж мать, я уже сказала, что не уйду. Возьми себя в руки.
— Но… Но ты же сейчас уходишь.
Рей дернула меня за волосы, вынудив смотреть себе в глаза. И помрачнела.
— Я не твоя мать. Я не собираюсь посвятить тебе каждую секунду моей жизни. А теперь успокойся и ложись.
Она оттолкнула меня, оторвав от себя мои руки, и ушла, и не бросила больше ни словечка. Я зарылся лицом в подушку, пытаясь справиться с плачем, пока не начал икать. Ладно… Успокойся, Бен. Рей вернется. Она вернется. Она вернется. Она вернется…
========== We’ve broken our mirrors ==========
— У меня нет времени, Бен.
Мать набирала эсэмэс, высаживая меня возле офиса психотерапевта. Шмыгнув носом, я вдохнул цветочный аромат ее духов и рискнул заикнуться насчет концерта, на который мы могли бы вместе сходить. Она любила классическую музыку, а я узнал, что через несколько недель увертюру «1812 год» будут исполнять в Чикаго.
Поняв, что мама слишком занята телефоном, а у меня больше нет причин тянуть время, я, и в свои шестнадцать не слишком уверенный в себе, сглотнул — в горле пересохло.
— Ну… Тогда ладно. А потом ты меня заберешь?
— Ох, не знаю, — она рассеянно поцеловала меня, не отрываясь от экрана. — Может, попросишь доктора вызвать тебе такси?
— …О’кей.
Секретарша жестом пригласила войти в холл, и мама, еще раз чмокнув меня на прощание, захлопнула дверцу. Маме приходилось так много работать. В этом месяце она проталкивала законопроект, который должен был защитить жертв торговли людьми от дачи показаний в суде. Я помахал отъезжающей машине и отправился вслед за секретаршей в кабинет психотерапевта.
Там пахло одеколоном. Я плюхнулся в мягкое кресло из искусственной кожи бордового цвета и пошаркал подошвами кроссовок о потертый ковер. Доктор, сидевший перед ноутбуком, приветственно улыбнулся, и эта улыбка меня почему-то вогнала в дрожь. Но затем он дотронулся до меня, и мне полегчало. Мне всегда хотелось, чтобы кто-то прикасался ко мне просто так. Хотелось, чтобы кто-то любил меня и готов был выслушать. Меня постоянно раздирали эмоции. Я не умел их контролировать.
Голубые глаза доктора вспыхнули.
— Здравствуй, Бен. Не хочешь пересесть ко мне на колени?
Кошмар рассеялся, и я проснулся в постели Рей, закутанный в одеяло, от которого исходил ее запах. Сцепив зубы, я сдавленно застонал и перевернулся на спину. Ох… Твою мать… Черт… черт…
Потом сел — звякнули цепи — и провел рукой по растрепанным волосам. Не надо думать об этом. Рей вернется ко мне, и мы, наверное, пролежим вместе всю ночь, я буду чувствовать ее нежную кожу. Я был в ее постели, под одеялом, источавшим ее аромат, а не сидел на коленях у Сноука, чувствуя, как его узловатые пальцы впиваются мне в бедра. Не надо думать об этом. Не надо думать об этом. Не надо…
